— Нет, дурачок, — уже нежнее произнесла Леля, — убедиться в том, что сокровище Царского зарыто не возле надгробного памятника, а совсем в другом месте. И, самое важное, — мотивы для убийства, как видишь, имелись.

— Молодец, Леля! — воскликнул я, восхищенный ее острым умом и сильной интуицией. — Из тебя может получиться талантливый инспектор уголовного розыска.

Честно говоря, я почти был уверен в том, что таковым она и является. Мы, не торопясь, двинулись обратно, и Леля, кажется, совершенно искренне любовалась луной, потому что, позабыв о недавнем приключении, несколько раз в восторге воскликнула:

— Изумительно! Такая красота!

Я молчал, горя нетерпением побыстрее вернуться в дом отдыха, встретиться, наконец, с Андоновым и задать ему два-три вопроса, на которые он должен мне ответить, если ценит нашу дружбу и наше дальнейшее сотрудничество.

Но встретиться с Андоновым мне не удалось. Он как сквозь землю провалился. Я стучал по трубе парового отопления и ночью, и утром, но ответа не было. Напрасно бродил я по саду в надежде, что он появится и сядет на скамейку, на которой мы обычно беседовали. Леля заметила мое напряжение и с подозрением спросила:

— Что с тобой, Ваньо? Могу ли я тебе помочь?

— Ничего, Леля. Это от недосыпания. Ты пойдешь на похороны?

— Нет, дорогой, ни в коем случае! Я не люблю таких зрелищ. Но ты иди.

— А ты что будешь делать? — спросил я ревниво. — Спать. Буду спать весь день, потому что вечером и у тебя, и у меня будет много дел.

— У тебя — да, но у меня, дорогая, вряд ли. Я думаю, что мне уже пора приостановить свою любительскую сыскную деятельность. Для этого есть люди, которым платят.

Она удивленно взглянула на меня:

— И ты думаешь, что я отношусь к их числу?

— Нет, не думаю.

— Честное пионерское?

— Откровенность за откровенность, Леля. Разве я знаю, что ты думаешь и чего не думаешь? Разве знаю, куда ходишь, что делаешь и почему? Если хочешь, чтобы мы остались друзьями, давай переменим тему!

— Ну ладно, Ваньо, — рассердилась она и повернулась, чтоб уйти. — Желаю приятно провести день!

Разговор этот произошел в восемь утра. Похороны были назначены на десять, и я не знал, как мне убить эти два часа. Все же, рассуждал я, Андонов должен был со мной поговорить. Он обещал, что сегодня я все пойму. Где же это произойдет? На похоронах? Хорошо, посмотрим.

Я курил уже третью сигарету, сидя на скамейке рядом с кипарисом, когда услышал, что кто-то меня зовет:

— Ваньо! Эй, Ваньо!

Одно из окон флигеля было открыто, голос шел оттуда.

— Иди сюда, Ваньо!

Было ясно, что меня зовет жена директора, но как она могла узнать, что я сижу на скамейке, если угол между скамейкой и окном был не больше тридцати градусов?! Я подчинился, поднялся по ступеням, пошел в знакомую прихожую и постучал в дверь.

— Входи же! — нетерпеливо отозвалась она.

Ее коляска стояла у окна, но была уже обернута ко мне. Я подошел к Любе, наклонился и поцеловал протянутую мне руку. Люба ласково шлепнула меня по щеке:

— Как тебе не стыдно забывать старых друзей! Я невпопад отозвался:

— У меня совсем не было свободного времени.

— Было только на то, чтобы бегать по горам с разными фифами!

Значит, она видела меня с Фифи. Интересно, как она узнала, что я сижу на скамейке.

Она, как всегда, прочла мои мысли — как ясновидица из Петрича, ей-богу:

— Я все отсюда вижу, дружок. Посмотри!

Резким движением она повернула коляску, к окну.

— Смотри!

Створки окна были распахнуты наружу, и в них отражались обе половины сада перед зданием.

— Вы все у меня на мушке, — звонко рассмеялась она. — Поэтому не увиливай, а рассказывай все как есть!

— Что рассказывать?

— Как ты провел вчерашний день. Это правда, что в тебя стреляли, как в зайца?

Этого я не ожидал и не мог соврать.

— Откуда ты знаешь, Люба? Кто тебе сказал?

— Одна птичка, Ваньо. Она все мне рассказывает в отличие от тебя. А твой друг не пришел сегодня утром, а?

