Меня привлекала идея такого концерта, поскольку так проявлялись оба моих увлечения — лошади и музыка. Более того, так как до этого ничего подобного не было, я надеялся приобщить новых людей и к музыке, и к лошадям: любители конных состязаний услышат новую для них музыку, а любители музыки могут заинтересоваться лошадьми.
Я пригласил знаменитого британского рок-певца Стинга. Мне он был знаком и очень нравился. Когда он принял наше приглашение, мы все очень обрадовались.
Пригласили мы также двух самых известных певцов в Италии — Зуччеро и Лючио Далла. Мне хотелось выступить вместе с этими популярными певцами. Да, у нас совершенно разные слушатели, но не понимаю, почему их не объединить: ведь если поклонники рок-певцов услышат в нашем концерте и мое исполнение, то у некоторых может появиться интерес и к оперной музыке. Даже если только сто или пятьдесят из многих тысяч рок-фанатов услышат нас, это поможет разрушить стену между двумя музыкальными направлениями. В свою очередь некоторые из моих музыкальных поклонников могут решить, что рок тоже стоит послушать.
Иногда мне казалось безумием то, что я затеял. Конное шоу — мероприятие грандиозное. Прошлым летом с июня и до сентября (когда оно должно было проводиться) мы встречались почти каждый день и часто собирались в шесть утра, а расходились в три часа уже следующего утра. Пение в опере и концертная деятельность — сами по себе тяжелый труд, летом я должен отдыхать и набираться сил для следующего сезона. Вместо этого я предпочел изматывать себя конкурсом вокалистов и конным шоу. Обычно мне удаются все начинания. Но привычка все делать «по максимуму» чуть не довела меня до беды в 1992 году — во время второго конного шоу.
Это случилось на нашем концерте с поп-певцами, когда я только изображал, что пою. Делать мне этого не стоило: я терпеть не могу «фанеры». Хотел бы объяснить, почему я все-таки совершил такую глупость. Как большинство преступников, я начал с малого и понемногу втянулся. Тот год выдался напряженным, как, впрочем, всегда. Летом в Пезаро у меня было свободное время. Мы составили график репетиций концерта, который должен был состояться на празднике. Джильдо был уже здесь. Приехал Зуччеро, чтобы разучить со мной написанную для меня песню. Лючио Далла тоже написал мне новую песню, которую я должен был исполнить в концерте. Это были произведения, не только никогда прежде мной не исполнявшиеся, но для меня как певца это была совершенно непривычная музыка. Я был рад исполнить ее, но нервничал, так как все это было ново для меня.
До концерта оставалось еще несколько недель. Помню, как вместе со звездами рок-н-ролла мы ездили на репетиции в небольшой городок около Пезаро. Было весело и любопытно наблюдать раскованный образ жизни этих музыкантов, окруженных друзьями и красивыми женщинами. И они, и я были профессионалами, но они творили словно в другой вселенной. На холмах Италии эта их «другая вселенная» казалась мне привлекательной. В этой располагающей атмосфере записывалась вся наша музыка, и я очень хорошо спел эти песни.
Перед началом конного шоу в Модене, которое должно было проходить в сентябре, я пел в лондонском «Конвент-Гардене» несколько спектаклей «Тоски». В связи с предстоящими конноспортивными состязаниями постоянно возникали какие-то проблемы, и приходилось без конца звонить то в Модену, то в Нью-Йорк. Занятый разрешением этих проблем и исполнением партии Каварадосси, я едва ли находил время вспомнить о нашем поп-концерте.
За четыре дня до открытия соревнований я прилетел в Модену. Создавалось впечатление, что здесь все, за исключением разве что архиепископа, жаждали поговорить со мной о своих затруднениях, — все словно сговорились. Вскоре стали прибывать участники и организаторы конных соревнований, и мне пришлось выступать в роли хозяина. Затем приехали спонсоры со своими семьями — они почему-то ожидали, что я буду проводить все время с ними. Я бы и рад был это делать, но времени не хватало. Естественно, я должен был участвовать в церемонии открытия праздника и каждый день выполнять обязанности распорядителя. И разумеется, собирался присутствовать на соревнованиях по преодолению препятствий, тем более что мне самому очень этого хотелось.
Среди всех этих забот меня уже начинали посещать тревожные мысли о предстоящем концерте. Я не был уверен, что хорошо запомнил новые мелодии, а времени на репетиции не осталось. Было еще одно обстоятельство: обычно за несколько дней до концерта или выступления в опере я берегу себя: стараюсь не выходить из дома, а если и выхожу, то закутываюсь, как эскимос. (Если вы увидите мою фотографию с надвинутой на лоб шляпой и с шарфом на шее, знайте, здесь нет игры в таинственность или оригинальничания — просто я берегу свой голос.)
Во время конноспортивного праздника я не мог так беречься — мне постоянно приходилось быть на открытом воздухе. И одеваться я вынужден был как все. (Я не пытаюсь оправдаться, просто объясняю, что привело меня к ошибочному решению.)
Время шло. Я вспомнил, как в Пезаро записывалась наша программа, и спросил, можно ли сделать так, чтобы музыканты и другие певцы исполняли свои партии «вживую», а мой голос звучал в записи. Мне сказали, что с технической точки зрения это не представляет трудностей. Вот как все это случилось. Меня подвели собственный страх и современная техника.
И еще кое-что надо объяснить. Я был уверен, что справлюсь, артикулируя под музыку, и никто не заметит, что я пел то, что записано месяц назад. Положение было глупейшее — в Италии концерт передавали по телевидению, и, как мне сказали потом, четырехлетнему ребенку стало ясно, что я не пел, а запустили фонограмму. Когда монтировали видеозапись, редакторы меня пожалели и вырезали те места, где особенно заметен мой обман. Что же касается прямой трансляции по телевидению, то ее посмотрели в Италии многие. Наверное, все газеты мира постарались написать об этом скандале: я стал просто притчей во языцех в музыкальном мире. Но за известность приходится платить: если совершаешь ошибки, злорадство в твой адрес умножается. В течение нескольких дней газеты на все лады обсуждали мое «преступление». Признаюсь, я заслужил эту критику. Публика права, ожидая, что, выйдя на сцену, вы действительно поете в эту самую минуту. А я «зациклился» на том, чтобы правильно и хорошо спеть мелодию, прекрасно понимая, что фонограмма — не выход из положения.
Только одну претензию могу предъявить критикам: почти во всех газетных отчетах об этом скандале с моим пением под фонограмму они называли наше выступление «концертом Паваротти». Паваротти поймали на «фанере»! Друзья в Америке, Англии и других странах Европы рассказывали, что в газетах даже не упоминалось, что это был не совсем обычный концерт. Критики не написали, что он был непривычен для меня и составлен почти целиком из популярной музыки, для меня совершенно новой. А это существенно. И хотелось бы, чтобы газеты, с такой охотой пишущие об этом инциденте, учли эту особенность. Тем не менее я не отрицаю, что использовать фонограмму в концерте — дурно. Но было бы еще хуже, если бы на моем концерте классической музыки вместо «живого» голоса звучала звукозапись. Вот если бы я поступил так, меня бы стоило поставить к стенке. Тем не менее впечатление создалось такое, что случилось именно это, и газеты поместили почти некролог.
Если бы я использовал фонограмму, выступая со своим оперным репертуаром и песнями, которые много раз пел, это бы означало одно — страх, что я не смогу хорошо спеть. И если бы можно было обходиться записью, то мы, певцы, продолжали бы «петь» еще долгие годы после того, как потеряли голос.
После того концерта я выступал потом в разных местах и полагаю, что никто не верит, что я пользуюсь фонограммой, потому что у меня больше нет голоса. Надеюсь, тот печальный эпизод забыт. Мне же он послужил хорошим уроком. Но все же я сожалею о случившемся еще по одной причине: концерт прошел замечательно, вышел только конфуз со мной.
