Я посмотрел на нее с удивлением:

— Но, Леля, какой интерес представляет для нас имя кого-то, который был убит сорок лет назад?

Синева в ее глазах приобрела кобальтовый оттенок.

— Не выйдет из тебя следователя! Стань адвокатом и специализируйся по бракоразводным делам! Насколько мне известно, они самые легкие, потому что ложь свидетелей невозможно опровергнуть. Не кажется ли тебе, что возле этого неприметного села совершается чересчур много убийств? Выйди, пожалуйста, мне надо одеться. До ужина еще час с лишним, и мне хочется использовать это время рационально, мой дорогой Иван.

— Куда ты пойдешь? — спросил я ревниво.

— Не пойдешь, а пойдем. Небольшая прогулка перед ужином нам не повредит.

В одиннадцать часов послышался могучий храп доктора Эйве. Я погасил лампу, но не лег, а встал у окна, глядя в сад. Он тонул во мраке, лишь свет, падавший из нескольких окон, прорезал тьму. Перед главным входом горел фонарь. Он отбрасывал круг света, в котором, как всегда, было пусто.

Перед ужином мы «случайно» встретились с Андоновым в гостиной. Выкурили по сигарете возле камина, который Маринков зажег, чтобы, потом, когда все соберутся около телевизора, здесь было тепло и уютно. Маринков, действительно, умел разводить огонь. Мы с капитаном смотрели, как он кладет дрова — сначала тонкие щепки, потом ветки и, наконец, дубовые поленья. Для разжигания ему потребовался лишь клочок бумаги. Он чиркнул спичкой, и огонь сразу охватил поленья. Андонов похвалил его:

— И для этого необходимо уменье!

Маринков поблагодарил и, выходя, сказал:

— Ничего не трогайте! Через час у нас будет прекрасный жар и станет тепло и уютно!

Когда мы остались одни, Авдонов спросил:

— Что тебе известно об этом человеке? Я пожал плечами:

— Ничего. Держится особняком, бродит по лесу, таскает дрова, почти ни с кем не разговаривает.

— А надо бы знать, сколько, ему лет, какая у него профессия, откуда он, зачем сюда приехал.

— Приехал отдыхать. Вместе с женой.

— А почему именно с женой?

Я не мог не улыбнуться:

— Я же не производил дознания!

— Чтобы получить информацию, не нужно производить дознание, ефрейтор. Необходимы находчивость, сообразительность, интуиция и еще много чего. А теперь слушай. Ты хочешь нам помочь или нет?

— Что за вопрос! Конечно, хочу.

— Тогда веди себя тихо и скромно, но открывай глаза пошире, слушай во все уши! Ты сегодня был у жены директора. И завтра зайди к ней. Вообще постарайся стать там своим человеком. Выкури с ней по сигаретке, выпей по рюмочке. Это тебе не принесет вреда. Ухаживай за ней: она человек одинокий.

— Спасибо, — кисло проговорил я. — Еще что надо делать?

— Ваньо, Ваньо, — по-отечески мягко произнес капитан. — Наша профессия скучна и неприятна. Не жди геройских подвигов и удивительных приключений. Убийства совершаются втихомолку, вероломно и подло… Ты не смотри, что показывают в кино… Фильмы делаются для развлечения публики. Извини, пожалуйста, за назидательный тон, но ты молод, только сейчас начинаешь. А этой ночью придется не спать. Прими это как приказ. Нужно охранять Лелю. Ее и в самом деле могут прикончить, а этого никто из нас не желает, особенно ты, верно? С одиннадцати до трех ты должен быть на посту. Найди в саду место, откуда ты сможешь наблюдать за ее окном. А также и за территорией перед домом отдыха. Тебе все ясно?

— Есть один вопрос.

— Слушаю.

— Леля ваш человек? Капитан поморщился:

— Почему наш? Тут нет наших-ваших…

— Значит, вы используете ее в качестве приманки? Капитан открыл пачку сигарет.

— Зачем такая драма? Просто мы пользуемся возможностью сделать шаг в направлении истины, а Леля согласна нам помочь.

— Знаешь, капитан, жена директора Люба считает, что убийцей может быть только один человек — бывший муж поварихи.

— Да? — Андонов пощелкал по сигарете, разминая ее. — А почему она считает, что убийца именно он?

