— Любезной старец, — прервал паки Филарет, — давно ли ты лишился своих родителей?
Феофил: Счастие не допустило меня пользоваться их о мне призрением. Родив меня, мать моя скончалась в третий день; отец не мог пренести сея печали, по прошествии года скончался. И так, не вкусив млека материя, я осиротел сугубо, питаяся наемными сосцами.
Филарет: Любезной старец, в каком возрасте твои чада?
Феофил: Едва не нищенское состояние, в котором я остался по кончине моих родителей, воспретило мне вступить в супружество и носить сладостное именование супруга и отца.
— Ах, любезной старец, — сказал Филарет, — вниди в дом отца моего. В нем узришь всё собрание любезнейших законоположений чадолюбивой природы, румяною, но незагладимою чертою ознаменованных на сердцах родителей и чад. Внемли: о, хотя я мал был, но помню, как бы теперь то видел. Мне уже исполнилося седмь лет; играя на дворе при глазах моих родителей, я нечаянно запнулся и вывихнул ногу. О, если бы ты видел сетование возлюбленных моих родителей о моей болезни; о, если бы ты видел их скорбь; попечение их было неусыпно; лишились они пищи и покоя, доколе я не получил от болезни облегчения. Как назовешь сие, любезной старец? Обязанность. Присовокупи, присовокупи и другое к тому именование: назови горячность. Ах, как не любить, как не чтить кто нас любит до исступления! Мою к ним обязанность ношу я в моем сердце непрестанно; и если бы не была на то их воля, я бы упрекал себе мое от них отсутствие.
Таким-то образом Филарет, шествуя в учении любомудрия, доводами укреплял свои чувствования, а из чувствований своих новые почерпал доводы, к утверждению умозрительных истин любомудрия.
Филарету сотовариществовал во учении его Проб, юноша знатныя породы, которого отец имел чин патриция. Одинаковые склонности, одинаковое незлобие души скоро из товарищей сделали друзей искреннейших. Хотя состояния их были неравны, но в храме любомудрия сие неравенство терялося совсем из виду, и там, где отличествовать могли только остроумие, прилежание и качества душевные, знатность и богатство своей цены не имели.
Филарет с Пробом были нераздельны. Жили они вместе, пили и ели вместе, учились вместе, беседовали вместе; радость и печаль были взаимны между ими, и привычка, укрепляя склонность их сердец, явила свету пример дружества отличныя твердости.
Лета их учения приходили уже к окончанию, и последние месяцы казалися Филарету столетиями, столь сильно возродилося в нем желание видеть давших ему жизнь. — О! день вожделенный, о минута блаженная, в которую я вас узрю, возлюбленные мои родители. Боже, — вещал Филарет, проливая слезы, — боже, сохрани жизнь угодников твоих. Царь всещедрый, дай зрети их, да облобызаю еще уморщенные в благих подвигах их чела. Но почто смущаюся в моем надеянии, неужели возвращение мое будет столь бедственно, что их не узрю… Нет, нет; в боге мое упование; беги, мысль лютая, отчаяние, исчезни.
В таких размышлениях проходил последний год пребывания Филаретова в Афинах. Помаваемый неизвестностию будущего и нетерпением, он твердость обретал в щедроте предвечного отца.
Проб получил нечаянное известие, что отец его, поболев мало дней, скончался. Мать его, извещая его о сем, звала его к себе поспешно, для того что одержима была отчаянною болезнею. Письмо уже писано было не ею, но сестрою Проба: «Спеши, любезной брат, спеши, может быть, радость о твоем возвращении даст силы родшей нас и сохранит ее жизнь». Проб получил другое письмо от епарха константинопольского: «Государь, сожалея о смерти твоего родителя, помня его великие заслуги и желая утешить изнемогающую его супругу, а твою мать, возводит тебя в отцовское достоинство».
Лице возрыдавшего Проба, при питании известия о кончине отца своего и о болезни матери, начало паки оживляться румянцем веселости. Он отирал текущие еще из очей его слезы, объял выю любезного своего Филарета: «Мой друг возлюбленной, если Проб счастлив, Филарет не отречется блаженству его быть сопричастен». Видя друга своего безмолвна, Проб вешал с сокрушением: «Мысль твою понимаю. Но укоризна твоя несправедлива. Ужели мой друг думал, что чин патриция во мне произвел радость. О возлюбленной, — продолжал Проб, проливая слезы, — как мог ты мыслить, чтоб друг Филаретов радовался наследию отца своего. Мысль возвышения моего для того вознесла мгновенно мое сердце, что всех благ, всех радостей, Пробу в удел доставшихся, Филарету будет половина». Филарет горестным видом ответствовал: «О Проб, любезной Проб, не спеши радостию. Жизнь наша есть мгновение, счастие — зыбь морская».
Проб, оставляя Афины, звал Филарета с собою, а Филарет, горя желанием видеть своих родителей, охотно за ним следовал.
