Кодзиро продолжал, облизнув пересохшие губы:

– Спору нет. Мусаси на редкость упорный боец, впрочем, как и все бродячие фехтовальщики. Раза два я наблюдал его в деле. Боюсь показаться навязчивым, но хочу кое-что рассказать вам о Мусаси. Впервые я услышал о нем от женщины, которая знала Мусаси с семнадцати лет.

Кодзиро предусмотрительно опустил имя Акэми.

– Ее рассказ и другие сведения дали мне представление об этом человеке. Он – сын деревенского самурая из провинции Мимасака. Вернувшись в деревню после битвы при Сэкигахаре, он натворил столько безобразий, что односельчане изгнали его. С тех пор он странствует. Человек он никчемный, но кое-какие способности имеет. Обладает могучей силой. Сражается с полным пренебрежением к собственной жизни, что сводит на нет традиционные правила фехтования в поединках с ним. Это все равно что с помощью здравого смысла пытаться уговорить сумасшедшего. Надо поймать его в ловушку, как дикого зверя, иначе вам с ним не справиться. У вас есть представление о противнике, так что действуйте!

Гэндзаэмон церемонно поблагодарил Кодзиро и посвятил его в план сражения. Кодзиро одобрительно кивал.

– Если выполните задуманное, Мусаси живым не уйдет. Можно, однако, придумать кое-что и получше.

– Получше? – переспросил Гэндзаэмон, пристально взглянув на самоуверенного гостя. – Спасибо, но, по-моему, мы все предусмотрели.

– Нет, мой друг, далеко не все. Если Мусаси честно явится сюда по дороге, то ему, может, и не уйти. А если он разгадает вашу тактику и вовсе не появится? Все ваши приготовления пойдут насмарку.

– Расставим по всему Киото объявления о его трусости и сделаем его посмешищем.

– Конечно, таким образом вы отчасти поправите свою репутацию, но не забывайте, Мусаси будет всем рассказывать о вашем коварстве. Вам не будет веры. Необходимо уничтожить Мусаси сегодня. Значит, надо подстроить так, чтобы он явился сюда и угодил в вашу западню.

– Как это сделать?

– Сейчас скажу. Есть несколько вариантов. – Кодзиро что-то прошептал на ухо Гэндзаэмону. – Ну как? – спросил Кодзиро. Надменное лицо выражало дружелюбие, не свойственное ему.

– Понимаю, к чему вы клоните, – закивал в знак согласия старик. Обернувшись к Дзюродзаэмону, он зашептал ему на ухо.

Уже пробило за полночь, когда Мусаси добрался до маленькой гостиницы севернее Китано, где когда-то он встретил Дзётаро. Неожиданное появление Мусаси обрадовало старика хозяина, который быстро приготовил ему постель.

Мусаси ушел рано утром и вернулся поздним вечером. Он сбросил с плеч мешок батата из Курамы и отдал старику штуку беленого полотна из Нары, купленную в ближайшей лавке, и попросил сшить исподнее – набрюшник и набедренную повязку. Старик сразу же снес полотно белошвейке, а на обратном пути забежал в винную лавку за сакэ. Они проговорили до глубокой ночи, сидя с горшком тушеных бататов и кувшинчиком сакэ, пока белошвейка не принесла новое белье. Мусаси аккуратно сложил его у изголовья.

Задолго до рассвета старика разбудил плеск воды. Мусаси умывался студеной колодезной водой. Он надел новое белье и старое кимоно. Лунный свет заливал землю.

Мусаси сказал старику, что, устав от Киото, направляется в Эдо и пообещал зайти года через три, когда вернется в эти края. Старик завязал пояс на его спине. Мусаси ушел.

Узкая тропа вела через поля к дороге на Китано. Мусаси ступал осторожно, чтобы не угодить в лепешки навоза. Старик долго смотрел в ту сторону, где лунная дымка поглотила гостя.

Голова Мусаси была ясной, как небо над ним. Тело налито силой, настроение становилось бодрее с каждым шагом.

«Зачем я так тороплюсь? – громко спросил он себя и замедлил шаг. – Это, пожалуй, моя последняя ночь в мире живых».

Мусаси не скорбел, не сокрушался, он трезво оценивал свое положение. Он пока не ощущал дыхания смерти.

Весь вчерашний день он молча просидел под сосной во внутреннем храме Курама в надежде обрести отрешенность, когда теряется ощущение души и тела. Он не смог отделаться от мысли о смерти и теперь сожалел о напрасно потерянном времени.