— Наверное, потому, что налицо все мотивы. Наследство, личная неприязнь и так далее. Да, кстати, он приехал?

— А разве он должен приезжать? — Думаю, нет.

— Я тоже так думаю, — недовольно сказал Андонов. — А эта Люба тоже считает, что повариху повесили? Не допускает самоубийства?

— Решительно нет.

— Ну, это уже хорошо, — заметил Андонов и, наконец, закурил сигарету. — И в корчме говорят то же самое?

— Там спорят. У каждой из версий свои сторонники, Мы с Лелей пробыли в селе где-то чуть больше часа.

Когда я попросил объяснить, для чего тащиться туда сегодня вечером, Леля сказала, что у нее назначена встреча. Конечно, встреча была опять с ветеринаром. Столик в углу уже ждал нас, ухажер заказал кувшин вина и знакомые нам домашние колбаски. Думается, ему было не очень приятно, что мы пришли вдвоем, но он и виду не подал — напротив, был очень внимательным и галантным. Впрочем, говоря объективно, он весьма приятен, его крупные, грубоватые черты выражают добродушие, держится он как истый представитель богемы — этакий рубаха-парень, избалованный вниманием сельчан. Они, похоже, действительно любили его. Я не мог объяснить себе интереса Лели к нему и, естественно, ревновал. Едва мы сели за стол, как они начисто обо мне забыли. Темой их разговора было разведение мидий. Леля начала пространно описывать проблемы, стоящие перед вновь созданным предприятием, перспективы, которые открываются перед этой повой отраслью народного хозяйства. Ветеринар слушал ее, как завороженный, а я весь кипел и потому пригласил за наш столик подвыпившего паренька, работающего пильщиком на деревообрабатывающем заводе. Сначала мы с ним завели разговор о футбольном чемпионате, потом об автомобилях. У моего «москвича» совсем сел аккумулятор, и паренек обещал отвести меня к автомеханику, который сделает мне аккумулятор так, что он будет как новенький. Мы договорились с ним встретиться на следующий день у заводской проходной. «А как-нибудь вечерком, — по-панибратски сжал мне локоть паренек, — мы закатимся в монастырь, что наверху. Можешь взять с собой и эту красивую девушку, но если она не захочет, не беда: на заводе полно девушек, я приглашу двух полировщиц, они, конечно, не так хороши, как эта, но тоже вполне ничего, к тому же эта, как я вижу, положила глаз на доктора…»

В корчме все оживленно обсуждали случай с Царским и с поварихой. Я спросил у корчмаря:

— Есть что-нибудь новенькое?

— Меня еще раз допрашивали, — доверительно прошептал он, — А тебя?

— Еще нет.

— Они тебя вызовут. Все же вы с девушкой и мы с зятем — главные свидетели. Говорят, что Райна не сама повесилась, а что ее убили и повесили на сук, как вешают освежеванного барана.

Перед моим мысленным взором всплыла висящая на крюке овечья шкура.

— Кто говорит?

— Говорят, — произнес он неопределенно. — Некоторые. Если хочешь, зайди ко мне завтра, поговорим.

— С удовольствием! — сказал я и еще раз похвалил его колбаски: — Таких вкусных я давно не ел!

— А я что говорю — лучшего мастера, чем я, здесь не сыскать!

Когда мы возвращались в дом отдыха, Леля ехидно спросила:

— О каких это девушках вы говорили с тем молокососом?

— Ты подслушиваешь чужие разговоры?

— А ты разве не делал то же самое?

— Я? Чтоб я слушал глупости, которые вы болтаете с этим паршивым ветеринаром?

— Не понимаю, почему тебе не нравится этот человек! — рассердилась Леля. — С ним я беседую на профессиональные темы.

— Ну да, конечно, вы будете разводить мидии на горных вершинах! И вчера вечером, когда он тебя провожал, вы тоже говорили о мидиях?

— Мы говорили о том, что для нас представляет интерес! — отрезала Леля и весь остальной путь не проронила ни звука.

Вот такой была наша с Лелей прогулка в село, и я все еще не мог понять, для чего мы теряем без толку время. Почему Леля хотела непременно встретиться с ветеринаром и зачем ей понадобилось мое присутствие? Ну да ладно! Влюбленный что петух: распускает перья, красуется, а все равно бежит за курицей — где она, там и он.