— Конец цивилизации! Его скорее следует ожидать совсем с другой стороны. Никто не может гарантировать, что атомное оружие не окажется в руках безумца. Что там бомбочки террористов, от которых гибнут единицы или даже несколько десятков человек! Почти невинная забава, с которой к тому же упорно борется полиция всех стран мира, по сравнению с тихими кабинетами политиков и военных, под охраной тех же полицейских, готовящих человечеству страшную катастрофу.

— Ну и ну! — засмеялся адвокат. — Моя дочь стоит на пороге большой политики и вдобавок занимает более радикальную позицию, чем ее собственный отец. Скажи мне, есть ли у меня шансы убедить тебя в правильности других взглядов?

— Тебе не надо меня убеждать. Ты хорошо знаешь, что я разделяю твои взгляды, впрочем, ведь ты же меня и воспитал. Но нельзя терять здравый смысл в оценке происходящего.

— Ты считаешь, что моя партия его теряет?

— Может быть. В последние годы это напоминает погоню за своим собственным хвостом. Вы никак не можете решиться изменить генеральную линию, отсюда кабинеты меняются чаще, чем растет цена на спагетти.

— Ты всерьез взялась за критику христианских демократов. — Пирелли не изменяло чувство юмора. — Я подумаю, не предложить ли твою кандидатуру в качестве советника правительства. Посмотри-ка, у нас будет где поставить машину.

Сенатор притормозил, увидев выезжающий с тротуара большой «Фиат-130», и быстро поставил машину на освободившееся место. До входа в пиццерию было несколько шагов. Уже много лет это была их любимая пиццерия, довольно старомодная, с печью, которая топилась дровами, и с выставленным для обозрения гостей столом, где по их заказам мастер готовил различные виды столь популярного в Италии блюда. Адвокат Пирелли с удовольствием ел там свою любимую пиццу.

Они вошли в зал. Сенатор дружески поздоровался с хозяином, который выскочил из-за прилавка, моментально вынес из подсобного помещения столик и стулья и поставил их на почетном месте перед своим рабочим столом. Тут же появилась литровая бутылка вина из собственного виноградника хозяина, а сам он немедленно взялся за приготовление двух тирренских лепешек.

Адвокат разлил вино и, попробовав его, сказал дочери:

— Я раздумываю над одной идеей, Моника. Ты сама видишь, что, оставаясь здесь, в Милане, мне тяжело справляться со всеми моими обязанностями. Милан как место для деятельности моей фирмы — город прекрасный, но достаточно раз в месяц приезжать сюда, чтобы присмотреть за делами. Короче говоря, я хотел бы продать наш дом и купить что-нибудь приличное в Риме. Но все зависит от тебя, я не хочу, чтобы ты не по своей воле меняла окружение и университет. Если ты хочешь окончить университет здесь, то, само собой разумеется, я не собираюсь заставлять тебя менять квартиру. Но все говорит о том, что мне придется постоянно находиться в столице.

— Хорошо, папа, что ты не хочешь решать за меня, но я не собираюсь одна жить в этом доме. Ты снимешь мне какую-нибудь квартирку, мне больше ничего не надо, а дом и в самом деле надо будет продать. Ты уже приглядел что-нибудь в Риме?

— Приглядел. Но один решать не буду, ты сама должна посмотреть дом.

— Ну, конечно. Раз мы там будем жить.

— Да, будем жить… Ты скоро выпорхнешь, дочка, выпорхнешь. Я теперь обречен на одиночество, и если бы не мое положение, дом был бы мне не нужен. Сколько с ним хлопот и расходов, все под присмотром чужих людей.

Моника погладила отца по руке.

— Ты один не останешься, папа, — сказала она серьезно. — Даже если я выйду замуж, ничто мне не помешает заботиться о тебе.

— Так обо мне нужно заботиться? Вы только поглядите на нее! — Сенатор, казалось, шутил, но в глубине души он понимал, что дочь права. Без Моники ему будет тяжело, и только упорная, самозабвенная работа спасет его от одиночества. — Но может случиться, что какая-нибудь римская дама захочет выполнять роль хозяйки нового дома…

— Это серьезно, папа?

