Самолет начал разбег. Он быстро поднялся в воздух, превратился в точку и растворился в голубоватой дымке западного горизонта. В голове Пендрейка прорезалась наконец мысль: “Мне так и не пришлось принимать решение”. Чувство потери усилилось. Как и ощущение полной беспомощности. Какое-то время он наблюдал за взлетающими и садящимися на северную полосу самолетами; минуты текли, а у него так и не сформировалось ни плана, ни цели.

Он может отправиться домой. Он представил себя пробирающимся в коттедж подобно побитой собаке и ждущие его длинные-предлинные дни. Однако пришедшая в голову мысль заставила его приподнять бровь — он может пойти в полицию. Он вспомнил о пакете, брошенном к его ногам, нагнулся, поднял его с бетона, вскрыл и пересчитал зеленые купюры. Закончив это занятие, Пендрейк криво усмехнулся: на сотню долларов больше, чем он уплатил за “пуму”.

Но сделка была совершена под принуждением, а следовательно, была незаконной. Внезапно решившись, Пендрейк запустил двигатель одолженного грузовика и направился в отделение полиции штата в Дормантауне. По мере того как сержант записывал его показания, сомнения нахлынули на Пендрейка с новой силой.

— Так вы утверждаете, что нашли двигатель? — Полицейский в конце концов добрался и до этого эпизода.

— Да.

— Вы заявили об этом в отделение полиции штата в Кресцентвилле?

Пендрейк смутился. Было невозможно объяснить принятое им инстинктивно решение утаить факт обладания двигателем без самого двигателя, без главного доказательства всей необычности его находки. Наконец он произнес:

— Сначала мне показалось, что это просто кусок металлического лома. Когда я понял, что ошибся, то быстро выяснил, что никто не заявлял о подобной пропаже. Тогда я решил придерживаться политики: кто нашел, тот и обладатель.

— Но теперь он возвратился к своему законному владельцу?

— Пожалуй, да, — согласился Пендрейк. — Но это применение оружия, эта секретность, сам способ, которым они заставили продать самолет, убедили меня, что я должен сообщить о происшедшем.

Полицейский сделал пометку в журнале и спросил:

— Вы можете сообщить мне заводской номер этого двигателя?

Пендрейк застонал. Он вышел под яркое дневное солнце с ощущением, будто только что сделал холостой выстрел в темноту непроницаемой ночи.

Он прибыл в Вашингтон утренним рейсом из Дормантауна и сразу отправился в офис “Хоскинс, Кендлон, Бейкер и Хоскинс, юристы-патентоведы”. Через минуту после того, как он представился, в приемную вприпрыжку вбежал стройный, с шиком одетый молодой мужчина. Не обращая никакого внимания на ошарашенный вид младшего клерка, он прокричал пронзительным голосом:

— Стальной мужик из военно-воздушных сил! Джим, да я…

Он остановился. Его голубые глаза расширились. Он изменился в лице и ошалело уставился на пустой рукав Пендрейка. Потом, не говоря ни слова, потащил Пендрейка в личный офис.

— Человек, который в спешке отрывал дверные ручки, который сокрушал все, что держал в руках, стоило ему немного разволноваться… — Он встряхнулся и с усилием сбросил нашедшее на него настроение. — Как Элеонора, Джим?

Пендрейк знал, что начало будет трудным. Коротко, насколько это было возможно, он пояснил:

— Тебе известно, какой она была. Раньше она работала в исследовательском отделе компании “Энциклопедия Хилларда” и вела жизнь “не от мира сего”, из которой я ее вытянул, а потом… — Он сделал паузу, пожал плечами и продолжил: — Потом она каким-то образом узнала о других женщинах. Я не знаю, кто ей рассказал. Она показала мне письмо и спросила, правда ли то, что там написано.

Хоскинс с пониманием произнес:

— Мы находились в Китае три года. Пока я был там, у меня сменилось с десяток женщин; должен отметить, две из них были очень хорошенькими. Я взял бы в жены одну из них, если бы уже не был женат. Что было в письме и кто его отправил?

