Между тем Филарет, расставшись со своим другом, поспешил в село своих возлюбленных родителей. На меже, отделяющей селитьбы их от соседей, построена была при дороге гостиница, в которой отец и мать Филаретовы в свободные часы от сельских упражнений ходили сами на угощение убогих, нищих и странных. Уже солнце лучи свои скрывало в нощную тень. Родители Филаретовы, угостив и снабдив всем нужным для дального пути проходящего убогого, намерены были возвратиться в дом свой и стояли у ворот гостиницы. Видят приближающуюся блестящую колесницу. — Куда лежит сей путь, — говорила мать, — дорога проселочная, какому вельможе нужда довела направить стопы своя в здешнюю весь? — Отец не ответствовал ни слова, стоял в изумлении. Не успели они ничего примыслить, как Филарет, скочив с остановившейся колесницы, висел уже на их выях. — Филарет — сын возлюбленной! — Дражайшие мои! О, колико небо до меня было всещедро. Вас вижу, вас лобызаю, о, колико отсутствие тягостно любящему сердцу. — Любезной Филарет — чадо моего сердца. — Престарелые родители не в силах были произносить других слов. Сладостные минуты, веселие неизреченное! Чем уста безмолвнее, тем сердце в чувствованиях избыточнее.

Услаждаяся беседою своих родителей, Филарет забыл на время о своей женитьбе. Но по осьми днях его в доме отчем пребывания достигло оного послание Проба. Отец Филаретов, прочитав письмо, пошел к сыну, которой тогда сидел с матерью своею. — Не мог я мыслить, чтобы Филарет мой любезной потаил от меня что-либо, но и тем важнейшее, что оно до блаженства его касается. — Не мог Филарет вообразить себе, чтобы Проб, не дождавшись его ответа, сам пошлет к отцу его на испрошение дозволения о его браке. Робким взором и прослезившимися очами смотрел он на отца своего, стараяся понять его мысль. — Прочти, — вещал старец и, не дав ему письмо докончить чтением: — о любезной мой, благословение наше всегда с тобою, да благословит тебя всевышний на благое сие дело. — Филарет упал к ногам своих родителей, его благословляющим.

Проб, получив соизволяющее на брак сыновний ответствие от отца Филаретова, не медля нимало, отправил сестру свою к ее жениху, снабдив ее богатым приданым и укрепив ей с будущим ее супругом большую половину своего имения. Сам принужден был остаться в Константинополе ради усмирения случившегося в народе смятения, обещевая за сестрою следовать, не теряя драгоценного времени.

Феозва принята была сугубо с честью и любовию от родителей Филаретовых, от Филарета же встречена яко любезнейшая невеста и сестра друга беспримерного. Наслаждаяся взаимными чувствованиями, сердца услаждающими, все они нетерпеливо ожидали приезда Проба. Время, им к тому назначенное, давно уже протекло. Разные слухи, достигшие до них о бывших в столице возмущениях, их тревожили. Наконец, к неизреченной их печали, они получили известие, что в царствии последовала перемена; что Проб со многими другими послан от нового царя в дальнейшие страны в заточение и лишился оставшегося всего своего имения.

Феозва, желая исполнить приказание своего брата и повинуясь уже начинающейся к будущему ее супругу горячности, ускорила совершением брака и, скорбя с Филаретом о возлюбленном их брате, искала отраду во взаимной их горячности.

Филарет, однако же, бояся, чтобы злоключение его друга не простерлося на его сродников, продал все приданое жены своея имение и селитьбы своего отца и переселился со всею семьею в Пафлагонию, в весь, нарицаемую Амния, и, дабы жить в неизвестности, переменил название своего рода.

Распоряжая своим имением, Филарет купил многие села, земли, устроил сады и дом не великолепной, но снабженной всем, что к нужде и спокойствию жития нашего потребно. Оставшие же деньги отдал в торг купцам тирским и александрийским.

Всевышний, венчая горячность Филарета и Феозвы, благословил плодом их супружество. Феозва по прошествии года родила сына и через несколько лет двух дочерей. Отец и мать Филаретовы, благословив своих внучат, на шестом году по женитьбе их сына преставились, окончав безболезненно жизнь, проведенную в смирении и незлобии.

