А может быть, она уже мертва?

Однако сейчас он мало беспокоился о ней. Его изрядно развезло от выпитого виски, в голове шумело.

Посему он отправился к себе и, плюхнувшись поперек матраца, уснул в ту же минуту.

Роза выждала приблизительно с полчаса, прежде чем осмелилась подняться наверх. И даже тогда она двигалась с предельной осторожностью, держа свечу в руке, чтобы освещать себе дорогу. Она останавливалась через каждую ступеньку, напряженно прислушиваясь, стараясь определить, где в данный момент находится мастер Закери. Ей показалось, что он уже ушел от миз Арлин, но Роза не была в этом уверена и боялась подойти ближе к спальне.

Она немного постояла перед открытой дверью, вглядываясь в кромешную тьму. Не услышав ни звука, она на цыпочках прошла в комнату и остановилась у кровати. Остановилась — и замерла, увидев Арлин.

Несчастная была жестоко избита. Вокруг ее полуоткрытого рта скопилась розовая пена.

Несколько долгих секунд Роза стояла, не шелохнувшись. Воск капал со свечи и обжигал ей пальцы, но она ничего не чувствовала — только ужас и возмущение. Удушающий комок, подкатившийся к горлу, не давал застонать. Роза дотронулась кончиками пальцев до шеи миз Арлин, чтобы убедиться, что та еще дышит. Затем нащупала пульс. Жизнь еще теплилась в изможденном теле.

Роза выбежала из комнаты. Не важно, что мастер Закери запрещал Талваху появляться здесь. Не важно, что он мог убить ее, доведись ему узнать, что она привела Талваха прямо в дом. Талвах сейчас — единственная надежда. Только он мог спасти ее госпожу.

И едва лишь он закончит заниматься белой магией, она будет умолять его воззвать к нечистой силе, чтобы изничтожить Закери.

Дьявола может покарать только сам дьявол.

Эрин, проснувшись в кольце обнимающих ее рук, не сразу сообразила, где находится. Столько разных спален сменили они за последние недели… Наконец поняла: они дома.

Дома.

Это слово казалось ей столь же непривычным, как и все, что ее окружало.

Роскошная обстановка спальни радовала взор.

Сегодня она находится в своей спальне, а не в его, с удовлетворением отметила Эрин.

Накануне, после их возвращения, она хотела поехать навестить мать, но было уже слишком поздно, а она так устала с дороги. Пока Энни и Эбнер распаковывали вещи, они с Райаном безмятежно проводили остаток вечера вдвоем за ужином.

Эрин была немало удивлена той радости, с какой их, и в особенности Райана, встретили слуги. И не только их собственные, но и все остальные. И он тоже не скрывал своей радости. Как это было не похоже на атмосферу тревоги и страха в доме Закери.

Она повернула голову к спавшему Райану. Каким-то непостижимым образом в нем уживались два разных человека. Временами он казался таким сдержанным и неприступным, что было трудно представить его другим — пылким и нежным, каким он становился в минуты близости. Если б он всегда оставался «другим» — с какой бы легкостью она отдала ему свое сердце. Это могло случиться очень скоро — сегодня, сейчас, в это раннее тихое утро. Но Эрин знала: ничего подобного не произойдет. Он недвусмысленно дал понять, что каждый из них имел свои собственные основания для заключения этого союза. Однако о любви даже не упоминалось. Поэтому она никогда не проявит слабости, не станет полагаться на чувства.

Чтобы не будить мужа, Эрин осторожно высвободилась из его объятий и, стараясь не шуметь, подошла к окну. Чуть отодвинув штору, она стала смотреть на изумительный пейзаж за окном. Вдали виднелась река, а посреди парка — интригующий лабиринт. Высота живой изгороди, окружающей его запутанные переходы, достигала футов десяти.

В целом весь пейзаж живописностью напоминал театральную декорацию, изображающую восход. Первые лучи солнца заставляли воды реки сверкать золотом, искриться зеленью изумруда. Любуясь сказочной картиной, Эрин не могла удержаться от эгоистичного желания: ей захотелось, чтобы они навсегда остались в этом уединении, одни во всем имении. Когда Виктория Янгблад вернется из Европы, все может измениться. Теперь, после окончания их собственного турне, ее мысли обратились к этой неизбежной встрече. Те впечатления, которые она получила от общения с тетушкой Софией, и желчные тирады Кэролин Мэннинг — все это свидетельствовало о том, что знакомство с матушкой Райана будет не из приятных.

