— Чтобы помочь им, мы не должны нападать на них, — сказал он. — По–моему, ты научил меня этому, Майкл Кейн.

Я был поражен.

Этот человек притворялся, чтобы его реабилитировали, чтобы изменить придуманное им самим вероучение. Мне оставалось только восхищаться им. Я думал, что он может справиться с этой задачей, коль скоро чума будет уничтожена.

— Но я все еще не могу понять полностью, зачем ты привел нас сюда, — сказал я.

— По нескольким причинам. Ты спас жизнь моей племяннице Але Маре, пока был здесь. Это просто благодарность. Но ты также показал мне, как лучше всего я могу воздействовать на преступление, которому сам положил начало.

Я протянул руку и пожал ему плечо.

— Ты — человек, Барани Даса. Ты обязательно справишься с этим.

— Надеюсь, что да. Теперь мы все должны заняться приготовлением противоядия в водохранилище. Все машины нуждаются в горючем, — усмехнулся он. — А машины в Кенд–Амриде должны пить.

Рассуждения его были здравыми. Нам предстояло сделать добро, так же как он, в свое время, пытался сделать это сам, один.

Вскоре мы вылили в резервуар всю зеленую воду, и наша работа была закончена.

Теперь Барани Даса предложил:

— Вы идти. — Это он вернулся к своей первоначальной роли.

Мы последовали за ним по извилистым переходам.

Постепенно мы поднимались все выше и выше, пока, к моему удивлению, так как я потерял ориентацию, не оказались на крыше Центрального Места.

А там все еще парили наши корабли.

Они находились там же, где мы их оставили.

Из гондолы моего воздушного корабля выглядывала Ала Мара с улыбкой облегчения на лице.

— Дядя! — взволнованно прошептала она, увидев Барани Дасу. Но тот и не взглянул на нее, сохраняя неподвижное выражение лица и прямое положение тела. Он не сделал ей даже жеста.

— Дядя… — Голос ее упал. — Неужели ты не узнаешь меня, Алу Мару, свою племянницу?

Барани Даса оставался безмолвным.

Я сделал ей знак — жест, предназначавшийся для утешения, но она зарыдала и отступила в гондолу.

— Почему они ничего не сделали с нашими воздушными кораблями? — тихо спросил я Барани Дасу.

— Воздушных кораблей не существует, — так же тихо объяснил он.

— Так значит, они не могут увидеть их, или обманывают себя, думая, что не видят их?

— Да.

— Для одного человека у тебя тяжелый бой впереди, — посочувствовал я ему.

— Чума исчезнет, бороться будет легче, — ответил он. — Чума исчезнет быстро, а остальное потребует немного больше времени.

— И ты победишь, если на это вообще способен один человек, — сказал я то, что думал и прежде.

Я еще раз хлопнул его по плечу и полез по лестнице в гондолу. Мне теперь нужно было утешить Алу Мару, рассказав то немногое, что я сам знал.

Вскоре мы все влезли в гондолы кораблей.

Наша задача была успешно выполнена, и прежнее приподнятое настроение вернулось к нам.

Корабли поднялись в воздух и направились к Варналю.

Мы стремительно пронеслись над озерами, краем цветов и зыбучими песками.

Мы летели домой. В некотором смысле мы уже были там, ибо на сердцах наших было легко, а в головах воцарился покой.

Мы вернулись в Варналь мирным утром, полным мягкого солнечного света. Зеленые туманы струились по городу, сверкали и блестели мраморные башни, и весь город мерцал светом, словно драгоценный камень.

Издалека доносился слабый звук, похожий на детское пение, и мы знали, что слышим песни Зовущих Холмов.

Весь Марс казался мирным. Мы долго и упорно боролись за этот мир, но героями мы стали не из–за этого. Все, что мы сделали, — это сделали героев из тех, кто сражался вместе с нами.

И этого было достаточно.

Шизала ждала на центральной площади неподалеку от дворца. Она сидела на широкой спине смирного дахара и держала рядом с собой другого оседланного и готового к поездке скакуна.

Я не устал и знал, что она догадается об этом.

