Каргилл видел, что иллюзия жизни могла сохраняться только тогда, когда сама жизнь могла удержаться за что-то. Жизнь — это вещественность, материальность, а альтернативой является потеря материальности, а значит, и жизни. Все эксперименты с озером и статуей были бессмысленными, так как тогда ему этот жизненно важный факт был неизвестен.

Мари Шане должна умереть.

Но нужно предпринять попытку, чтобы она сначала вступила в контакт с реальной действительностью.

Творец Вселенной, отражающий в себе мысль, магию, иллюзию и красоту, создал небольшой участок пространства. Разорванная энергетическая связь восстановилась. Начался поток энергии. Мари Шане потрясла головой, пытаясь прояснить свое-сознание, и села в машину. Почему ей казалось, что только что она была у себя в спальне? Она завела мотор и поехала, забыв о солдате, который озадаченно смотрел вслед удаляющейся машине.

Мрачно сосредоточившись, Граннис — Каргилл ждал, когда произойдет авария. Перенеся лейтенанта Мортона к разбитой машине и посадив его на сиденье рядом с Мари Шане, он сделал снимки, которые потом, в 1954 году, потрясут капитана Каргилла Мортона.

Он ждал, пока к нему не пришла мысль: “Я разрушил барьеры, отделяющие жизнь от смерти. Теперь мне открылась вся Вселенная, теперь, когда я знаю истину”.

С этим он вернулся в Город Теней. Круг замкнулся.

Серо-голубой двигатель почти схоронился в зеленом склоне холма. Он пролежал там все лето 1972 года- бездушная металлическая штуковина, таящая в себе силы, не уступающие по мощи самой Жизни. Дождь омывал его весь июль, а затем и август, солнце жгло его лучами. По ночам в металле тускло отражались безразличные к его участи звезды. Движимый им корабль начал входить в верхние слои земной атмосферы, когда метеорит вспорол блок крепления. В мгновение ока с неописуемой силой двигатель изорвал в клочья остатки конструкций, нырнул в зияющее, проделанное метеоритом отверстие и устремился вниз, вниз.

В течение недель после этого он пролежал на склоне холма, с виду безжизненный, но по-своему вполне живой. В силовое поле попала грязь и спрессовалась настолько, что для того, чтобы прикинуть, с какой скоростью она вращается, потребовалась бы особая острота восприятия. Даже мальчишки, присевшие одним прекрасным днем на фланец двигателя, не обнаружили конвульсий грязи. Если бы один из них попал замурзанной рукой в этот энергетический ад, образующий силовое поле, то мускулы, кости и кровь разлетелись бы струями, как при взрыве бензина.

Но мальчишки ушли, а двигатель лежал на том же месте до вечера, когда у подножия холма появилась поисковая группа. Возможная находка была совсем недалеко. Их было двое, наверное, они уже подустали в этот поздний час; тем не менее они были тренированными наблюдателями, тщательно осматривающими склон. Но облако занавесило яркое солнце, и они прошли мимо, так ничего и не обнаружив.

Прошла неделя с небольшим, и опять на исходе дня взбирающаяся на холм лошадь вскарабкалась на выступающий двигатель. Ее седок начал спускаться на землю удивительным образом. Одной рукой он взялся за луку седла и приподнялся над лошадью. Небрежно, без напряжения он перенес левую ногу, на мгновение замер в воздухе и спрыгнул на землю. Ощущение исходящей от него силы подчеркивалось явным автоматизмом движений. Все это время его внимание было приковано к штуковине под ногами.

Его худое лицо исказилось, когда он принялся рассматривать машину. Он посмотрел по сторонам, его глаза сощурились. Потом до него дошел смысл собственных мыслей и он сардонически улыбнулся. Под конец осмотра он пожал плечами. Маловероятно, что его кто-нибудь видел. До Кресцентвилла было больше мили, а большой окруженный деревьями белый дом на расстоянии трети мили к северо-востоку казался пустым.

Он был наедине с лошадью и машиной. Спустя мгновение в сумрачном воздухе раздался его окрашенный холодной иронией голос:

— Вот и работенка для нас, Денди. Этот кусок лома позволит закупить для тебя кое-что покушать. Когда стемнеет, мы оттащим его к старьевщику. Таким образом она ничего не узнает, а мы сохраним какие-то остатки гордости.

