Главное — надо действовать. Нельзя слишком долго выжидать: преступник — не груша, которая, созрев, сама упадет к твоим ногам. Преступника надо найти… Если в капитане мне что-то не нравится, так это его склонность к выжидательной позиции. По-моему, криминалист должен быть подобен гончему псу — мчаться по свежему следу без остановок и передышек, в бешеном темпе, чтобы заставить преступника сдаться. Зачем Андонов послал меня на эту прогулку? Это же пустая трата времени! Знаю, ему хотелось устранить меня из дома отдыха, чтобы я не мешал ему своей нетерпеливостью. Ну хорошо, мы еще увидим что к чему!

Через полчаса мы тронулись в обратный путь. Я шел молча, рассеянно слушая рассказ Вэ Петровой о каком-то видеофильме, который она смотрела у дочери. Это был один из тех фильмов, которые называют фильмами ужасов. Какой-то ненормальный преследовал красивых женщин и убивал их, перед этим обязательно раздев догола. Он был эротоманом? — спросил доктор Эйве, но Вэ Петрова ему не ответила. Он повторил свой вопрос, но она и не думала отвечать. Стоя неподвижно, она показывала куда-то в сторону.

— Волк! — крикнула она, но в голосе ее слышался не страх, а лишь удивление.

И правда, шагах в пятидесяти от нас возле куста боярышника сидело громадное серое животное.

— Это не волк, — сказал я, — это собака волчьей породы.

Однако доктор Эйве не разделял моего мнения:

— Вам, коллега, приходилось когда-нибудь видеть волка?

— Лишь в зоопарке.

— Тогда почему вы утверждаете, что это собака, а не волк? По-моему, это стопроцентный волк. Сейчас собаки все откормленные, а это животное умирает с голоду.

— В таком случае, — заволновалась Вз Цетрова, — он может на нас напасть!

— Если бы это был волк, — возразил я, — он бы уже давно убежал. Это собака, которая жила среди людей, и сейчас она хочет нам что-то сказать.

И я смело пошел к животному. Оно сидело неподвижно. Приблизившись, я увидел его взгляд — напряженный, но не злобный.

— Тихов, вернись! — крикнул доктор Эйве. Услышав его голос, собака прижала к голове уши и глухо зарычала.

— Вы слышали, чтоб волки рычали? — отозвался я, продолжая идти вперед.

— Спокойно, Мечо!

Собака ударила хвостом но земле и снова насторожила уши. У меня в кармане был бутерброд, развернув бумажную салфетку, я кинул его собаке:

— Возьми, возьми, пс стесняйся!

Потом уселся на ближайший камень, вытащил сигареты и закурил, притворяясь, что не смотрю на нее. Я глазел на скалы прямо перед собой, но краешком глаза поглядывал, что делает пес. Он обнюхал бутерброд, потом молниеносно его съел. Только тогда я повернулся и позвал:

— Иди сюда! Пес сделал шаг ко мне.

Хорошо, Мечо, очень хорошо, Мечо…

Думаю, кличка ему понравилась. Пес завилял хвостом, глаза его потеплели. У меня дома не было собаки, я родился в Перинке, отец был шахтером и ему некогда было заниматься животными; эта мода появилась в городах сейчас. Но во время каникул, которые я проводил в селе у бабули, я по-настоящему познакомился с собаками и подружился с ними.

Нормальная собака не любит, когда с ней сюсюкают.

— Ну, — я посмотрел серьезно на пса, — что с тобой произошло?

Он был грязный, голодный, несчастный.

— Что случилось? Тебя выгнали или ты потерялся? Пес сделал еще шаг ко мне, наклонил голову. Я уже завоевал его доверие, но теперь нужно было не сделать ошибки:

— Хорошо, Мечо, я понял. Нет ничего страшного, но бойся, — и, повернувшись к нему спиной, я пошел к своим спутникам, уверенный в том, что пес следует за мной на расстоянии, необходимом для сохранения и его, и моего достоинства. Доктор Эйве и Вэ Петрова с любопытством следили за моими действиями.

— Но он нас укусит! — всполошилась Петрова.

— Не укусит! — успокоил ее доктор Эйве. — Он же подхалим, продался за корку хлеба. Иди сюда, разбойник! На!

И доктор Эйве бросил ему печенье. Пес тут же присел на задние лапы, ощетинился и оскалил зубы.