— К сожалению, несерьезно. Но, но… Джианкарло мне говорил, что его Джиджи рвется в Милан. Это случайно не с тобой связано?

— В принципе нет. Ты ведь знаешь, что меня интересует другой. Правда, Джиджи писал о своем намерении навестить нас, но я ответила, что у меня свободное время появится лишь в следующие каникулы.

— Насколько я понимаю, Мораветти беспокоится за сына не в связи с его предполагаемым визитом сюда, а из-за намерения Джиджи перевестись в здешний университет.

— Я об этом ничего не знаю. Пусть сам решает. — Девушка пожала плечами.

— Бедный мальчик! Он ведь симпатичный и неглупый. Жаль, что у него нет шансов добиться твоей благосклонности, — вздохнул он. — Неужели у вас с Рико все так серьезно?

— Серьезно, несерьезно. Сейчас у меня есть он, и этого достаточно. А что будет дальше? Не знаю. Но не беспокойся, отец, ведь не такая уж я глупая.

— Правда. Но твой ум — это ум молодой девушки, а ведь я отец, за плечами которого большой жизненный опыт. К сожалению, есть разница.

— Я знаю, что ты меня очень любишь. — Моника тепло улыбнулась. — Но со мной еще ничего плохого не случилось. Лучше расскажи мне о своих столичных делах.

— Как хочешь. Пока идет работа в Главной комиссии. Подготовка программы и новой коалиции. На этот раз все будет не так, как раньше. Наша партия проиграет, если не изменит своих взглядов. Союзников надо искать среди левых. Вот почему социальная программа нового правительства станет настоящей сенсацией. Прежде всего конец всевластию монополий. Капиталовложения под строгим контролем правительства, налоговая политика будет основана на том, чтобы больше забирать у тех, кто лучше зарабатывает, а не наоборот, как было до сих пор.

— Это настоящая революция!

— И да, и нет. Будет немного шума, попыток оказать давление, может, даже протестов, но по сути дела закручивание гаек в налогообложении ничего не изменит. Но для масс это будет очевидным свидетельством того, что и в самом деле в нашей стране происходят какие-то изменения. Больше всего будут удовлетворены сторонники коммунистов, а их партия получит право войти в коалиционное правительство. В результате появится возможность образовать что-то вроде народного фронта, ну не совсем народного и левого, но во всяком случае в послевоенной действительности нашей страны появится что-то новое. К сожалению, такой ход событий не очень нравится нашему самому сильному союзнику. Американцы считают, что это ослабит ВЕТО. Однако они ошибаются, ибо к чисто военным вопросам коммунисты не будут иметь доступа. Этими делами должны заниматься определенные люди, специалисты, а как раз такими являются наши офицеры, особенно высший командный состав, к тому же все они без исключения получили образование в американских академиях и штабах. Однако нажим со стороны США на нас сильный. Кроме того, меня удивляет неожиданный рост заказов со стороны моих американских клиентов. И все они вдруг начали требовать, чтобы я к ним приехал.

— Ты поедешь?

— На следующей неделе на три-четыре дня. Я могу выкроить лишь несколько дней. Доделаю все, что нужно, а некоторых особо привередливых клиентов подготовлю к тому, что сам я уже не смогу вести их дела в Италии. Но зато пообещаю, что буду за их ходом присматривать.

— Ты не боишься, что часть этих людей уйдет в другие адвокатские фирмы?

Сенатор рассмеялся.

— Нет, как раз этого я не боюсь. Не знаю еще такого клиента, который отказался бы от услуг фирмы, владельцем которой является министр. Такова уж человеческая природа, каждый надеется чего-то добиться через правительственного чиновника.

— А разве такая надежда не реальна?

— Нет. Это невозможно. Элементарным условием работы в правительстве является отказ от адвокатской деятельности.

— А когда перестанешь быть министром?

— Возможно, вернусь в канцелярию, а может, и нет. Ты думаешь, что я не смогу стать профессиональным политиком? Я тебе прямо скажу, детка, карьера адвоката меня больше не интересует. Жить у нас будет на что. Я удачно поместил свой капитал. Вообще-то я должен тебе сказать, что я человек независимый, если вообще в этой стране кто-нибудь может так сказать о себе. По-настоящему людей, независимых от кого-то или от чего-то, в мире нет.