– Ох, эти комары! – жаловался Матахати, дымя курением от насекомых. – Пойдем лучше на свежий воздух.

Они уселись на галерее главного храма. В монастырском дворе не было ни души. Дул прохладный ветерок.

– Как у нас в Сипподзи, – задумчиво проговорил Матахати.

– Похоже, – отозвался Мусаси.

Повисло молчание. Они всегда замолкали, когда вспоминали родную деревню, Оцу либо события в их жизни, о которых они не хотели говорить вслух.

– Я давно хотел поговорить с тобой… – нерешительно начал Матахати.

– О чем?

– Спросить об Оцу… – Матахати поперхнулся, но, пересилив себя, продолжал: – Где она сейчас? Я часто о ней думаю и мысленно прошу прощения. Стыдно признаться, но я держал ее в Эдо у себя, хотя между нами ничего не было. Она не подпускала меня ни на шаг. Когда я ушел на сражение в Сэкигахару, Оцу постигла участь отцветшего цветка, а сейчас она цветет на другом дереве, даря ему свою прекрасную душу.

Голос Матахати зазвучал торжественно.

– Такэдзо!.. Нет, Мусаси, умоляю, женись на Оцу! Ты единственный можешь спасти ее. Я прежде никогда не попросил бы тебя об этом, но сейчас, когда я твердо решил пойти в ученики к Гудо, я признаю, что Оцу не будет моей. Я переживаю за ее судьбу. Найди ее и подари ей счастье, которое она ждет столько лет.

Мусаси покинул монастырь около трех часов утра. Он шел по темной тропинке с поникшей головой. В ушах звучали слова Матахати. Сколько бессонных ночей терзался Матахати, чтобы решиться на это откровение. Положение Мусаси было еще сложнее. Он не мог сказать: «Я не хочу жениться на Оцу. Она – твоя невеста. Раскайся очисть свою душу и вновь завоюй ее сердце». Мусаси так ничего и не ответил Матахати, потому что любые его слова прозвучали бы неискренне.

– Я не могу стать учеником Гудо, пока Оцу не устроит свою жизнь. Ведь это ты настоял, чтобы я занялся самосовершенствованием и постижением Закона. Если ты мне друг, спаси Оцу! В этом и мое единственное спасение! – горячо говорил Матахати.

Мусаси удивился, когда Матахати умолк на полуслове и зарыдал. Он не подозревал, что тот способен на столь глубокие чувства. Мусаси поднялся, чтобы идти домой, и Матахати вцепился ему в рукав, умоляя дать ответ.

– Мне нужно подумать, – выдавил из себя Мусаси.

Теперь он проклинал себя за трусость, которая не позволила ему быть откровенным с другом детства.

Мусаси злился на себя, припоминая все свои ошибки. Зайдя в тупик, он расстался с Иори и Гонноскэ, с друзьями из Эдо. Он не смог выбраться из раковины. Его опустошенная душа таилась взаперти, никому не нужная, как пустая оболочка цикады.

Прохлада коснулась лица – Мусаси вышел к реке Яхаги. Мусаси, услышав свистящий звук, присел. Пуля пролетела в полутора метрах от него. Мусаси подсчитал по числу вдохов и выдохов, что стреляли издалека. Он спрыгнул под мост и как летучая мышь слился с одной из опор. Через несколько минут со стороны холма Хатидзё послышался топот троих бегущих мужчин. Остановившись у моста, они начали искать тело. Человек с мушкетом не сомневался, что попал в цель. Он был в более темной одежде, чем его спутники, а лицо закрыто маской так, что виднелись только глаза.

Небо уже начало светлеть, медные украшения на прикладе мушкета тускло заблестели.

Мусаси не представлял, кто в Окадзаки желал бы его смерти. Конечно, он давно потерял счет тем, кого победил на поединках и которые рвались отомстить ему. Жаждой мести горели родственники и друзья убитых им соперников. Следующий по Пути Воина живет под постоянной угрозой смерти. Если он избегал одной опасности, то лишь ценой того, что множил ряды своих недоброжелателей, увеличивая риск в будущем. Опасность служила точильным камнем, на котором самурай оттачивал дух. Враги были его учителями.