— Иди сюда, гад! — грубо крикнул доктор Эйве. Пес напряг мускулы, готовясь к прыжку.

— Нет, Мечо! — строго сказал я и обернулся к доктору Эйве: — Пожалуйста, не держитесь с ним так! Как видите, пес честолюбив, и вы ему не нравитесь.

Собака шла за нами почти до самого дома отдыха. Она оставила нас внезапно, неожиданно свернув в сторону села. Побежала туда трусцой, подняв голову, словно вдруг вспомнила, что у нее неотложные дела и она напрасно теряла время с нами. Доктор Эйве желчно заметил:

— Хоть это и пес, но дикий, как волк.

А я уже знал, чьи следы Леля искала на снегу, но почему — на этот вопрос я, сколько ни ломал себе голову, ответить не мог.

Во время обеда я непрерывно спрашивал себя: откуда начать?

Напрасно я то и дело смотрел на дверь столовой: Леля не появлялась, ее тарелка стояла нетронутой напротив меня. Андонова тоже не было. Где они сейчас? Почему пренебрегают мной? Я заходил за Лелей, но на мой стук никто не отозвался, и тогда я позволил себе войти. Кровать была аккуратно застелена, а на тумбочке стояли в вазе три гвоздики. Эти гвоздики окончательно меня озадачили. В такое время года в селе не найдешь подобных цветов, сомнительно, что их можно найти и в городке. Я понюхал гвоздики, хотя прекрасно знал, что они ничем не пахнут, так как парниковые. Рядом с вазой лежала знакомая книга, из открытого окна веяло холодом. Я попытался уловить тот запах, что ощутил здесь ночью, но от него не осталось и следа.

Из-за соседнего столика мне улыбалась Фифи, напротив нее сидел Бармен, он медленно ел, красиво орудуя ножом и вилкой. Суфлерша просто цвела, сияла, как гимназистка перед выпускным балом. Приятно видеть счастливое лицо! Я тоже улыбнулся ей.

Да, так откуда же мне начать? Прежде всего я должен выяснить для себя главное: надо ли искать преступника среди наших отдыхающих? Как я уже отмечал, это казалось абсурдным. Что общего может быть между нами, людьми, съехавшимися сюда из разных концов страны, Царским и его соседкой, поварихой?

А кто напал на Лелю? И почему? Может ли ОН быть человеком, не имеющим ничего общего ни с ней, ни с домом отдыха? Тогда откуда ему известно, где находится ее комната, как можно в нее забраться и так далее…

После обеда я вернулся к себе в комнату, лег на кровать и долго думал, уставившись в потолок. Затем решительно встал. Нужно было действовать, причем не медля, начав оттуда, откуда начал бы Холмс, руководствуясь своей неопровержимой логикой. В нарисованном мной круге имелся человек, которого я не знал к какой группе причислить. Этим человеком был директор дома отдыха. Он был одновременно и нашим, и местным жителем.

Выйдя наружу, я направился к флигелю, где он жил. Он прилепился к зданию одним боком и представлял собой одноэтажный домик на высоком фундаменте из тесаного камня. К входной двери вели шесть ступенек, с которых, как вам уже известно, можно было перейти на выступ, расположенный под окнами первого этажа. Но, разумеется, если быть молодым и ловким. По этим ступенькам я поднимался только один раз — в день приезда, когда ходил к директору регистрироваться. Утром, оглядывая фасад, я испытывал сильное желание взобраться на выступ и попробовать достичь делимого окна, однако меня бы обязательно заметили. Может быть, глубокой ночью, когда все снят, я проделаю этот опыт.

Во флигеле, окрашенном в такой же желтый цвет, что и само здание, было несколько комнат. Я знал, что у директора есть семья — жена, которую я еще не видел, и сын, который, как похвастался однажды директор, работал ассистентом в одном из столичных вузов. Я постучал в дверь, на которой висела табличка с надписью «Директор», и из соседней комнаты услышал женский голос:

— Его нет.

— Спасибо! — сказал я и повернул обратно, но голос остановил меня:

— Идите сюда!

Звучал он немного странно — настойчиво и в то же время тепло. Я смущенно открыл дверь. В большой, хорошо обставленной комнате сверкала никелем инвалидная коляска. В коляске сидела женщина и приветливо смотрела на меня.