Другие младенцы облепили ее тело. Некоторые припали к ее грудям, другие тщетно пытались взобраться на эти груди, огромные, как горы.

Лицо богини Боситы могло бы служить экспонатом для изучения раздвоенности личности. Один ее глаз, которым она смотрела на плачущего младенца, был страшен. Другой глаз, полуприкрытый ресницами, спокойно, по–матерински, смотрел на младенца, припавшего к груди. Одна сторона лица была приятная, другая — свирепая.

— О’кей! — пробормотал Кармода. — Так вот она какая, великая богиня Босита. Зловонный идол вонючих язычников!

Луч фонарика опустился. Каждую ногу богини охватывали два ребенка лет по пяти, если судить по их размерам, Месс и Алгул. Оба смотрели на богиню со страхом и надеждой.

— О, вы получите от своей матери много материнской любви, — сказал он им. — Почти столько же, сколько я получил от своей.

Жаль, подумал он, что его мать не материализуется здесь. Он бы выпустил из нее кишки с таким же удовольствием, как и из Мэри.

Он повел лучом дальше. Луч осветил каменный алтарь, наполовину прикрытый бархатной темно–красной тканью. В центре алтаря стоит громадный золотой канделябр. Круглое основание его сделано в виде обвившейся змеи. Свечи в канделябре нет.

— Я ее ем, — сказал мужской голос.

Кармода резко повернулся и чуть не нажал на спуск пистолета. Луч света нашел человека, который сидел в кресле. Он был огромный, массивный. Лицо его было красиво даже по человеческим меркам.

Он был стар. Его прежде голубые волосы на голове и половых органах стали совсем белыми. Лицо и шея в морщинах.

Он откусил еще кусок наполовину съеденной свечи. Челюсти его энергично двигались, а глаза были устремлены на Джона Кармоду. Землянин остановился в нескольких футах от него. Он сказал:

— Полагаю, что ты и есть великий бог Месс?

— Ты нахален, — ответил человек. — Но я отвечу на твой вопрос. Да, я Месс, но ненадолго.

Кармода решил, что этот человек не представляет для него немедленной угрозы. Он снова повел лучом фонарика по комнате. В конце ее он увидел арку и под ней ступени, ведущие вверх. Там, на высоте сорока метров, вдоль стены тянулась галерея, в которой могло бы поместиться пятьдесят зрителей. В другом конце комнаты была такая же лестница и такая же галерея. И все, в комнате была только гигантская статуя богини Боситы. Алтарь, канделябр, кресло и в нем человек. Бог Месс или обманщик?

— Я действительно Месс, — сказал человек.

— Ты можешь читать мысли? — удивился Кармода.

— Не впадай в панику. Нет, не могу. Я просто могу предугадать твои намерения.

Месс проглотил кусок и сказал со вздохом:

— Сон моего народа тревожен. Их мучают кошмары. Чудовища рождаются в глубинах их сознания. В противном случае, тебя бы не было здесь. Кто знает, что увидит эта Ночь? Может, торжество Алгула? Он уже сгорает от нетерпения в долгом изгнании. — Бог махнул рукой. — Если этого захочет мать.

— Мое любопытство будет стоить мне жизни, — сказал Кармода.

Он рассмеялся, но тут же осекся, так как смех, отражаясь от стен, вновь возвращался к нему, как будто комната смеялась над ним.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Месс.

— Ничего особенного, — ответил Кармода.

Он подумал, что должен убить этого человека или Бога пока у него есть возможность. Если здесь появятся его приверженцы, за жизнь Кармоды, который решил убить Месса, поручиться никто не захочет. Но, с другой стороны, это, может быть, вовсе не Месс, а темная лошадка, приманка. Нужно выяснить все до конца. А кроме того, кто еще может похвастать, что говорил с Богом?

— Что тебе нужно? — спросил Месс, откусывая свечу и начиная жевать.

— Ты можешь дать мне все? — поинтересовался Кармода. — Но я привык брать все сам. Давать и просить — это не относится к числу моих добродетелей.

— Это всего лишь две из огромного числа добродетелей, которых у тебя нет, — сказал Бог и рассмеялся: — Так что тебе нужно?

— Это напоминает мне сказку о волшебном принце, — заметил Кармода. — Мне нужен ты.

