Матахати, выбежав на улицу, молча уставился на белую ленту дороги. Корова, лежавшая под персиковым деревом на опавших и побуревших лепестках, замычала протяжно и лениво.

– Матахати, не нужно, право, расстраиваться, – произнес Мусаси. – Помолимся, чтобы она устроила свою жизнь и обрела покой.

Одинокая желтая бабочка, подгоняемая легким ветерком, скрылась за скалой.

– Я рад твоему обещанию, – продолжал Мусаси. – Не будем терять времени. Пора тебе заняться своими делами.

– Да, ты прав, – уныло пробормотал Матахати, прикусив нижнюю губу, чтобы она не дрожала.

– У тебя свой путь, – сказал Мусаси, обняв Матахати за плечо и развернув его от пустынной дороги. – Смотри, перед тобой открыта дорога в новую жизнь. Акэми завела бы тебя в тупик. Иди, пока не стемнело! Ступай по тропе между Сакамото и Оцу. Ты должен встретиться с матерью еще до ночи. И никогда не оставляй ее одну!

Мусаси вынес сандалии и ноговицы Матахати, потом принес свои вещи.

– Деньги есть? – спросил он. – У меня немного, правда, но я поделюсь с тобой. Если ты считаешь Эдо подходящим для себя местом, я отправлюсь туда вместе с тобой. Сегодня вечером я буду на мосту Кара в Сэте. Сначала найди мать, а потом приходите вместе на мост. Надеюсь, ты приведешь ее…

Матахати ушел, и Мусаси сел в ожидании ответа на письмо. Потом он прилег на скамейку в дальнем углу харчевни и задремал. Ему снились две бабочки, порхающие среди ветвей под легким ветерком. Одна бабочка была Оцу…

Мусаси проснулся, когда косые лучи солнца лежали на задней стене комнаты.

– Что ни говорите, но это было жалкое зрелище, – говорил кто-то.

– Ты о людях школы Ёсиоки?

– В народе ее почитают благодаря славе Кэмпо. В любом деле успеха добивается только первое поколение. Второе, как правило, много слабее, а третье вообще пускает все на ветер. Редко увидишь, чтобы главу рода в четвертом поколении похоронили рядом с основоположником дома.

– А я собираюсь упокоиться рядом с прадедушкой.

– Ты – просто каменотес, а я говорю о знаменитых людях. Если не веришь, то вот тебе пример наследников Хидэёси.

Каменотесы работали в долине и каждый день в три часа приходили на постоялый двор пить чай. Один из них, живший неподалеку от Итидзёдзи, видел все сражение собственными глазами. Свою историю он уже рассказывал десятки раз, непременно добавляя новые подробности, изображая в лицах то Мусаси, то бойцов Ёсиоки.

В середине очередного рассказа ко двору подошли четыре человека. Они расположились на веранде – Сасаки Кодзиро и три самурая с горы Хиэй. Их угрюмые физиономии не предвещали ничего хорошего, так что каменотесы удалились допивать чай в чайную комнату внутри дома. Повествование продолжалось, и скоро слушатели начали смеяться и перебивать рассказчика. Без конца упоминалось имя Мусаси, произносимое с восхищением. Кодзиро вышел из себя.

– Эй, вы! – крикнул он каменотесам.

– Да, господин, – хором отозвались те, склонив головы.

– Что вы там болтаете? Тебя спрашиваю? – Кодзиро ткнул тяжелым веером в сторону рассказчика. – Заливаешься, словно знаешь больше всех на свете. Ну-ка, выходите! Не бойтесь!

Каменотесы вышли на веранду.

– Надоело слушать, как вы расхваливаете Миямото Мусаси. Чепуху мелете.

Каменотесы недоуменно переглянулись.

– С чего вы взяли, что Мусаси великий мастер меча? Ты утверждаешь, будто видел бой своими глазами. Я тоже его видел. Я – Сасаки Кодзиро. Я отмечал каждую деталь как официальный наблюдатель, а затем отправился на гору Хиэй и доложил монахам о бое. По приглашению известных монахов-воинов я посетил несколько обителей, сообщая о своих наблюдениях. Вы ничего не смыслите в боевом искусстве, – презрительно продолжал Кодзиро, обращаясь к каменотесам. – Только и поняли, что кто-то победил, и начали всем стадом восхвалять Мусаси, якобы он самый великий фехтовальщик на земле. Не имею привычки вмешиваться в разговоры невежд, но считаю своей обязанностью одернуть вас, потому что ваша болтовня вредит общественному порядку. На вашем примере заодно хочу показать выдающимся мастерам, которые меня сопровождают, как легко могут заблуждаться люди. Слушайте внимательно! Я вам расскажу о действительных событиях у раскидистой сосны и что за тип этот Мусаси.