И о моих встречах с Андоновым ей известно! Меня аж пот прошиб от удивления. Она снова засмеялась, но на этот раз коротко и нервно:

— Открой-ка розовую коробку, дорогой! Открой, открой, фельдфебеля нету!

— Так рано?

— Для меня все едино — рано или поздно… Для инвалида нет разницы — день или ночь. И лед, пожалуйста, принеси.

Я выполнил ее просьбу. В коробке лежала непочатая бутылка виски известной марки. Пока я отвинчивал колпачок, Люба заметила:

— Как видишь, у меня есть более верные друзья, чем ты! А ты не выпьешь? Не бойся, немножко виски тебе не повредит, наоборот — расслабишься. А это тебе нужно — ведь вы же собираетесь именно сегодня поймать преступника.

Черт возьми, эта женщина и впрямь ясновидица!

— Сегодня?!

— Не притворяйся дурачком, дорогой, я же знаю, что в десять ты пойдешь на похороны и ждешь, что там случится бог знает что. Но, уверяю тебя, ничего там не случится. Райна — да будет земля ей пухом! — ушла от пас слишком рано, а вы ломаете себе голову над тем, что всем ясно. Тот, кто задушил Царского, задушил и ее.

— А ты знаешь, кто это сделал?

— Конечно, знаю! Ее муж, кто ж еще. У Царского было много денег, золота, оно не может остаться в земле. Он приедет на похороны?

— Откуда я знаю!

— А твой друг не знает? Не смотри на меня так, ну этот твой Марчев?

— Я не видел его уже два дня.

— Я тоже, — произнесла она и подряда стакан. — За ваш успех, в котором я сильно сомневаюсь. Муж Райны наверняка уже сбежал за границу, С мешком золотых наполеондоров.

Я выпил граммов пятьдесят янтарной жидкости и явно почувствовал себя лучше.

— По второму? — вопросительно посмотрела на меня Люба.

Я решительно отказался, но она выпила еще. Затем произнесла с неожиданной нежностью:

— Спасибо тебе, дружок! Желаю тебе всего хорошего, удачного тебе дня!

А когда я уже повернулся, чтоб уйти, она спросила:

— Тебе нравится эта девушка, Ваньо?

Она смотрела на меня как-то по-особому, очень искренне, и я не осмелился соврать.

— Очень!

— Думаю, что она этого заслуживает, — вздохнула Люба и тут же, переменив тон, распорядилась: — Ступай, а вечером придешь сюда и все мне расскажешь!

Я шел на сельское кладбище без особого желания — просто потому, что мне печено было делать. Если Леля сейчас спит, то она поступила вполне правильно. Доводи Любы были настолько убедительны, что сейчас все стало казаться мне совсем элементарным. Ясно, кто и почему ликвидировал Царского, почему покусился на жизнь Раины, для чего нужны были эти фокусы с нападением на Лелю и так далее. По-моему, Люба ошибалась лишь в одном — что убийца далеко отсюда и что золото у него в руках. До вчерашнего дня, когда стреляли в меня и в собаку, ясно, что он еще не завладел сокровищем Царского. Я уже представлял себе во всех подробностях, что произошло двадцать дней назад. Убийца проник ночью в дом своего бывшего соседа и потребовал у него денег. Тот ответил отказом, за что и был убит. Если бы он сказал, где спрятаны деньги, наверное, остался бы жив. Кто был на похоронах Царского? Двое-трое человек. Прежде всего, Райна, обряжавшая покойника и понявшая, что умер он не своей смертью. Ей, конечно, было известно о появлении бывшего мужа. Может, он даже ночевал у нее, может, был у них разговор, а может, она видела, как он пробрался в чужой дом. Все могло быть. Но через неделю совесть у нее заговорила, и она пишет анонимное письмо в милицию. Производят эксгумацию. Убийца все еще здесь, он скрывается или в лесу, или у друзей и лихорадочно ищет спрятанное золото. Но когда откапывают труп, он понимает, что жена его предала и расправляется с ней. Действительно, все очень элементарно. А нападение на Лелю было совершено для того, чтобы навести следствие на ложный след.

Все это надо сказать Андонову. Надо сказать ему и те, что убийца скрывается где-то возле заброшенного, туристского приюта, может, там спрятано и золото, которое он ищет. Собака, которая хочет отомстить за своего хозяина, не напрасно бродит по плато и темным оврагам!