— Я не читал его, — сказал Пендрейк. — Я не могу понять, почему сходил с ума от Элеоноры. Наверно, она напоминала мне мою мать, или что-то вроде этого. Она обладала качествами, которые делали остальных женщин неприметными. Ну да хватит об этом.

Не тратя времени на предисловие, он пустился в подробное описание двигателя. Когда его история подошла к концу, Хоскинс мерил шагами пол офиса.

— Тайная группа с новым, изумительным изобретением двигателя. Джим, за этим кроется что-то большее. У меня прекрасные связи с военно-воздушными силами, я знаком с комиссаром Блейклом. Нельзя терять ни секунды. У тебя много денег?

Вопрос поставил Пендрейка в тупик.

— Это зависит от того, что ты имеешь в виду под словом “много”.

— Я имею в виду, что мы не можем тратить время на волокиту. Ты в состоянии выложить пять тысяч долларов за аппарат для съемки электронных изображений? Ты знаешь, что я имею в виду, — его изобрели в самом конце войны с Китаем. Быть может, ты его окупишь, а может быть, и нет. Важно, чтобы ты как можно скорее отправился на склон, где лежал двигатель, и сфотографировал сохраненное электронами почвы изображение. Нам необходима фотография, чтобы убедить циника, который приобретает все большее влияние в этом городе и даст нам от ворот поворот, если не увидит своими глазами, о чем идет речь.

Энергия и интерес, проявленные этим человеком, были заразительными. Пендрейк встряхнулся.

— Я отправляюсь немедленно. Где я могу приобрести такую камеру?

— В городе есть фирма, снабжающая ими различные правительственные учреждения, а также научные институты, которые используют их в археологических и геологических исследованиях. Пойми, Джим, я с ненавистью думаю о том, что мне приходится так с тобой поступить. Мне бы хотелось, чтобы ты побывал у меня дома, познакомился с женой, но потеря времени играет чрезвычайно существенную роль для таких съемок. Почва открыта дневному свету, и с каждым днем изображение теряет первоначальную четкость.

— Ничего, мы еще свидимся, — сказал Пендрейк и направился к выходу.

Отпечатки получились превосходными, изображение двигателя не вызывало ни малейших сомнений. Пендрейк сидел в гостиной и любовался глянцевым результатом своих усилий, когда постучался посыльный из офиса телефонной компании.

— Вас вызывают на переговорный пункт, — сообщил он, — междугородный звонок из Нью-Йорка. Абонент ждет, вы будете разговаривать?

“Хоскинс”, — подумал Пендрейк, хотя не мог представить, что тому могло понадобиться в Нью-Йорке. Первые же звуки странного голоса в трубке заставили его вздрогнуть.

— Мистер Пендрейк, — сказал голос, — у нас есть все основания полагать, что вы по-прежнему привязаны к вашей жене. Будет очень неприятно, если в результате вашего вмешательства в дела, которые вас не касаются, с ней что-нибудь произойдет. Будьте осмотрительней.

В трубке раздался щелчок. Короткий резкий звук продолжал реверберировать у него в мозгу, когда несколькими минутами позже он, ничего не видя перед собой, шел по аллее. Единственное, что Пендрейк сознавал совершенно четко, — расследование закрыто.

Дни тянулись. В который раз Пендрейк думал о том, что именно двигатель вывел его из длительного оцепенения. И что он бросился на поиски с таким рвением. именно потому, что каким-то десятым чувством понял, что, кроме двигателя, у него в жизни не осталось ничего. Теперь было еще хуже. Он попытался вернуться к прежнему прозябанию. И не смог. Почти бездумные поездки верхом на Денди, которые когда-то продолжались с рассвета до заката, закончились на второй день в десять утра и больше не возобновлялись. Не то чтобы он больше не хотел ездить верхом. Просто жизнь оказалась чем-то большим, чем идеал бездельника. Трехлетняя спячка закончилась. На пятый день от Хоскинса пришла телеграмма:

С тяжелым чувством Пендрейк разорвал телеграмму в клочья. Он решил послать ответ, но все еще раздумывал над его формулировкой, когда двумя днями позже пришло письмо.