— Его видели в доме, где я снимаю комнату.

— Да. Я больше его не найму. Он не настолько осторожен, как мне хотелось бы, — Ноак замялся, а потом продолжил: — Понимаете, когда я поручил ему найти вас, я не был уверен, что захочу с вами увидеться, и захочу ли вообще. Но сегодня кое-что произошло, и потому возникла срочная необходимость в возобновлении нашего знакомства.

— И кому, позвольте спросить, это необходимо?

— Нам обоим, — американец сел в кресло, и его лицо исказилось от боли. — По крайней мере это мое мнение. Разумеется, вам лучше судить о своих интересах.

— Трудно о чем-то судить, когда представления не имеешь, что происходит.

Он наклонил голову, словно признал силу моих аргументов, и сказал безжизненным тихим голосом:

— Убийство, мистер Шилд. Вот что произошло. А сейчас мы имеем дело с его последствиями.

— Вы имеете в виду убийство мистера Франта?

Ноак ответил:

— Мы забегаем вперед. Мне стоило сказать «убийства».

Множественное число страшного слова внезапно заполнило комнату тягостным молчанием. Одно дело — озвучивать свои предположения в глубине души, и совсем другое — услышать их от кого-то постороннего, особенно от разумного человека.

Я притворился, что ничего не понимаю:

— Простите, сэр, я не уловил смысл….

— Тот человек, что лежит на кладбище близ церкви Святого Великомученика Георгия, потерял лицо в прямом и переносном смысле, мистер Шилд. Представители закона установили, что это мистер Франт, но ведь и среди представителей закона встречаются ослы.

— Но если это не мистер Франт, то кто же?

Ноак несколько секунд молча смотрел на меня. Выражение его лица оставалось невозмутимым. Наконец он вздохнул:

— Ну же! Давайте не будем ничего скрывать друг от друга. Вы с Хармвеллом обнаружили тело миссис Джонсон. Но сэр Джордж и мистер Карсуолл стараются убедить общественность в том, что ее смерть — результат несчастно случая, как в принципе и кажется, по крайней мере на первый взгляд. Но нам-то с вами незачем кривить душой. Что, ради всего святого, могла делать дама в леднике соседского имения глухой зимней ночью, да еще переодевшись в платье мужа? Уверен, вы вспомните об отравленных собаках и капкане, сработавшем в Восточной Роще. Думаю, Хармвелл привлек ваше внимание к цокоту копыт, когда вы несли мальчиков обратно. И, разумеется, вы не забыли про кольцо, найденное следующим утром, — он издал странный фыркающий звук, который я принял за смешок. — Я неплохо разбираюсь в людях, поэтому никогда не доверял обвинениям мистера Карсуолла против вас.

— Я очень рад, сэр. Хотя признаюсь, я мало что понимаю в законе или даже совсем ничего, но если мы имеем два убийства, а не одно, и жертва первого не Генри Франт, а совсем другой человек, то все равно непросто изменить вердикт коронера, не так ли? По крайней мере пока нет неопровержимых доказательств.

— Два убийства? — переспросил Ноак, пропустив мой вопрос мимо ушей. — Разве я сказал «два убийства»? Думаю, произошло еще как минимум одно. — Мистер Ноак наклонился вперед, положив руки на подлокотники, и я увидел, как боль снова тенью легла на его лицо. — Именно поэтому я и вмешался, но я уже кое-что рассказал вам…

Он посмотрел на меня. Через мгновение смысл его слов стал мне понятен, и, как только это случилось, я испытал неожиданный приступ жалости.

— Лейтенант Сондерс, сэр? Ваш сын?

Ноак встал и медленно прошел по краю прямоугольного ковра, пока не оказался перед камином. Оперся рукой о каминную полку и повернулся ко мне. Я был поражен переменой, произошедшей в его лице. Сейчас Ноак казался глубоким стариком.

— Помните, я заговорил о нем в Монкшилл? — спросил он. — Отчасти для того, чтобы оценить, какой эффект произведет на собравшихся упоминание о нашем родстве, — об этом мало кто знает, даже в Америке.