Он замолчал. Невольно повернувшись, он бросил взгляд на похожее на сад поместье, тянувшееся почти на милю между ним и городом. Белая изгородь, очертания которой терялись в вечерних сумерках, огромной цепью охватила зеленый массив деревьев и пастбища. Местами она исчезала в кустарниках и оврагах, пропадая окончательно на севере, за величественным белым домом.

— Каким же я был идиотом, околачиваясь в Кресцентвилле и ожидая ее, — произнес мужчина вполголоса.

Он повернулся и уставился на двигатель.

— Надо бы прикинуть вес этой штуки, — пробормотал он. И добавил: — Любопытно, что же все-таки это такое.

Он забрался на вершину холма и опять спустился вниз, неся сухую ветку около четырех футов длиной и трех дюймов в диаметре. Он начал выковыривать двигатель из земли, но делал это очень неуклюже, поскольку пользовался только левой рукой. Поэтому когда он обнаружил забитое грязью отверстие в центре, то ткнул в него веткой, чтобы получить лучший рычаг.

Его вопль удивления и боли глухим эхом разнесся в вечернем воздухе.

Потому что деревяшка дернулась. Подобно закрученному нарезным стволом ружья заряду, она повернулась у него в руке, разламываясь на куски и обжигая как огонь. Его оторвало от земли, приподняло и отшвырнуло на двадцать футов вниз по склону. Стоная и покачиваясь, прижимая к телу разбитую руку, он встал на ноги.

Звук замер на его губах, как только его глаза остановились на вращающейся штуке, которая еще секунду назад была веткой мертвого дерева. Он внимательно смотрел на нее. Потом, все еще дрожа, забрался на черную лошадь. Оберегая окровавленную руку и жмурясь от боли, он послал животное вниз по склону, по направлению к ведущей к городу дороге.

Одолженные у фермера сани для перевозки камней и упряжь для Денди, веревка и полиспаст, немеющая от боли перебинтованная рука, путь сквозь темень с грохочущей на санях штуковиной — в течение трех часов Пендрейк ощущал себя персонажем кошмара.

И вот двигатель здесь, на полу его конюшни, и можно не бояться, что его кто-нибудь найдет, разве что услышит звук, исходящий от застрявшего в силовом поле куска дерева. Теперь казалось странным, как сработал его мозг. Решение тайно переправить двигатель в собственный дом было подобно выбору жизни вместо смерти, подобно быстрому подбору стодолларовой купюры, лежащей на пустынной улице. Оно пришло автоматически, без малейшего привлечения логики и выглядело таким же естественным, как жизнь.

Тусклый желтый свет фонаря падал на то, что когда-то было частным гаражом и мастерской. В одном углу, мерцая черной шкурой, переминался Денди. Он повернул голову и блестящими глазами уставился на предмет, разделивший с ним его обитель. Дверь была закрыта, в помещении стоял густой лошадиный дух. Двигатель лежал на боку около входа. Главная неприятность заключалась в том, что дерево, застрявшее в нем, не было прямым. Оно колотило по воздуху, как карикатурный пропеллер, извлекая звук исключительно за счет силы и скорости своего вращения.

Пендрейк прикинул скорость — около четырех тысяч оборотов в минуту. Он попытался постичь принцип работы машины, которая в состоянии зажать кусок дерева и вертеть им с такой мощью. Мыслей не было. Он вглядывался в смазанные движением очертания деревяшки, и его лицо хмурилось все больше и больше. Он был просто не в состоянии уяснить происходящее. И несомненно, если в мире существовало несколько механизмов, которые могли бы захватить вращающийся предмет и потянуть его, то они явно были недоступны в этой освещенной фонарем конюшне.

Он подумал: “Где-то должен быть управляющий орган, что-нибудь для отключения питания”.

Но серо-голубоватая пончикообразная внешняя оболочке была гладкой как стекло. Даже выступающие с четырех концов фланцы, в которых имелись отверстия для крепящих болтов, казались выросшими из оболочки, как если бы они были выплавленными из одного куска металла. Складывалось впечатление, что оригинальный дизайн устройства отвергал все, противоречащее плавности переходов и монолитности.