— Идем. — Я положила бумаги и последовала за Эллиотом. Тибальт молча двинулся следом.

— Мы были не вполне откровенны с вами, — покосившись на меня, произнес Эллиот на ходу.

— Я заметила. Понятие о полном представлении информации у вас тут не в чести.

— Даже больше, чем ты думаешь. Алекс встретит нас в столовой.

— Алекс? — Я уставилась на Эллиота. — Дуб и ясень, Эллиот! Я не хочу в его присутствии обвинять его сестру в убийстве!

Пусть я его и невзлюбила, но у всего же есть пределы.

— Не беспокойся. — Эллиот печально улыбнулся. Что-то в этом было, что-то важное, но я никак не могла понять, что именно. — До заката она не появляется никогда.

— О чем ты? — я запнулась. — Если она из кровососов, а ты мне об этом не сказал…

Среди фейри тоже есть что-то типа вампиров, и большинство из них не выносят солнца.

— Это не так, — ответил Эллиот, открывая дверь в столовую. — Прошу.

За одним из столов сидел Алекс, в джинсовой куртке поверх белой хлопковой рубашки и в трикотажных штанах. Устало подняв голову, он увидел меня и побледнел.

— Кхм, привет, Тоби. Эллиот. Парень, с которым я не знаком.

— Тибальт, — уточнила я.

Тибальт придвинулся ближе, заслоняя меня, и начал почти беззвучно рычать. Я бросила на него удивленный взгляд.

— Кхм, понятно, — произнес Алекс.

— Уже скоро закат, Алекс, — сказал Эллиот. — Тоби нужно поговорить с твоей сестрой.

— Что? — почти испуганно вскинулся Алекс. Я внимательно за ним наблюдала. — Ее здесь нет. Ты же знаешь.

— Нам придется остаться, пока она не появится, — покачал головой Эллиот. — Извини.

— Эллиот… — начал было Алекс.

— Тоби, — сказал Эллиот, не глядя на меня, — пожалуйста, расскажи Алексу о своих подозрениях.

Я перевела дыхание.

— Не думаю, что это его хоть как-то касается.

Рык Тибальта становился громче, отвлекал меня.

— Необходимо, чтобы он узнал, почему должен сейчас остаться, — серьезно объяснил Эллиот. Я нахмурилась.

— Раз ты так уверен…

— Я уверен.

— Ладно. — Я повернулась к Алексу и проговорила: — Я считаю, что твоя сестра причастна к убийствам.

— Правда? — испуганно пискнул Алекс.

— Я не знаю, в чем ее мотив, но у нее нет алиби, она не участвовала ни в одной поисковой группе, она была одна, когда обнаружила первое тело. Может, она и не виновата. Может, у нее есть разумные причины. Но выглядит это не слишком хорошо.

— И ты хочешь ее увидеть.

— Да, хочу. Слишком много смертей. Оставить все как есть мы не можем.

Если я не отыщу для верхушки аристократии того, кого они смогут наказать, тогда они выберут сами, и будут куда неразборчивее, чем я. Могут забрать нас всех, по обвинению в противодействии расследованию.

— Эллиот? — Алекс взглянул на него круглыми глазами.

Тот покачал головой и горько улыбнулся.

— Сам виноват. Надо было быть осторожнее. Я ведь говорил, чтобы ты не заигрывался.

Я не понимала, о чем идет речь, зато, похоже, понял Тибальт. Он внезапно зарычал в полную силу, одним прыжком бросился к Алексу, схватил его за запястья и поднял в воздух, словно пушинку.

— Да как ты смел! — взревел он.

— Я ей ничего не сделал! — заорал Алекс в ответ.

— И уже никогда не сделаешь. — Тибальт выпустил левую руку Алекса, тем самым освободив собственную — на которой вдруг блеснули когти.

И тут солнце ушло за горизонт.

В реальном мире трансформации не происходят так, как мы ожидаем. Свет вокруг Алекса подернулся туманом, волосы из золотых стали черными, загар на коже выцвел, и когда видение вновь сфокусировалось, Тибальт держал над землей задыхающуюся Терри. Эта перемена, похоже, сбила его с толку, так что Терри удалось вывернуться из его хватки и встать на дрожащих ногах. У женщин легкие меньше, чем у мужчин, и закат, наверное, воспринимается, как тяжелейший приступ астмы.

Трансформация оказалась последней недостающей частью: теперь ответ на вопрос о происхождении Алекса и Терри сиял неоновыми буквами, позволяя всем остальным кусочкам головоломки встать на свои места. Фраза Гордан, что на склоне холма холодает. Быстрота, с которой возникло наше взаимное влечение. То, как Алекс мог, всего лишь улыбнувшись, заставить меня забыть о работе. Чары, которые продолжали действовать на меня даже тогда, когда я уже знала об их существовании. То, что я не смогла сразу определить расу, что возненавидела Терри с той же скоростью, как влюбилась в Алекса. И птицы… о корни и ветви.

— И птицы давно не поют, — процитировала я в ужасе. Китс мало что знал о фейри, но ему хватило, чтобы кое-что понять правильно. Гиан канна, иначе любословы. До сих пор я ни разу не видела подменыша гиан канна — только слышала о них, потому и не смогла распознать кровь. Истинные гиан канна способны менять внешность и пол усилием мысли. Но их дети со смешанной кровью привязаны к движению солнца и навеки разделены на двух разных людей. Надо было догадаться, едва я увидела их глаза. Надо было. Но я не догадалась.

В былые времена гиан канна было много, и они безжалостно охотились на смертных. Чересчур безжалостно. Ничего позорного в том, чтобы заниматься человеческой охотой, нет и никогда не было. Позор — это попасться. Чудовищем быть нормально — ненормально быть слабаком. Гиан канна брали, что хотели, и не остались незамеченными. Их и без того трудно не заметить. Любословы стали жертвами войны с людьми, а размножались они всегда очень мало: компанию себе подобных они не выносят, а фейри, в отличие от людей, как правило, слишком осторожны, чтобы попасться. В наши дни гиан канна встретишь редко. Один только раз видела чистокровку на королевском приеме, да и то он стоял по другую сторону зала. Недостаточно близко, чтобы ощутить особенности его крови.

Гиан канна станет вам идеальным любовником или любовницей — последним в вашей жизни, которую он вытянет из вас, иссушив до дна, не оставив ничего, кроме потребности любить его или ее, питать каждой каплей ваших сил… до тех пор, пока все не будет кончено.

Почти все любовные связи с гиан канна кончаются самоубийством.

Тибальт, справившись с удивлением, похоже, разозлился еще сильнее. Я шагнула вперед и взяла его за руку.

— Ночная сменщица, — сказала я, сверля Терри взглядом.

— Извини, — ответила она, опуская ингалятор. — Я бы потребовала, чтобы он прекратил, но он не оставлял мне записок, пока не оказалось слишком поздно.