Ноак тогда сказал мне, что я похож на его сына, — в тот день был его день рождения, а еще по секрету сообщил мне, как именно умер молодой человек.

— Мне кажется, вы сказали, что он погиб в результате несчастного случая?

— Снова несчастный случай, — последние два слова Ноак произнес со злобой. — Топорно сработано. Его обнаружили в грязной подворотне позади отеля, в котором располагалось не что иное, как бордель: мой мальчик лежал лицом вниз в луже, и от него разило бренди. Даже нашлась женщина, которая клялась, что он пытался вступить с нею в связь. Якобы она взяла у него деньги, но поняла, что он не в состоянии выполнить свою часть сделки, поскольку сильно пьян. Но, если верить его сослуживцам, с которыми я смог поговорить, мой сын не питал особой любви к бренди, да и нечего ему было делать в той части Кингстона. Кроме того, он не зарекомендовал себя как постоянный клиент проституток, — Ноак замолчал и смотрел на меня вопросительно, почти умоляюще, и под его взглядом я смешался.

— Возможно, друзья юноши просто не захотели рассказывать правду безутешному отцу?

— Да, я понимаю, и даже сделал на это поправку, но, тем не менее, не верю, что сын умер в результате несчастного случая. А если это не несчастный случай, тогда что? — Ноак махнул рукой в ту сторону, где стоял его секретарь. — Хармвелл убежден, что моего мальчика убили, чтобы заставить замолчать.

— Сэр, я очень сожалею о смерти вашего сына. Надеюсь, вы простите меня, если я скажу, что так и не понял, зачем вы разыскали меня и привезли сюда в столь поздний час.

— Нас связывает одна вещь, мистер Шилд, цепочка, которая ведет от убийства моего сына к остальным, — это банк Уэйвенху. Во время последней войны банк вел весьма активную деятельность в Канаде. Мистер Франт курировал все операции год или два, до тысяча восемьсот четырнадцатого года. В военное время всегда можно заработать, если не боишься рисковать. Один из поставщиков оказался в затруднительном положении, и банк пришел ему на выручку, выставив определенный счет за свою помощь. В итоге компания перешла в руки банка, и мистер Франт взял руководство на себя. Насколько я знаю, изначально компания подписала контракт на поставку кормов для лошадей конной артиллерии, но банк Уэйвенху значительно расширит область деятельности. Они неплохо заработали. Но тут жажда наживы пересилила деловую хватку мистера Франта и его патриотические чувства. С армией тогда были связаны всякие типы, и некоторые не возражали против личного обогащения, особенно если для этого нужно было просто закрывать глаза на происходящее. Но что тут такого, в конце концов? Они не считали простых солдат жертвами, они считали их некой безликой массой, такой абстрактной и далекой, как Военное министерство, правительство или король Георг. Они убеждали себя, что это не кража, а законный приработок их компании, и все вокруг делают то же самое, просто об этом не принято говорить вслух. Поэтому расписывались за товары, которых не получали, или принимали брак, или ухитрялись потерять все необходимые бумаги, а это значило, что в распоряжении поставщика оставались излишки, и зачастую — это мне доподлинно известно — мистер Франт находил покупателей по ту сторону границы, в Соединенных Штатах.

— Но это же государственная измена, — заметил я.

— У корысти нет национальности, — ответил Ноак. — Корысть живет по своим собственным принципам. Насколько я понимаю, как только мистер Франт нашел канал сбыта, связавший Британскую Северную Америку и Штаты, он обнаружил, что можно продавать не только товары, но и информацию. Информация оставляет меньше следов и приносит больше денег.

— У вас имеются доказательства?

— Я знаю, что разведывательные данные в Штаты передавались именно так, и на сто процентов уверен, что мистер Франт приложил к этому руку, — внезапно мистер Ноак замолчал, повернулся и протянул руку Хармвеллу. — Знаете ли вы, что Хармвелл поступил на службу в Сорок первую армию как раз в тот момент, когда туда перевели моего сына? Это было в самом начале войны, в тысяча восемьсот двенадцатом году. Расскажите мистеру Шилду все, что вы видели, Хармвелл.

Хармвелл вышел из тени.