Опасность встряхнула Мусаси, мгновенно выведя его из подавленного состояния. Он перешел на неглубокое неслышное дыхание. Враги были совсем рядом. Зрачки Мусаси расширились. Одетые в черное, как бандиты, люди имели самурайские мечи. Единственными самураями в здешних краях были те, кто состоял на службе в доме Хонды в Окадзаки и в доме Овари в Нагое, но в этих кланах врагов у Мусаси вроде бы не было.

Человек с мушкетом нырнул в тень, зажег запальный фитиль и стал им размахивать, подавая кому-то сигнал. Видимо, по другую сторону моста находились еще люди. Надо было действовать, но стоило Мусаси шевельнуться, как его сразит мушкетный огонь. Если он и добежит до другого берега, там его может поджидать еще большая опасность. Под мостом его неминуемо найдут.

План действий пришел сам собой. Он противоречил здравому смыслу и принципам «Искусства Войны». Мусаси следовал интуиции зрелого воина. Ее нельзя смешивать с животным инстинктом. Внезапное решение зреет словно помимо разума, но в нем воедино сливаются боевой опыт, зрелость ума и дисциплина духа. Это способность за мгновение принять единственно правильное решение, минуя длинную цепочку размышлений.

– Если вы ищете меня, то я здесь! – крикнул Мусаси.

Ответом ему был новый выстрел, но Мусаси уже исчез из убежища и под мостом атаковал своих преследователей. Длинный меч рассек одного сверху вниз, короткий меч горизонтальным движением полоснул другого. Третий человек побежал по мосту. Мусаси шагом последовал за ним, останавливаясь и прислушиваясь. Мусаси благополучно добрался до дома.

На следующее утро у его дверей появились два самурая. Они растерялись, увидев перед входом множество детских сандалий.

– Вы учитель Мука? – спросил один из них. – Мы из дома Хонды. Мусаси оторвался от листа, на котором выводил иероглиф.

– Я Мука.

– Ваше настоящее имя Миямото Мусаси? Мы знаем, не скрывайте.

– Да, я Мусаси.

– Вы знакомы с Ватари Симой?

– Что-то не припоминаю.

– Он говорит, что вы встречались на поэтических вечерах.

– Действительно. Мы виделись в доме наших общих друзей.

– Не могли бы вы провести у него вечер?

– Он ошибается, если считает, что я способен сочинять стихи хайку. Меня приглашали на вечера поэзии, но я мало что смыслю в словесности.

– Мы полагаем, что с вами хотели бы обсудить вопросы боевого искусства.

Ученики Мусаси с тревогой смотрели на самураев. Мусаси, немного помолчав, ответил:

– В таком случае я готов. Когда?

– Сегодня вечером вам удобно?

– Хорошо.

– За вами пришлют паланкин.

– Спасибо, я буду ждать. Обернувшись к ученикам, Мусаси произнес:

– За работу! Вы не должны отвлекаться. Смотрите на меня – я тоже упражняюсь. Нужно заниматься так сосредоточенно, чтобы не слышать даже стрекота цикад. Будете лодырничать, станете вроде меня учиться в почтенном возрасте.

Мусаси улыбнулся, обводя взглядом вымазанные тушью ребячьи личики.

К вечеру Мусаси надел хакама и стал ждать. Соседка, жена продавца кистей, чуть не рыдала, ожидая чего-то ужасного. Мусаси утешал ее как мог, и в это время прибыл паланкин, но не обыкновенный плетеный, которых много на улицах, а лакированный и в сопровождении двух самураев и трех слуг. Высыпавшие из домов соседи перешептывались.

– Это паланкины только для важных господ.

– Наш учитель, оказывается, не так прост.

– Куда это он собрался?

– Вернется ли?

Самураи закрыли дверцы паланкина, приказали зевакам расступиться, и процессия тронулась.

Мусаси не знал причины приглашения, но подозревал, что она связана с происшествием у моста Яхаги. Вероятно, Сима хочет расследовать убийство двух самураев Хонды. А может, Сима сам задумал слежку и нападение и сейчас решил встретиться в открытую. Мусаси не ожидал ничего хорошего от предстоящего вечера, но счел нужным смириться с обстоятельствами. «Искусство Войны» учит, что решение должно диктоваться конкретной обстановкой.

Паланкин мягко покачивался, как лодка в море. До слуха Мусаси донесся шум ветра в сосновых вершинах, значит, замок совсем близко. Мусаси со стороны не походил на человека, который предчувствует опасность, веки его были полуприкрыты в дреме.