Вот ведь нашла время для ссоры, как будто нельзя с этим подождать. Ведь не мог же Тангенс ей сказать, что она нужна лишь как маскировка для такого страшно важного дела, как «Огненные бригады», которые он создал, которыми руководит, с которыми вместе ведет борьбу. Что она может знать, эта ужасно глупая американская девушка, для которой карьера — это «удачно» выйти замуж, об истинных причинах их союза? Американское происхождение Конни, положение ее отца и уровень, не выходящий за рамки мещанской жизни, создают ему прекрасную позицию человека вне всяких подозрений.

— Конни, прошу тебя, не здесь и не сейчас, я знаю, что ты во многом права, но прошу тебя, оставь меня одного. Обещаю тебе, что через три часа я буду дома.

Она не спускала с него глаз. Конни отдавала себе отчет в том, что он вынужден говорить таким мягким тоном, хотя внутри у него все кипит. Он старается владеть собой. Хорошо хоть и это. Она уйдет, сейчас уйдет, но ей еще хочется поиграть у него на нервах. Очень хочется вывести его из себя, спровоцировать, чтобы с него слетела внешняя личина и открылось его истинное нутро. Почему он закрывается в своей лаборатории? Что он тут скрывает? Конни слышала, как он печатал на машинке, а бумаги не видно. Печатал, значит, у него есть тайна. Письмо? Письмо какой-нибудь девке?

Конни потихоньку возвращается в прежнее положение, опирается руками о машинку и пристально вглядывается в черный валик. Профессор, обеспокоенный ее неподвижностью и молчанием, тут же встает сбоку у стола.

— Конни, прошу тебя, время идет, я ведь тебе обещал, — сказал он умоляюще, словно это был не он — обычно решительный, сухой, мужественный и властный.

Должно быть, ему очень нужно, чтобы она отсюда ушла. Конни поднимается. Перебирает стопку карточек. Замбетти меняется в лице, внезапно накрывает ее руку своей, сжимает ее и шепчет:

— Я предупреждал тебя, чтобы ты мне не мешала…

Она резко выдернула руку — на пол летят бумаги, среди них страницы машинописного текста. Профессор встает на колени и пытается сгрести бумаги под себя. Но Конни успела прочитать несколько хорошо известных ей слов: «Христианско-демократическая… Пирелли… Италия…»

Замбетти лежит на полу, грудью прикрывая бумаги. Затем он чуть приподнимается. Конни видит его бледное лицо и глаза, страшные глаза безумца. Гаснет ее улыбка, теперь уже он стоит над ней, его пальцы сжимают шею жены, в ее горле застревает крик, хрип, свист. Вдруг она слабеет и сползает со стула.

— Я ведь тебе говорил, чтобы ты оставила меня одного, — шепчет он про себя, разминая пальцы рук.

Вдруг профессор стремительно бросается к двери и поворачивает ключ. С минуту стоит неподвижно, окидывая взглядом все, что находится в лаборатории. Затем из-под груды беспорядочно лежащих на полу бумаг вытаскивает листок с началом сообщения «Огненных бригад», складывает его и прячет в карман рубашки. Потом, переступив через тело Конни, Замбетти вынимает магнитофонные кассеты. Непродолжительное жужжание генератора — и пленки уже чистые. Он кладет их на место. Поглаживает рукой стоящие рядами пленки с записями сигналов, которые анализировал месяцами. Профессор знает, что уже никогда не вернется в эту лабораторию, к научной работе, в университет. Знает, что с этого момента станет одним из самых разыскиваемых в Италии преступников. Он поднимает телефонный провод и включает его в розетку.

Тангенс уже давно готов к этому, давно знает, что будет скрываться в подполье, исчезнет из нормальной жизни, что когда-нибудь дела зайдут так далеко, что ему придется спасать то, что важнее всего, — борьбу с государством. Не предвидел он лишь этого визита и того, что Конни увидит листок. Поэтому ему пришлось ее убить. Обстоятельства заставили.

Он спокойно набирает известный ему номер телефона и человеку, который поднимает трубку, говорит: «Доктор, мигрень не проходит…» Затем кладет трубку на место и идет к двери. Какое-то время Замбетти прислушивается, потом тихо поворачивает ключ и быстро выходит в коридор. В тот момент, когда он закрывает дверь, в коридоре появляется фигура сторожа.

— Господин профессор, вы уже сегодня не вернетесь в лабораторию?

— Не вернусь, Франческо. Иногда полезно побыть дома, да? — Он улыбается сторожу.

— Вы правы, господин профессор, лучше дома ничего нет, а если к тому же старуха сделает, как в каждую пятницу, пиццу с frutti di mare[33], то жить можно.

Замбетти кладет ключ в карман и подает руку сторожу:

— A rivederci[34], Франческо.

— A rivederci, синьор.

Он не перестает внутренне улыбаться. В такое хорошее настроение его приводит мысль о том, что полицейские ищейки, которые сюда должны заявиться, будут иметь глупый вид из-за того, что у них все так сходится: время смерти жертвы, его уход и короткая беседа со сторожем, отпечатки папиллярных линий. И всеобщее возмущение — профессор, ученый с именем — и женоубийца. На этом закончится не слишком длинная, но и не такая уж короткая история научной деятельности профессора Замбетти.

Насвистывая, он выходит из опустевшего здания института. Теперь его ждет небольшая пластическая операция, на этот случай все подготовлено. В то же время он знает, что операция ему не помешает продолжать руководить деятельностью своей организации. Доктор привел в действие все аварийные контакты. Очередное сообщение «Огненных бригад» выйдет с опозданием на один день.

Подробно описав обстоятельства своего ареста в аэропорту, а также неожиданное освобождение, Рико передал зашифрованный текст связному и набрал номер Моники. Ответил мужской голос, спрашивающий, кто и по какому делу звонит. Таким же вежливым тоном Рико назвал свою фамилию, должность, а также номер телефона, с которого звонит, и попросил позвать Монику. «Синьорина Моника на какое-то время уехала», — услышал он.

«Выходит, наблюдения еще не сняли», — подумал Фабиани и потребовал сообщить место пребывания дочери сенатора. «Мы позвоним вам сами, прошу ждать».

Само собой разумеется, Рико учитывал, что Моника находится под охраной полиции, и звонил совершенно сознательно, чтобы подчеркнуть свою связь с девушкой, от которой он не отказывался. Действуя таким образом на глазах органов безопасности, Рико считал этот путь наиболее правильным и лучше всего обеспечивающим ему алиби. Он был уверен, что находится под заботливым наблюдением агентов, не спускающих с него глаз. В принципе цель уже была достигнута. Рост общественного недовольства являлся лучшим свидетельством того, что удар был направлен точно. Введение чрезвычайного положения в какой-то степени приостановило деятельность организаторов волнений, ведущих к анархии, но это вовсе не значит, что оно предотвратило самое важное. Все организации и общественные движения, связанные с коммунистами, а также сотрудничающие с ними деятели других левых партий должны быть выметены с политической карты Италии. Это делается ценой репутации христианско-демократической партии, которая по сути дела сама обрекла себя на поражение. Гнев народа будет направлен не только против христианских демократов, он должен ударить также и в коммунистов. И не только ударить, а раз и навсегда исключить их из общественной жизни Италии.

Рико отдает себе отчет в том, что он выполняет лишь часть плана, который родился на самом верху. Он не знает, какие будут дальнейшие действия и политические шаги президента и его команды, которая поставила себе главную цель — добиться в мире политического и военного превосходства. Чтобы достичь этой цели, надо уничтожить и скомпрометировать левых. Сначала в этой стране, а затем в других. В Европе, Южной Америке, Азии.

Да, цель прекрасная.

«Синьор Фабиани? Сообщаем вам номер телефона квартиры, где находится ваша невеста. Прошу записать… Если вы захотите ее навестить, мы ничего не будем иметь против», — сказал голос по телефону.