В Люблине Яну Казимиру становилось все душнее; ему казалось, что если он выступит с главными силами, которые уже собрались, то запоздавшие отряды тоже поспешат к нему. Настаивая каждый день на выступлении из Люблина, король с начальниками назначили наконец день, а так как постоянно приходили новые известия о приближении казаков, то ему казалось, что Мария Людвика откажется сопровождать его дальше. Королева, до тех пор молчавшая, заявила в последнюю минуту, что, пока только возможно, она хочет сопутствовать мужу и разделять его труды.

Ян Казимир, хотя это было ему не совсем по нутру, должен был благодарить.

Радзеевский, подслушивавший и нашептывавший и тут, и там, подсмеивался. Он заявил жене, что она может и дальше оставаться с ним. Это двусмысленное «с ним» означало также короля. Подканцлерша, довольная видимым миром, не спорила.

Выступление из Люблина произошло торжественно. Многие из важных особ возвращались отсюда обратно, другие оставались здесь, иные же, увлеченные примером королевы, в последнюю минуту решали ехать дальше.

Радзеевскую муж брал с собой тем охотнее, что войско шло к Сокалю и Бугу, а близ Буга находилось его местечко Крылов, доставшееся ему после первой жены. Как он говорил подканцлерше, она могла поместиться в старом доме, в Крылове, если бы в Сокале или в лагере ей было неудобно.

Войско с королем, который хотел во что бы то ни стало ехать впереди, на коне, довольно медленно двигалось на Ухань, в Красноставу. В походе все могли убедиться, что огромные обозы, тянувшиеся за войском, крайне затрудняли его движение. Возы и кареты, люди и кони короля и панов занимали гораздо больше места, чем жолнеры, которые должны были им уступать. Несметное множество возчиков, челяди, прислуги всякого рода ехало, шло, тащилось, окружая эти обозы. В этой толпе то и дело возникали ссоры, доходило до кулаков, палок, сабель. За слугами начинали ссориться паны, старшинам приходилось унимать и мирить.

Иногда эти свары доходили до самого короля, который учредил военные суды и строгую расправу, что, однако, не помогало.

Королева со своим двором, довольно многочисленным, с боязливыми женщинами, которых шутки ради постоянно пугали татарами и казаками, хоть и не боялась сама, но с трудом поддерживала какой-нибудь порядок среди своей челяди. К ней то и дело прибегали в испуге, особливо когда из передовых отрядов начали доставлять королю пленных.

Зрелище этих диких, зверских лиц повергало женщин в невыразимую тревогу. Выбегали посмотреть на них, возвращались бледные и дрожащие.

Из-за беспорядка в обозе Марии Людвики, иногда просто из-за фантазии королю приходилось терять время у кареты жены, что выводило его из себя. Он еще ничего не говорил, но становилось очевидным, что подобный поход становился все более невозможным и опасным.

В Ухани, вечером, Ян Казимир, оставшись с глазу на глаз с женой, набрался наконец смелости заявить, что для ее собственной безопасности ей следовало вернуться.

Мария Людвика, вероятно, не поддалась бы на такие запугивания, но король прибавил, что все дела остались на руках у примаса, и что она должна прийти к нему на помощь со своим советом и опытностью. Это ей было по нутру. Утомленной походом, соскучившейся по деловой жизни, ей одинаково улыбалось заменить короля дома и сопровождать его в походе. Выбор был затруднительным.

В эту минуту сомнения и колебания явился чуявший ее и рассчитывавший на нее Радзеевский. Все это он предвидел заранее и хотел извлечь из этого свои выгоды.

До сих пор он не был против участия королевы в походе, но дальше оно становилось поперек его планам. Он хотел поссорить ее с мужем, а там занять роль посредника, без которого им нельзя было бы обойтись.

Мария Людвика, не подозревавшая его далеко идущей интриги, хотя и знавшая его ненасытное честолюбие, доверчиво спросила его:

— Есть ли действительно какая-либо опасность для нас? Или нас просто запугивают, чтоб заставить вернуться?

Подканцлер состроил серьезную мину.