Каменотесы послушно закивали.

– Прежде всего, – начал Кодзиро, – рассмотрим, какую цель преследует Мусаси. Я внимательно следил за тем, как он подначил людей Ёсиоки на последнее сражение, поэтому убежден, что он любыми способами делает себе имя. По этой причине он привязался к дому Ёсиоки, самой знаменитой школе фехтования в Киото. Дом Ёсиоки попался на крючок и стал первой ступенькой на пути Мусаси к славе.

Мусаси поступал бесчестно. Все знали, что дни Ёсиоки Кэмпо минули безвозвратно, а его школа пришла в упадок. Она уподобилась гнилому дереву или больному человеку. Мусаси оставалось лишь свалить трухлявый ствол. Это по силам любому, но никто этого не сделал. Почему? Всякий, кто разбирается в «Искусстве Войны», видел полный упадок школы, ее бессилие. Мы не хотели оскорблять память Ёсиоки Кэмпо. Мусаси устроил провокацию, развесил объявления по улицам Киото, распустил слухи и разыграл спектакль, показав то, что мог бы исполнить мало-мальски тренированный фехтовальщик.

Не будем говорить подробно об уловках Мусаси. Например, как он опаздывал на каждый поединок – и с Сэйдзюро, и с Дэнситиро. На встречу у раскидистой сосны он явился окольными путями, прибегая к самой подлой тактике.

Все твердят лишь о том, что он один сражался против многих. Так и было, но в этом-то и заключается его дьявольское коварство. Он отлично знал, что симпатии людей будут на его стороне. О самом бое могу сказать, что это была детская игра. Уж поверьте мне, знатоку фехтования. Мусаси своими трюками протянул время, а потом позорно бежал. Он, конечно, выказал звериную силу, но она не доказывает его военного мастерства. Ничуть. Славу Мусаси принесли его ноги. Удирать он умеет, в этом ему нет равных. – Слова лились из уст Кодзиро, как вода через дамбу. – Со стороны кажется, что сражаться в одиночку с многочисленным противником невероятно трудно. Не всегда десять бойцов в десять раз сильнее одного. Для мастеров фехтования численность противника не имеет существенного значения.

Кодзиро говорил уже назидательным тоном преподавателя фехтования, профессионально разбирая бой. Принизить подвиг Мусаси не составляло труда, каждый посвященный в Искусство Меча непременно заметил бы ошибки в его действиях, несмотря на отчаянную храбрость Мусаси. Когда речь дошла до Гэндзиро, Кодзиро стал еще вдохновеннее. Он назвал убийство мальчика варварством, нарушением этикета фехтования, непростительной жестокостью.

– А теперь немного о прошлом Мусаси, – возвестил Кодзиро. Встретившись с Осуги на горе Хиэй, он наслушался ее рассказов о злобном коварстве Мусаси.

Не жалея красок, Кодзиро живописал картину страданий «славной женщины» из-за чудовища по имени Мусаси.

– Стыдно и больно слышать, как случайные люди возносят хвалу негодяю, – завершал свою речь Кодзиро. – В результате страдают общественная мораль и порядок. Поэтому я позволил себе пространную речь. Я не имею отношения к дому Ёсиоки и личной вражды к Мусаси. Я говорил честно и беспристрастно, как человек, преданный Пути Меча и следующий его предписаниям. Я сказал вам сущую правду.

Кодзиро, залпом выпив чашку чая, обратился к своим спутникам:

– Солнце уже низко. Пора отправляться, иначе засветло не доберетесь до Миидэры.

Монахи-воины поднялись.

– Будь осторожен, – сказал один из них Кодзиро.

– Встретимся в Киото, – добавил другой. Улучив момент, каменотесы торопливо направились в долину, где их ждала работа. Внизу уже легли розоватые тени и начали пощелкивать соловьи.

Проводив взглядом своих спутников, Кодзиро вошел в дом.

– Я оставлю деньги за чай на столе. Где у вас фитили для огнива? – спросил он у пожилой женщины, которая сидела на корточках перед очагом и готовила ужин.