Голос мужа нарушил течение ее мыслей.

— Если дернешь за тот шнурок, что рядом с тобой, Эбнер принесет нам кофе.

— Извини. Я не хотела будить тебя.

Эрин дернула шнурок и пошла надевать халат. Теперь она носила прозрачный пеньюар, купленный Райаном в самом начале их путешествия. Это был его подарок — взамен разодранной в клочья муслиновой мантии.

Райан встал и направился к двери, ведущей в гостиную. Эрин, не удержавшись, залюбовалась его прекрасным телом — налитыми, как у античной скульптуры, ягодицами, твердыми, точно камень, бедрами. Он сказал, что никогда не спит в ночной сорочке, так как любая одежда стесняет свободу движений. Несмотря на уговоры последовать его примеру, Эрин отказывалась спать обнаженной. Она чувствовала себя неуютно, оставаясь нагой после завершения любовных игр — ведь с этого момента между ними всегда вырастала невидимая стена отчуждения.

— Скажи Эбнеру, что мы будем завтракать внизу. Я уже как-то привык…

— Я бы хотела сегодня навестить маму, — напомнила Эрин.

Она удивлялась, что он мог преспокойно стоять обнаженным посреди гостиной, когда в любой момент сюда могли войти слуги.

— Да, конечно, — кивнул Райан. — После ленча. А утром я покажу тебе угодья. Пора познакомиться с нашими владениями. — Заметив, с каким восхищением она смотрит на лабиринт, он улыбнулся: — Я проведу тебя через него. Кто не знает дороги, тот обязательно заблудится. Если задумаешь спрятаться от меня, то знай: ничего не получится. Даже не пытайся, — добавил он, подмигнув, и проследовал в свою спальню, находившуюся рядом с гостиной.

Эрин подивилась его хорошему настроению. За минувшие несколько дней Райан, казалось, отдалился от нее еще больше. Хотя ей не нравилась отчужденность, установившаяся между ними, она не представляла, каким образом ее преодолеть. Да и гордость не позволяла сделать шаг навстречу… Возможно, настроение Райана улучшилось просто потому, что он вернулся домой.

Когда они допивали кофе, вошла немолодая женщина, которую Эрин раньше не видела. Женщина, почти вплотную подошедшая к ней, держалась с демонстративной независимостью. На ней было серое платье с длинным белым передником, но в отличие от прочей прислуги она носила еще и белый тюрбан. Служанка не произнесла ни слова — просто стояла рядом с каким-то листком в руке.

Завтракали в специально отгороженном закутке, с восхитительным видом на сад. С потолка свешивались корзины с разноцветными петуниями и геранями; в окно же лились потоки солнечного света. Сидеть в этом необыкновенно уютном местечке казалось сплошным блаженством — пока не появилась женщина в белом тюрбане. Эрин смущало ее странное поведение; не зная, как реагировать, она вопросительно посмотрела на Райана. Женщина явно чего-то хотела, причем именно от нее, от Эрин.

— Это Элиза, — сказал он, не утруждая себя более подробными объяснениями. — Полагаю, она выполняет распоряжения моей матушки. Элиза хочет расспросить тебя насчет ленча и меню на ужин. А вообще-то у нее такие же обязанности, как и у всех прочих слуг.

Эрин взяла листок, заглянула в него и протянула обратно с робкой улыбкой, сказав, что «все прекрасно».

Было что-то пугающее в этой женщине. Эрин так и сказала Райану, когда Элиза ушла.

— Элиза — она на особом положении, — пояснил он. — Потому что очень давно живет у нас. Мать привезла ее с собой, когда вышла замуж за моего отца, и очень ценит ее за преданность. Я не сомневаюсь: сейчас она кипит от негодования… Но я думаю, ты это как-нибудь переживешь. А насчет мамы не беспокойся. Когда она вернется и увидит, что ничего не изменилось, то не станет нервничать.