Месс поднял брови:

— Ты, очевидно, служишь Алгулу. Это выпирает из каждой поры твоего тощего тела, слышится в каждом ударе твоего сердца. Зло заключается в самом твоем дыхании. — Месс наклонил голову, закрыл глаза. — Но… в тебе есть что–то. — Он открыл глаза. — Ты несчастный, страдающий маленький дьявол. Ты погиб в тот самый момент, когда похвастался, что живешь так, как не смеет жить никто. Ты…

— Заткнись! — крикнул Кармода, но тут же взял себя в руки, улыбнулся и сказал: — Ты очень хорошо подшучиваешь, не так ли? Но я прошел через многие ужасы этой Ночи, которые многих делают сумасшедшими. — Он направил пистолет на Месса. — Ты от меня не скроешься. Но зато ты можешь поздравить себя с тем, что получишь то, что имеют немногие. Правда, те немногие уже никому не расскажут об этом — их нет среди живых. — Он ткнул пистолетом в свечу в руке Месса. — Ты сумасшедший? Почему ты ешь это? Церковные мыши жрут свечи от бедности. Неужели те, что живут в таких залах, бедны как мыши?

— Ты никогда в жизни не ел таких дорогих вещей, — сказал Месс. — Это самая дорогая свеча в мире. Она сделана из костей моего предшественника, смешанных с воском божественных птиц. Эти птицы освящены моей матерью, их всего двадцать одна штука. И они самые прекрасные птицы на планете, а может, и во всей Вселенной. За ними ухаживают жрицы замка на острове Бантебро.

Каждые семь лет перед началом Ночи изготавливается свеча из праха Месса, погибшего 763 года назад, и из воска священных птиц. Она вставляется в этот канделябр и зажигается. Я сижу и жду, пока биллионы спящих ворочаются, храпят, стонут в своем наркотическом сне, а рожденные ими кошмары бродят по улицам и убивают.

Когда свеча немного обгорает, я нюхаю дым, а затем, в соответствии с древним ритуалом, я съедаю ее. Таким образом я вкушаю божественное, соединяюсь с Богом, возрождаю в себе божественное начало.

Когда–нибудь, возможно этой Ночью, я умру. Мою плоть отделят от костей, а кости положат в раствор. Затем их смешают с воском и сделают свечу. И я буду сожжен, как жертва моего народа, моей матери. Дым свечи будет выходить из замка и распространяться в Ночи. Я буду не только сожжен, но и съеден Богом, который придет после меня. Но только если это будет Месс. Алгул не ест Месса, и Месс не ест Алгула. Зло жаждет зла, а добро жаждет добра.

Кармода ухмыльнулся:

— Неужели ты веришь во всю эту галиматью?

— Я это знаю.

— Примитивная религия. И ты, цивилизованное существо, крутишь мозги своим поклонникам, тупым, ограниченным идиотам?

— Ты не прав! Если бы я был на Земле, то твои обвинения были бы справедливы. Но ты далеко прошел через эту Ночь — дурной знак для меня — и должен знать, что здесь возможно все.

— Я уверен, что все, происходящее здесь, может быть объяснено физическими законами, пока еще неизвестными людям. Но это меня не касается. Я скажу тебе одно, готовься к смерти…

Месс улыбнулся:

— Каждого ждет смерть.

— Я имею в виду — сейчас! — крикнул Кармода.

— Я живу уже 763 года. Я устал, а усталый Месс не нужен людям. Да и матери не нужен усталый сын. И поэтому я умру. Умру этой Ночью, вне зависимости от того, кто победит — добро или зло. Я готов. Если орудие моей смерти не ты, то будет другое.

Кармода крикнул:

— Я ничье орудие! Я делаю то, что хочу, привожу в действие только свои планы! Только свои, слышишь?

Месс снова рассмеялся:

— Слышу, слышу! Ты пытаешься привести себя в бешенство, чтобы легче было убить меня?

Кармода нажал спусковой крючок. Месс и кресло, в котором он сидел, поползли назад от столкновения с потоком пуль. Кровь брызгала фонтанами, плоть разлеталась во все стороны, голова развалилась на части. Руки в бессильном жесте взметнулись вверх, а затем упали, ноги дергались в конвульсиях… Затем Месс вместе с креслом рухнул на пол.

Кармода прекратил стрельбу только тогда, когда опустела обойма. Он посветил себе фонариком и сменил обойму.