Я быстро слетел по веревочной лестнице и спрыгнул с последней ступеньки на спину поджидавшего меня скакуна.

Я нагнулся и поцеловал жену, крепко прижав ее к себе.

— Все в порядке? — спросила она.

— В основном, — сообщил я. — Со временем не останется ничего, кроме памяти о печали, и тревоге. И это хорошо, что на Вашу будут такие воспоминания.

— Да, — кивнула она, — это хорошо. Поехали, давай прогуляемся к Зовущим Холмам, как мы сделали это, когда впервые встретились.

Мы пустили своих дахаров вперед в тихое утро, проскакав по прекрасным улицам к Зовущим Холмам.

Со скачущей рядом моей прекрасной женой и вызванным стремительной скачкой хорошим настроением, я знал, что нашел нечто бесконечно ценное — нечто такое, что никогда бы не имел, если бы не прибыл на Марс.

Я вдыхал прохладные запахи марсианской осени и предался радости истинного и простого счастья.

Я с острым интересом выслушал рассказ Майкла Кейна, и он тронул меня куда более глубоко, чем все, что я испытывал ранее.

Теперь я понял, почему он казался более расслабленным, чем был когда–нибудь прежде. Он нашел нечто, что редко встречается на Земле.

В этот момент у меня возникло сильное искушение просить его взять меня на Марс с собой, но он улыбнулся.

— Вы действительно хотели бы этого? — спросил он.

— Я… я думаю, что да. Он покачал головой.

— Найди Марс в себе самом, — сказал он. А потом усмехнулся: — Хотя бы по той причине, что это потребует меньшего напряжения сил.

Я подумал над этим, а затем пожал плечами.

— Наверное, вы правы, — сказал я. — Но, по крайней мере, я буду иметь удовольствие изложить ваш рассказ на бумаге. Чтобы и другие могли разделить с вами радость найденного на Марсе.

— Надеюсь, что так, — согласился он. Потом помолчал. — Я полагаю, что вы считаете меня немного сентиментальным.

— Что вы имеете в виду?

— Ну, попытки описать вам все свои чувства — тот рассказ о нашей поездке к Зовущим Холмам.

— Существует очень большая разница между сентиментальностью и искренними чувствами, — возразил я ему. — Беда в том, что люди иногда склонны путать одно с другим, и поэтому отвергают и то, и другое. Все, к чему мы стремимся, — это к искренности.

— И отсутствию страха, — улыбнулся он.

— Это приходит, когда появляется искренность, — предположил я.

— Частично, — согласился он.

— Какой же недоверчивый народ мы, земляне, — сказал я. — Мы так слепы, что не доверяем красоте, даже когда видим ее, чувствуем, что она не может быть тем, чем кажется.

— Чувство довольно здравое, — заметил Кейн. — Но оно может, как вы подметили, зайти слишком далеко. Наверное, старый средневековый идеал не так уж и плох — умеренность во всем. Эта фраза очень часто принималась по отношению только к физической стороне людей, но она, по–моему, столь же важна и для их духовного развития.

Я кивнул.

— Ну, — сказал он, — опасаясь еще больше наскучить вам, я вернусь в подвал к передатчику материи. Каждый раз, когда я возвращаюсь, нахожу Землю лучше, чем раньше. Но с Марсом то же самое. Вообще, я — везучий человек.

— Вы исключительно удачливы, — согласился я. — Когда вы вернетесь? Должно быть, предстоят новые приключения.

— Разве этого было недостаточно? — усмехнулся он.

— На данный момент, — возразил я ему. — Но скоро захочу услышать еще.

— Помните, — пошутил он, грозя притворно пальцем. — Умеренность во всем.

— Это будет утешать меня, пока я жду вашего следующего визита, — улыбнулся я.

— Я вернусь, — заверил он меня.

А затем он покинул комнату, оставив меня сидящим у гаснущего камина, все еще погруженным в воспоминания о Марсе. Скоро они должны пополниться. Я был в этом уверен.

Оставшись без ледового корабля, Конрад Арфлейн покинул Брершилл и на лыжах отправился через большое ледовое плато. Он шел с твердым намерением решить для себя: умереть или дальше жить.