Филарет и Феозва, упражняяся в воспитании своих детей, следовали примеру отшедших к богу старцев в угощении пришельцев и в снабжении нищих. Дети их преду спевали в учении и добрых поступках и, пришед в совершенный возраст, вступили в супружество купно по воле родителей своих и следуя своей склонности. И Филарет и Феозва наслаждалися, видев благие успехи во внучатах. Все жили в одном родительском доме, ибо Филарет, отдавая дочерей своих в супружество, избрал себе в зятья юношей богатых добрыми качествами паче, нежели имуществом.

Благословил бог Филарета богатством, и казалося, чем он был щедролюбивее, тем имение его множилось, Плодоносные годы, доброе хозяйство и рассмотрительное земледелие одаряли его обильнейшими жатвами. Честность, верность и счастие в торгу воздали ему сотичную мзду от употребленных капиталов…

Ангел тьмы. Отрывок из поэмы «Ермак»^*

И се древний возмутитель небесных сил подъемлет из мрачного своего обитания огромное свое чело, излучистыми морщинами препоясанное, но яко волны обширного океана, то досязающие зыбями своими до дна моря при напряжении бури и вихря, то изглажающиеся при отишии и зерцаловидные. Развесистые брови закрывают сверкающие очи, на коих обитает лесть, неистовство, обман, исступление, лжесмехи, коварство и ярость; изрыгающие, егда вещает, ложь, смерть и проклятие; еже зажаты, житель всегдашния нощи и отец призраков, терзаемый бессонницею вечною, едва возмогает отвыкшие от света разверзти вежды. Но яко стрела, мощною древнего парфянина рукою на луке задержанная, мгновенно излетает, парит по воздушной долине, едва оком в полете преследуемая, или паче, яко заключенный в медное жерло шаровидный чугун внезапу громорождающим смешением из заклеп своих исторгается, громовым треском и блистанием молнии сопутствуемый, свистит, несется, визжит, рассекает вихрящийся воздух окрест его, ускользая от преследующего ему ока, — и, едва вообразить возможем, он меты уже достиг. Тако отец мятежа, неустройства и суеверия, отрясая с главы своей темноту, едва напряг сильные на злодеяния мышцы, уже возлетел, яко вихрь порывистый, на вершину Уральского хребта. И се жизненность восстенала, ощутив приближение своего непримиримого врага, удалилась от места, идеже он восседал. Острые верхи гор обнажилися и покрылися льдяною корою на веки. Кремнистые гор сердца вострещали под тяжкою его пятою, разверзлись и необъятные в недрах сотворили хляби. И се стихии, ощутив пустоту и пространство, внезапу стремятся на равновесие. Легчайшая из стихий, огнь, возвиваясь от среды земныя, летит вихрящася к ее поверхности, разъяренная в полете облаком, который он пожирает, горя. Тяжкая из стихий, вода, расторгнув состав земли и пресытяся ее растворов, катится отягченная от лица обиталища животных в разверстый зев. Встречаются ненавидящиеся взаимно сии вещественности начала, но духом жизни в составе ее укрощаемые, встречаются и паче древних исполинов, устремлялся яростны одна на другую, не яко сложенные тела ударяемые, но проницая одна другую во внутренности своей растворяемы, ботеют, множатся. Уже каждая капля воды, уже малейшая искра возрастают тьмократно, расширяются и, тесны окружить неизмеримые недра земноводного, упирают в них, жмут, возносят, разметают и, не находя ни укротительныя прохладности, ни места на растяжение, колеблют всю внутренность, свергают горы, изглаживают долины, отверзают хляби и пропасти и в бешенстве своем грозят природе, являя ей разрушение. Радость на единое мгновение возродила в нем древний образ Ангела света. Но радость сия была радость беснования, не могла не позыбнуться; уже паки сердце его колеблется завистию и алчбою зла, подобно сердцу властолюбивого завоевателя, стремящегося на покорение вселенныя; уже взоры его новою блистают яростию, яко до белизны раскаленное железо, стреляя в окрест кипящие искры: уста дрожат и пенятся, трясутся все члены, и, яко при нашествии незапныя тучи облако, рассеченное молниею, низвергает мгновенно смерть с ужасным треском, — тако враг природы, возвыся грозящий глас, вещал.