Художник и Поэт в нем жили рядом.
Перо учило кисть уменью петь,
и радуга была ему наградой:
перо впитало жадно красок радость,
сулила юность — вместе ввысь лететь.
Им надломила крылья вдруг война,
перо и кисть сломив одним ударом.
Но смерть минула храброго гусара:
богатой в мире жатвою она
впервые так была поглощена.
(В поход шел воин с верою поэта:
Руси открыта в будущее дверь.
Ей нужен мир, теперь пора расцвета…
Помочь необходимо ей! Наветам,
злым, разрушительным — не верь, не верь.)
Недвижна кисть. Но обморок пера
повторно прерывает голос Музы.
Недуга медленно снимая узы,
настойчиво зовет: «Вставай, пора!»
Пот; очнулся. Но в бреду металась
страна его: в беспамятстве толпа
от вековых традиций отрекалась,
колонны храмов и дворцов взрывала,
от ярости, зажженной в ней, слепа.
Вдруг… Счастье? Да. Он больше не один.
Старинный дом — гнездо их на Покровке —
Вдвоем. Камин. Кофейник на спиртовке…
Пусть в городе восстанье, залпы, дым —
ничто не разлучит их. Вместе — в Крым!
Кто там?.. В матроске мальчик и кадет
с перрона машут. Лица их знакомы…
Толпа чужая. И не те знамена —
прощался с детством, с юностью поэт.
За Перекопом — Севастополь… Трое
теперь в гнезде их. Но в душе больной
предчувствие потерянного боя —
в Константинополь!.. Нет нигде покоя:
повсюду солнце «с траурной каймой».
Вдруг в семихолмном Риме видит он
берез (берез!) «зеленые фонтаны».
Стал шире и яснее горизонт.
Перо и кисть запели в унисон
Он счастлив: с ним всегда его Роксана.
И хлынули стихи на полотно,
с палитры — брызги красок на страницы;
торопится он солнцем насладиться,
боясь: не затемнилось бы оно…
Десятки лет спустя: не может мгла
отнять у памяти тот «полдень-диво»,
всё — даже облако над полуспелой нивой,
что кисть его тогда пленить смогла —
поэт вновь пред собою видит живо.
Он, побеждая зреньем новым тьму,
поет о мире, видном лишь ему.