— В данный момент, — ответил он, — опасности еще нет, но что она может явиться каждую минуту, это, к несчастью, верно. Казаки отличаются дерзостью; их способ ведения войны основывается на таких дерзких нападениях, которых нельзя предвидеть, но к которым всегда нужно быть готовым. Без сомнения, наияснейшей пани было бы удобнее и спокойнее в Варшаве, куда ее призывают также и государственные дела.

— Так бы хотелось сопровождать мука! — вздохнула королева.

— И то не подлежит сомнению, — продолжал Радзеевский, — что присутствие здесь вашего королевского величества очень полезно. Король, предоставленный самому себе, может поддаться разным влияниям, слушать далеко не лучшие советы. Тяжело об этом говорить, но вряд ли у наияснейшего пана хватит силы справиться с походом, а если он будет слушать разных лиц, то легко наделает ошибок, которые могут все испортить. Меня король не хочет слушать, а другие…

Подканцлер пожал плечами и замолчал.

— Сами видите, — сказала королева, — что выбор для меня затруднителен. Оставаться или возвращаться? То и другое имеет свои невыгодные стороны.

— Ваше королевское величество, если возвращение станет неизбежным, а это должно случиться, — отвечал Радзеевский, — постарайтесь убедить короля, что я его вернейший слуга, что у меня хватит смелости и твердости довести до конца всякое дело с предводителями и шляхтой; пусть только король откажется от своего недоверия и отвращения ко мне, которые, мне кажется, надо приписать влиянию моей жены. Я стараюсь, ради государственных дел, помириться с нею, на многое смотрю сквозь пальцы… Королева в задумчивости прошлась по комнате.

— Значит, вы думаете, что ехать мне дальше с королем…

— …было бы неблагоразумно, — закончил Радзеевский. — С этой мыслью надо освоиться заранее. Ваше королевское величество будете получать подробнейшие ежедневные сведения о том, что тут у нас будет делаться.

— Подожду еще, пока уж крайность не заставит покинуть обоз, — со вздохом сказала королева. — Вижу, что и в Варшаве была бы полезна, и здесь… так опасаюсь…

— Я остаюсь на страже, — с живостью подхватил Радзеевский, — буду доносить и сообщать обо всем. Если окажется необходимым помешать какому-нибудь опасному шагу, то хотя король и не слушается меня, но я найду средства помешать… по крайней мере протянуть время. Ваше королевское величество будете поддерживать меня своими письмами.

В этот вечер Мария Людвика была уже наполовину убеждена, что ей следует уехать. Она неохотно спросила подканцлера, что он думает делать с женой.

— Продвинувшись к Сокалю над Бугом, где находится мой Крылов, мне легко будет оставить ее там, а оттуда отправить в Варшаву. Я не хочу обременять ваше королевское величество ее обществом и увеличивать и без того громадный обоз.

Королева ничего не имела против такого решения, так как, питая нерасположение к Радзеевской, не желала оставлять ее при себе.

Радзеевский, подготовив, таким образом, Марию Людвику, отправился к королю, чтобы похвалиться этим; он знал, что это известие будет во всяком случае приятно.

Хотя король по обыкновению не питал охоты разговаривать с ним, но подканцлер этим не смутился.

— Наияснейший пан, — сказал он, понизив голос с таинственным видом, — я старался уговорить королеву вернуться в Варшаву. Чем дальше она будет сопровождать нас, тем более ее присутствие в обозе будет затруднять наше движение.

Ян Казимир повернулся к нему, но ничего не сказал.

— Мне кажется, наияснейшая пани сама начинает видеть, что ей неудобно оставаться.

Король что-то пробормотал.

— Вы только настаивайте сильнее, ваше королевское величество. Дело идет о безопасности ее особы, о неудобствах и лишениях, которые она, при ее слабом здоровье, не в состоянии выдержать. Можно даже пригласить на совещание доктора. Королева колеблется, так как беспокоится насчет вашего королевского величества, но я думаю, что она согласится наконец.

Не получив ответа, Радзеевский продолжал после минутной паузы: