Хотя я и люблю совместный труд в опере, но особое волнение испытываю, когда выступаю в сольном концерте. Дело не просто в моем «я». Стоя на сцене около фортепиано или рядом с оркестром, ощущаешь более тесный контакт с публикой. Нет ни сценического действия, ни находок постановщика, которые порой отделяют артиста от зрителей. В концерте нас ничто не разделяет. В оперном спектакле нас связывает с публикой само участие в нем. Мы, артисты, словно инструменты для создания художественных образов Верди, Доницетти, Моцарта…

На концертной эстраде артист связан с аудиторией более непосредственно. Мне очень нравится чувствовать этот прямой контакт. Кое-кто из певческой элиты может смеяться надо мной, но этот контакт я ощущаю везде: и на стадионе, где присутствуют пятьдесят тысяч человек, и в небольшом зале, где всего сотня слушателей. То же самое я чувствую и выступая на телевидении, где число зрителей просто не поддается воображению.

С сольными концертами я побывал всюду: в России, в Южной Америке, Японии, Китае, Юго-Восточной Азии, Мексике… Немного найдется мест, где я не пел.

О некоторых из этих замечательных концертов стоит рассказать особо. Один из них состоялся в России в мае 1990 года. У Горбачева в это время были политические осложнения, и он не часто показывался на публике. Мне говорили, он боялся, что его встретят недружелюбно и газеты потом напишут об этом или (еще хуже) покажут это по телевидению. Когда я пел в Москве, то Горбачев пришел на концерт: он сидел в глубине ложи, чтобы его не видели. Меня это очень тронуло. Позднее, когда мы встретились лично, он произвел на меня большое впечатление.

Политика меня не очень интересует. Чтобы иметь твердые политические пристрастия, необходимо разбираться в ней лучше. Но я убежден, что надо отдать должное и Горбачеву, и Рональду Рейгану за прекращение «холодной войны». Для всех нас, так долго живших в темном страхе, конец вражды — это просто замечательно! Думаю, что это произошло не случайно. Конечно, в обеих странах есть могущественные силы, которые хотели бы сохранить напряженность в отношениях. Именно потому я испытал большое волнение при встрече с Горбачевым. Убежден, что значительным улучшением международных отношений мы обязаны именно ему.

Другой концерт, который навсегда останется в моей памяти, состоялся в 1991 году, когда я пел в лондонском Гайд-парке. Почти для всех (кроме нескольких первых рядов) этот концерт был бесплатным. Если люди хотели сидеть близко, они покупали билеты. Но все, кто хотел послушать этот концерт, могли прийти и без билетов. Я очень боялся (к несчастью, так и случилось), что в день концерта будет лить дождь. Ни отменить, ни перенести концерт мы не могли, так как его должны были транслировать по телевидению. Пришлось смириться. Сцена и оркестр помещались в «раковине», вся же публика расположилась под открытым небом. Говоря «вся публика», я не ошибаюсь. Я сам видел, что в первых рядах сидели принц Уэльский и принцесса Диана, премьер-министр Джон Мейджор с супругой, другие знатные гости. Чтобы быть точным — присутствовали все, кроме королевы.

Когда начался концерт, те, кто сидел впереди, раскрыли зонтики. Огромное поле зонтов. Но после первой моей арии по громкоговорителю всех попросили закрыть зонтики, так как из-за них никому ничего не было видно. После этого объявления раздался взрыв аплодисментов. Все, кроме сидящих в первом ряду, были довольны. Принцесса Диана сразу же сложила зонтик, и все сделали то же самое. Это невероятно, но со сцены я видел этих людей, которых заливали струи дождя. Мне было неловко, что я, сухой, стою под крышей, смотрю вниз и в нескольких шагах от себя вижу принца Уэльского и принцессу Диану, премьер-министра Англии. И всех их поливает дождем.

Организацией концерта занимался Тибор Рудаш, очень важный в моей жизни человек, о котором я расскажу подробнее чуть позже. Он и Герберт с женами сидели в первом ряду и мокли вместе с особами королевской крови. Во время концерта я сделал жест в сторону этого ряда знакомых мне людей, чтобы показать, как я расстроен и как им сочувствую. Я воздел руки и попытался изобразить на лице, как мне грустно за них.

Кое-кому в публике повезло: на них были дождевики и шляпы с полями от дождя. Остальные же просто сидели и мокли. Я очень переживал, наверное, еще и потому, что сам всегда страшно боюсь простуды. Похоже, все смирились с такой погодой. Все происходившее казалось мне чем-то нереальным. Более благодарных слушателей у меня никогда не было. Настроение было замечательное: я пришел к ним, чтобы дать им радость, а они пришли и тоже радовались.

Еще раньше, когда я пел в «Конвент-Гарден», меня приглашали на обед в Букингемский дворец и на некоторые официальные приемы. Тогда я и познакомился с принцем Чарльзом и принцессой Дианой. Они мне оба очень понравились. Принц увлекается оперой и проезжает большие расстояния, чтобы увидеть где-нибудь конкретную оперную постановку. Он в дружеских отношениях со многими оперными певцами. И принц Чарльз, и принцесса Диана — очень приятные люди, и я глубоко сожалею, что у них в жизни возникли проблемы.

Перед концертом в Гайд-парке я спросил принца Чарльза, позволит ли он мне посвятить его жене одну песню. Он дал согласие. Уже к концу концерта я остановил музыкантов, чтобы сделать объявление, и сказал, что с разрешения принца Чарльза хочу посвятить принцессе Диане арию де Грие из оперы Пуччини «Манон Леско» — «Una Donna non vidi mai» («Я никогда не встречал такой женщины»). Когда публика услышала это, она стала буквально сходить с ума: в Англии очень любят принцессу Диану.

Когда концерт окончился, принц и принцесса пришли за кулисы поблагодарить меня. У нее, наверное, не было с собой шляпы с полями от дождя, потому что она вся промокла, влажные пряди белокурых волос облепили ее лицо. Но все равно Диана была прекрасна и продолжала выглядеть принцессой. Она казалась мне счастливой и взволнованной.

Принцесса Диана так хороша собой, так добра, так уравновешенна. Смотришь на нее и думаешь: «Этот человек родился для счастья». Но, оказывается, что это не так. Думаю, в тот вечер я доставил ей радость. За сценой в палатке, служившей нам артистической, принцесса Диана сказала мне, что, когда я пел в ее честь арию, она пережила одно из самых счастливых мгновений в жизни.

После их разрыва Диана приезжала в Нью-Йорк. Вышло так, что мы оба оказались среди приглашенных на обед к Нельсону и Леоне Шэнк. (Это художник, который написал ее портрет. И мой — тоже.) Обед должен был состояться в Национальном клубе искусств. Прислали лимузин — сначала за мной, чтобы по дороге мы заехали за принцессой Дианой. В последнюю минуту в британском посольстве решили (наверное, из соображений безопасности) отвезти ее на обед в посольском автомобиле. По пути наша машина застряла в дорожной пробке. Что-то случилось впереди, и все движение остановилось. Когда мы приехали в клуб, принцесса Диана была уже там. Мне было страшно неловко за опоздание. Обычно я стараюсь всегда приезжать вовремя и не люблю, когда опаздывают другие. И уж конечно, на встречу с английской принцессой мне хотелось успеть к назначенному часу.

За обедом мы заказали разные блюда. Принцессе подали жареные креветки, которые выглядели очень аппетитно. Я обратился к ней:

— Принцесса, эти креветки, должно быть, очень вкусны?

Она подтвердила, что креветки отличные. Через некоторое время я сказал, что они, наверное, восхитительные. Она опять согласно кивнула. Наконец я произнес:

— Извините, что я дважды попытался намекнуть, но безуспешно… Могу я спросить у вас прямо? Можно мне попробовать одну креветку?

Она заволновалась и стала извиняться:

— Простите, я не поняла… — Затем застенчиво улыбнулась и добавила: — Я не привыкла делиться едой.

Если так, то ей пришлось бы туго за столом в моей семье.

Я дружески отношусь и к принцессе Диане, и к принцу Чарльзу, поэтому не хочу обсуждать их семейные проблемы. (Не делаю этого даже в частных разговорах.) Думаю, однако, что теперешняя жизнь ее печальна. Полагаю, что она одинока. Это не значит, что рядом никого нет. Конечно, в ее жизни много людей, но нет тех, в присутствии которых она могла бы позволить себе сбросить туфельки и расслабиться.