Ночной воздух бодрил. Немного сакэ, короткий, но глубокий сон, ледяная вода из колодца, новое белье – нет, он не чувствовал себя человеком, обреченным на смерть. Мусаси вспомнил зимнюю ночь, когда он одолевал вершину Орлиной горы. Тогда тоже ярко сверкали звезды, на деревьях блестели сосульки. Сейчас сосульки сменились бутонами цветов. Мусаси чувствовал легкое головокружение, ему не хотелось думать о серьезном. Впрочем, какой толк ломать голову над тем, что не постигли мудрецы на протяжении веков – смерть, предсмертная агония, то, что ждет после смерти.

Мусаси шел по кварталу, где жила придворная знать. Жалобно пела флейта. Он живо представил людей в трауре вокруг гроба, ждущих рассвета. Ему почудились звуки заупокойной молитвы. Мусаси неожиданно для себя вспомнил танцующих жриц в храме Исэ, надменную вершину Орлиной горы.

Мусаси остановился, чтобы прийти в себя. Он уже миновал храм Сёкокудзи и был неподалеку от серебряной ленты реки Камо. Он увидел на глинобитной стене тень человека, двигавшегося ему навстречу. Немолодой человек с собакой на поводке робко приблизился к Мусаси.

– Можно вас побеспокоить?

– Меня? – удивился Мусаси.

– Извините за странный вопрос: не видели ли вы по пути освещенный дом?

– Я не смотрел по сторонам, но, по-моему, не попадался.

– Снова не на ту улицу попал!

– А что вы ищете?

– Дом, в котором скончался один человек.

– Дома я не видел, но, кажется, слышал флейту. Это рядом.

– Должно быть, тот самый дом. Жрец из синтоистского храма, похоже, опередив меня, начал заупокойную службу.

– Вы священнослужитель?

– Не совсем. Я – гробовщик с холма Торибэ. Мне сказали, чтобы я шел к дому господина Мацуо, вот я и направился к горе Ёсида, но они там больше не живут.

– Вы говорите о Мацуо с горы Ёсида?

– Да. Я не знал, что они переехали, и сделал большой крюк. Спасибо! До свидания!

– Подождите! – остановил его Мусаси. – Вы говорите о Канамэ Мацуо, который служил у господина Коноэ?

– Вот именно. Он умер, не проболев и десяти дней.

Мусаси молча зашагал дальше, гробовщик – в противоположную сторону.

«Умер дядя», – подумал Мусаси. Человек прожил нелегкую жизнь, пытаясь нажить состояние, но так и остался бедным. Мусаси вспомнил простую еду, которую дала ему тетка, – рисовые колобки, съеденные им в новогоднюю ночь на берегу реки. Теперь и она осталась одна-одинешенька.

Мусаси остановился на берегу Камо, вглядываясь в тридцать шесть вершин Хигасиямы. Они излучали холодную враждебность. Мусаси, тряхнув головой, сбежал вниз к мосту. Отсюда дорога из северной части города вела к горе Хиэй и дальше в провинцию Оми.

На середине моста Мусаси услышал крик человека. Он остановился. Клокотала вода, шумел ветер. Крик повторился. Мусаси, не поняв, откуда он доносится, поспешил вперед. Поднявшись на берег, Мусаси увидел бегущего навстречу человека. В нем Мусаси узнал вездесущего интригана Сасаки Кодзиро.

Кодзиро неестественно горячо поприветствовал Мусаси. Оглядев безлюдный мост, он спросил:

– Ты один?

– Конечно.

– Надеюсь, ты простишь меня за прошлую ночь. Спасибо, что ты не отверг моего вмешательства.

– Я должен благодарить тебя, – вежливо ответил Мусаси.

– Идешь на поединок?

– Да.

– Неужели один? – домогался Кодзиро.

– Один.

– Мусаси, ты, видимо, неправильно истолковал объявление в Янаги-мати.

– Думаю, что не ошибся.

– Уверен, что знаешь условия? Это не будет бой один на один, как с Сэйдзюро или Дэнситиро.

– Знаю.

– Бой будет происходить от имени Гэндзиро, но на сражение выйдут ученики школы Ёсиоки. Понимаешь, что их может оказаться и десять, и сто, и даже тысяча?

– Понимаю. Почему ты меня расспрашиваешь?

– Слабые покинули школу, остались сильные и смелые. Сейчас все они под большой сосной у развилки дороги. Они тебя ждут.