* * * Ветер кажется белым-белым: Он летел по снежным пределам. Ветер кажется мне зеленым: Он летел по лесистым склонам. В нем — дыханье свежих платанов, В нем — дыханье снежных становий, В нем — дыханье древних туманов, Запах меда и запах крови… Перевел С. Липкин * * * Спилили дерево, оно свалилось, Полно печали, горькой как зола, И та речушка, что под ним струилась, Впервые горе жизни поняла. Шептались листья с ней при лунном свете Иль падали, покрывшись желтизной, И освежались, легкие как дети, Прохладою и влагою речной. Им песни по ночам вода певала, Пока заря, пылая, не взойдет, А утром просыпается, бывало, И смотрит сквозь листву на небосвод. И мир казался ей тогда зеленым — Земля, и небо, и она сама… Но ствол упал, упал с тяжелым стоном, И речка сходит, бедная, с ума. Ей кажется, что путь ее бесцелен. Всю ночь о мертвых листьях слезы льет, Проснется на рассвете — где же зелень? Как странен мир, как бледен небосвод! И чахнет речка, будто от недуга, Винит себя и плачет до сих пор: Зачем она не защитила друга. Не отвратила от него топор? Перевел С. Липкин * * * Будь я живописцем, там, на скалах. Как бы я тропинки рисовал! Это мысли путников усталых… Вот они, уйдя за перевал, Тянутся в тени чинар зеленых. Это матери моей печаль, Как печаль тех сумерек бессонных, Что уходит по тропинкам вдаль. То печаль балкарок, кабардинок, Матерей… О, кто бы написал Горскую задумчивость тропинок На вершинах и в теснинах скал! Перевел С. Липкин НАДПИСЬ НА КНИГЕ КЯЗИМА МЕЧИЕВА Это книга — иль это народа родного Сердце, полное смуты, пыланья, томленья? Слышу мудрой горянки душевное слово, Слышу рев пораженного пулей оленя. Это книга — иль это народа родного Сны, которые снятся в ночные туманы? Вижу крови следы на скале, вижу снова: Тур срывается в пропасть, страдая от раны. Это книга — иль это народа родного Боль, терпенье, и мудрость, и жизни начало? Или это вода из ключа из живого, Та, что горцев от ран боевых исцеляла? Эта книга — как зов, что звенит издалече. Весть о тех, кто прошел, головы не склоняя, Мимо бездны, взвалив на широкие плечи Камни бед, камни горя сурового края. Эта книга осталась как их завещанье. Эта книга — как память о времени злобном, Эта книга — и встреча с былым и прощанье. Эта книга — как надпись на камне надгробном. Это к нам из-за гор голоса долетели Тех, кому до мечты доскакать так хотелось. Это ярость борца, это песнь колыбели. Боль надежды, и ум, и безумная смелость! Перевел С. Липкин * * * Не пни вековые на выжженных склонах Я славлю чинару в побегах зеленых, И землю, ее вскормившую, И тучу, ее полившую. Не древнему руслу в сожженной долине Я кланяюсь речке, журчащей и ныне, И снегу, ее породившему, И морю, ее проглотившему. Перевел Н. Гребнев ОБВАЛ Дождь по ущельям бушевал,— Казалось, вдоль теснины Он промочил громады скал До самой сердцевины. Сорвавшись с черных облаков. Висел он над горами, Подобно тысяче орлов С шуршащими крылами. Гремел, шумел он, завывал Ста тысячами глоток. Хлестал Черекский перевал Ста тысячами плеток. Он гнал камней тяжелый вал По горному отрогу. Сбивал со склонов глыбы скал, Перерезал дорогу. В краю, лежащем между скал, Бывало так от века: Весенний дождь рождал обвал, На горе человека, В ущельях свадьбы запирал И пастухов со стадом, Дороги он перерезал Коням и конокрадам. И все ж бедняк благословлял Беды своей свирепость: Обвал порою превращал Селенье горца в крепость. Перевел Н. Гребнев ГРОМ Две горы ли, две скалы ли Бьются лбами в этот час. Или вдруг с горы пустили Вниз по крышам тарантас? Первый гром грозы весенней Прокатился за горой, Как полки перед сраженьем, Скалы выровняли строй. Старикам в грозе весенней Видится огонь и дым. Грохотом былых сражений Вешний гром приходит к ним, Им мерещатся дороги И тревоги прежних дней, И дрожащие их ноги Шпорят вороных коней. Гром грохочет в отдаленье, Видится мальчишкам бой. Кажется им гром весенний Близкой пушечной пальбой Медленно рождая фразы, Вдалеке грохочет гром. Мне он кажется рассказом О грядущем и былом. Перевел Н. Гребнев |
