– Чую… про жизнь окаянную жалеешь. Милая, Стешка… ты ее песком сотри, ежели она на памяти у тебя, – тихо проговорила Анчурка и, прижимая к себе Стешу, чуть приподняла ее.

– Стешка! – еще раз позвал Яшка.

– Не слышу. Не слышу, говорю. Ну! – Стеша шагнула к Яшке, выхватывая наган.

– Степанида Степановна, уйди-ка отсюда. Ступай, приляг маленько аль за другое дело возьмись, а семейные дела потом разберутся, – грубо вмешался Захар и отвел Стешу в сторону. – Нонче, через часок, поди, наступать будем. Вот к чему готовься, – и ласково погладил голову Стеши. – Тяжело? А там матерям, сыновьям, дочерям, поди-ка, ой, как тяжело. А он ведь, Яшка, стервец, первый дверь открыл, нож в спину воткнул.

– Знаю, – ответила Стеша. и убежала.

Общее наступление началось ровно в одиннадцать часов ночи.

Отряд Шлёнки залег со стороны Широкого Буерака, отрезав долину от большой дороги, а Захар Катаев стоял за горой Аякой, перегородив путь на Полдомасово. Помимо этого, самостоятельные, ни с кем не связанные группы разбросались в лесу, подстерегая беглецов из долины, и долина была оцеплена со всех сторон. Остался открытым только один путь – на Синее озеро, через разлив реки Алая. Река Алай тут разливалась по болотам, топям, озерам на десятки километров, и обычно к Синему озеру добирались только на лодках, и то не всякий: надо было знать водяные тропы, чтобы неожиданно не попасть в зыбь или заросшие водорослями омуты.

Шлёнка стянул коммунаров из коммуны «Бруски», актив колхозов, а Захар Катаев составил свои отряды из трактористов и из людей, которых силой затянули в долину. Они бежали к нему одиночками, пачками, он группировал их на стоянке, заставив агронома Борисова вести перепись, а печнику Якунину отобрал человек двадцать смельчаков, послав их на разведку и главным образом затем, чтобы поймать Маркела Быкова.

– Ваше дело, ребята, под командой товарища Якунина живым или мертвым словить и доставить этого шута горохового, – сказал он.

Агроном Борисов в течение этих дней не отставал от Захара. Он ходил за ним, моргал, пугался. Захар, стараясь подбодрить его, давал ему какую-либо работу, однако к тракторам не подпускал, чувствуя к нему недоверие.

Борисов все жаловался. Теперь ему трудно будет жить в Полдомасове, ибо полдомасовские мужики, узнав, что он был в отряде Захара Катаева, выживут его, и ему непременно придется удирать с опытной сельскохозяйственной станции. А этого делать ему вовсе не хочется: он в Полдомасове развел показательную пасеку.

– Скоро качать буду, Захар Вавилыч, приходите теплый мед пить.

– Экая тряпица! – Захар начинал уже злиться.

И вот ровно в одиннадцать часов от Кирилла было получено распоряжение – наступать.

Люди в долине под командой Маркела Быкова ровно в одиннадцать часов заслышали шум со стороны Широкого Буерака. Вначале всем показалось – в лесу, за горой, поднимается буря: шум несся приглушенно, ворчливо, как это бывает в лесу при приближении урагана. Но вскоре с гор яснее стали доноситься отдельные человеческие выкрики, потом выкрики слились в один гул, гул перехлестнул в громогласный гомон: казалось, тьма ночи раскрыла свою черную пасть и орет тысячеголосой глоткой… И всем стало ясно – со стороны Широкого Буерака по мелкому кустарнику с горы бегут люди.

Сторонники Маркела Быкова дрогнули, поползли в разные стороны, прячась в кустарнике, удирая по тропам.

– Мужики-и! – звонко крикнул Маркел и, освещенный пламенем костра, потряс кулаками. – Мир завоевать хотели. Червячье поганое! Чтоб жены от вас отвернулись, чтобы дети ваши родные не признавали вас!.. Кто с нами – поклянемся перед пещерой, – он показал рукой на пещеру в горе Аяке, – перед костями наших прадедов, кои умереть сумели… себя живьем сожгли, а врагу не дались… Не сдадимся, вот что я говорю, и пойду, седину свою сложу за вас, говенники!

И первый шагнул во тьму, навстречу оглушающему человеческому реву, а за ним – одни, выхватив топоры, вилы, обрезы винтовок, скрежеща зубами, готовые кинуться на огонь; другие – прибито, трусливо, как волки, попавшие в кольцо, – двинулись навстречу гомону, улюлюкая, звеня топорами, вилами.

Первый бой завязался с отрядом Шлёнки на подступах к большой дороге. Люди во тьме остервенело кинулись друг на друга, рвали бороды, распарывали животы вилами, рубились топорами, бились дубинками, кулаками и раздирающими воплями, звоном железа оглашали тихие озера, вспугивая дичь.

В течение нескольких минут отряд Шлёнки был опрокинут, отброшен к болоту, загнан в топь. Тогда люди под командой Маркела Быкова, встряхивая головами, метнулись на гору к большой дороге. Но на возвышенности их залпом из берданок встретил отряд печника Якунина, затем из-за каждого куста, из-за каждой кочки выскочили люди, вооруженные самодельными пиками. Пики были длинные, отточенные, пыряли людей, бегущих в гору, издали, молча, без шума… шум оставался позади, у болота. Стычка с отрядом Якунина для Маркела явилась неожиданностью. Он схватился за голову и первый растерялся. И как это все вышло – он сам не знает: отвага его людей с молниеносной быстротой была опрокинута; они неслись сломя голову по направлению к горе Аяке, желая во что бы то ни, стало прорваться к Полдомасову, к своим избам, к своим гумнам: там есть где спрятаться. Маркел хотел крикнуть, позвать народ, но кто-то пырнул его пикой в спину, и он, чувствуя, как горячая струя крови поползла, приклеивая рубашку к телу, сам кинулся догонять своих людей.

– Зря бежите… Зря… в рот смерти… в рот, – шептал он слыша, как кто-то гонится за ним, хватает за шиворот. у него появилось желание круто повернуться, наотмашь ударить преследователя, но страх уже сковал его, – страх последнего одиночки, оставшегося в хвосте толпы. И кто-то ударил его кулаком в затылок. Он со всего разбегу сунулся лицом в грязь, а тот, кто за ним гнался, притиснул его коленкой.

– Кто! Кто смеет! – хрипло вырвалось у него.

– Я… Якунин…

– А-а-а!

Обида, злость подбросили Маркела; он вывернул лицо из вязкой сырости, хотел сбросить с себя Якунина – и замер: в долине вдруг все стихло, – даже слышно было, где-то на болоте прокричал селезень, – а со стороны горы Аяки зашныряли прожекторы тракторов. Длинные полосы света, перекрещиваясь, шарили по долине, стягиваясь на людях. Люди стояли у подножия горы, вытянув вверх руки, точно собираясь вспорхнуть в темь неба, а с горы от тракторов спускался человек – бородатый, широкоплечий, на коротких ногах.

«Захарка Катаев», – мелькнуло у Маркела, и он – чудно! – вспомнил, как когда-то давно, еще в дни молодости, на ярмарке выходил один на один против Захарки в кулачном полюбовном бою, и, побив друг друга в кровь, они забирались в трактир, пили несколько дней, как самые настоящие закадычные друзья. А теперь – вот он, Захар Катаев, идет от тракторов и, расправляя грудь, командует:

– В воду! Лезь в воду!

А люди стоят, подняв руки, как истуканы.

– В воду! – еще раз прокричал Захар. – Стрелять будем!

В толпе кто-то завыл – придавленно, приглушенно. А со стороны болота, со стороны горы Аяки, со стороны большой дороги на толпу двинулись отряды, вооруженные берданками, пиками… Они ураганом ринулись на людей с поднятыми руками, сбили их, и Маркел увидел, как крайние, освещенные прожекторами, нехотя, точно боясь промочить ноги, сунулись в воду. На них наперли, сбили, и они метнулись, как стадо овец, в реку… и река, задирая полушубки, понесла их по течению к Синему озеру…

– Бра-a!.. братики-и-и! – завизжал в смертельном страхе Маркел, извиваясь под Якуниным, словно уж.

– Все… Ровно в полдвенадцатого, как по расписанию, – не без гордости проговорил Кирилл Ждаркин, с макушки горы от лесной сторожки наблюдая за боем, видя, как река понесла людей к круговоротам, к зыбунам, заросшим водорослями. – Ты, Стешка? – Он обернулся к Стеше. – Поди скажи, пожалуйста, Захару, пускай ведет сюда пойманных. До утра надо закончить с ними… Ничего, – добавил он, чтобы успокоить Стешу, – рабочий класс врага бьет без слез. А у этих руки в крови… Так ты ступай, а я маленько… – Кирилл не договорил: сон моментально сковал его, сидящего на рыжем жеребчике.