Возвратившись в Константинополь, Проб не имел удовольствия закрыть очей умирающей своей матери. За день до его приезда она скончалася. — «Увы, — воскликнул Проб, — почто мы не поспешили, почто…» — «Жизни нашей, — вещал Филарет, — мой друг, ты сам то знаешь, предел неотвратимой. Немощны силы естественные продлить ее или сократить на одну минуту. Болезнь матери твоей была конечная, определенная естественно, да течение ее жизни скончает. Ужели бы ты пожелал, чтобы всесильный, творяй чудеса, жизнь матери твоей продлил на один день токмо, да ты ее живу обрящешь. Но, дерзая на таковое желание, не помыслишь, что болезненное терзание родшей тебя продлилось бы, и для чего? В твое утешение. О! юноша, зри здесь самолюбие твое сокровенное под покровом сыновния любви». Таким образом Филарет, утешая своего друга, на все испытания житейские находил всегда оправдающую божественное провидение причину и не вознегодовал николи.
Проб, сопряженный с Филаретом дружбою, давно уже помышлял, как бы в теснейший с ним вступить союз, и, смертию своих родителей став начальник своего дома, вознамерился возлюбленному своему Филарету отдать сестру свою в супружество. — Коликим чувствованиям, — вещал Проб сам себе, — я тем удовлетворить могу. Осиротевшей сестре моей дам надежную опору, другого я дам отца; друг мой мне будет брат, и, на что бы его согласия я получить не мог, отдавая ему сестру мою, дам ему и половину, большую половину моего имения.
Легко к сему супружеству Проб мог склонить сестру свою Феозбу. Воспитанная во благонравии и в послушании к родителям своим, брата своего почитая теперь своим отцом, она тем более непрекословна была к сему союзу, что в Филарете видела друга возлюбленного своего брата и юношу, всеми отличными качествами украшенного. Филарета нашел Проб равно к сему наклонна, ибо благая его душа, видя красоту, благонравие, целомудрие и кротость младой Феозбы, любовию уязвленна стала. — Колико лестно Филарету, — вещал он Пробу, когда сей сделал ему предложение о женитьбе, — колико лестно другу твоему пременить имя сие и называться твоим братом. О мой возлюбленной, ты ведаешь, что душа моя давно уже к твоей прилепилася, но теперь и паче будет с нею воедино. Но сколь сердце мое ни горит желанием совершить твое намерение, позволь, чтобы я отдалил сию счастливую для нас минуту, позволь, и за сие на меня не сетуй, позволь, чтобы не было еще к тому моего согласия. — Мой друг любезнейший, — вскричал вострепетав Проб, — что слышу я, Филарет ли сие вещает? — Не смущайся, возлюбленной, Филарет пребудет всегда тебе и себе неизменен. Требуя моего на женитьбу согласия, ужели ты забыл, что большее моего согласия на сие нужно и необходимо. Если в воле моей иногда направлять мои желании и рассудку подлежит устремлять их к пути благому, определение желаний не в моей еще руке, ибо я состою под властию. Запамятовал разве Проб, что родители мои живы… — О любезнейший мой, — сказал Проб, опомнившись и лобызая своего друга, — ступай, поспешай, все к отъезду твоему уже готово. — Мой друг, — вещал Филарет, — я уже наказания достоин. Сочти, сколько дней я у тебя умедлил. Непростительной поступок: не долженствует дружба совершаться на счет благоговения к родителям. — Проб лобызал только своего друга и понуждал его к отъезду.
Отпустив Филарета, Проб, горя нетерпением быть ему родственником, вознамерился его предупредить и совершить брак сестры своей в селе Филаретовых родителей. «Сим способом предварю всем его отговоркам и возражениям, в верном уповании, что родители друга моего не восхотят оскорбить сердца любящего их сына и желающего нарещися его братом». Исполнен сего намерения, он вслед почти за Филаретом отправил все, что нужно могло быть для совершения великолепнейшия свадьбы. Все, что в тогдашнее время производили Европа, Азия и Африка изящного и драгоценного, все было собрано, и в добавок всему Проб наполнил брачные сосуды многими тысячами сребра и злата. Но бояся, что Филарет не примет его безвременных даров, и все посланное велел вручить отцу его и матери, сопровождая сие письмом следующим: «Проб-патриций, благочестивым родителям возлюбленного Филарета. Друг Филаретов к родителям своего друга не может иначе быть, как почитать их с сыновним благоговением. С таковыми мыслями устроено сие мое к вам послание. Не отвергните, благочестивые старцы, сих недостойных вас даров, но приимите их как приходящих от чистейшия души. Малейшее, чем я мог пред вами изъявить мою дружбу к вашему сыну, суть сии дары, но лучшее, что он мне дать может, есть название брата, взять сестру мою себе в жену, которая, целуя вас, просит на то вашего благословения. Мир вам и здравие».