СТИХОТВОРЕНИЯ[1] НАКАНУНЕ КАЗНИ Тихо в тюрьме. Понемногу Смолкнули говор и плач. Ходит один по острогу С мрачною думой палач. Завтра он страшное дело Ловко, законно свершит; Сделает… мертвое тело, Душу одну… порешит. Петля пеньковая свита Опытной, твердой рукой, Рвать — не порвешь: знаменита Англия крепкой пенькой. Сшит и _колпак погребальный_… Как хорошо полотно! Женщиной бедной, печальной Ткалось с любовью оно; Детям оно бы годилось, Белое, словно снежок, Но в кабачке очутилось Вскоре за батькин должок. Там англичанин, заплечный Мастер; буянил и пил; Труд горемыки сердечной Он за бесценок купил. Дюжины три иль четыре Он накроил _колпаков_ Разных — и _у_же, и шире — Для удалых бедняков. Все колпаки — на исходе, Только в запасе один; Завтра умрет при народе В нем наш герой-палладин. Кто он?.. Не в имени дело; Имя его — ни при чем; Будет лишь сделано "тело" Нашим врагом-палачом. Как эту ночь _он_ вын_о_сит, Как пред холодной толпой Взор равнодушный он бросит Или безумно-тупой, Как в содроганьях повиснет, Затрепетав, словно лист? — Все разузнает и тиснет Мигом статью журналист. Может быть, к ней он прибавит С едкой сатирою так: "Ловко палач этот давит, Ловко он рядит в колпак! Скоро ли выйдет из моды Страшный, проклятый убор? Скоро ли бросят народы Петлю, свинец и топор?" ДУБИНУШКА (Картинка из бывшего-отжившего) По кремнистому берегу Волги-реки, Надрываясь, идут бурлаки. Тяжело им, на каждом шагу устают И "Дубинушку" тихо поют. Хоть бы дождь оросил, хоть бы выпала тень В этот жаркий, безоблачный день! Все бы легче народу неволю терпеть, Все бы легче "Дубинушку" петь. "Ой, дубинушка, ухнем!" И ухают враз… Покатилися слезы из глаз. Истомилася грудь. Лямка режет плечо… Надо, "ухать" еще и еще! …От Самары до Рыбинска песня одна; Не на радость она создана: В ней звучит и тоска — похоронный напев, И бессильный, страдальческий гнев. Это — праведный гнев на злодейку-судьбу, Что вступила с народом в борьбу И велела ему под ярмом, за гроши Добывать для других барыши… "Ну, живее!" — хозяин на барке кричит И костями на счетах стучит… …Сосчитай лучше ты, борода-грамотей, Сколько сложено русских костей По Кремнистому берегу Волги-реки, Нагружая твои сундуки! ШУТ (Картинка из чиновничьего быта) В старом вицмундире с новыми заплатами Я сижу в трактире с крезами брадатыми. Пьяница, мотушка, стыд для человечества, Я — паяц, игрушка русского купечества. "Пой, приказный, песни!" — крикнула компания. — "Не могу, хоть тресни, петь без возлияния". Мне, со смехом, крезы дали чарку пенного, Словно вдруг железы сняли с тела бренного. Все родные дети, дети мои милые. Выпивши довольно, я смотрю сквозь пальчики, И в глазах невольно заскакали "мальчики". "Ох, создатель! Эти призраки унылые — Первенца, Гришутку, надо бы в гимназию… (Дайте на минутку заглянуть в мальвазию!) Сыну Николаю надо бы игрушечку… (Я еще желаю, купчики, косушечку!) Младший мой сыночек краше утра майского… (Дайте хоть глоточек крепкого ямайского!) У моей супруги талья прибавляется… (Ради сей заслуги выпить позволяется!)" — "Молодец, ей-богу, знай с женой пошаливай, Выпей на дорогу и потом — проваливай!" Я иду, в угаре, поступью несмелою, И на тротуаре всё "мыслете" делаю. Мне и горя мало: человек отчаянный, Даже генерала я толкнул нечаянно. Важная особа вдруг пришла в амбицию: "Вы смотрите в оба, а не то — в полицию!" Стал я извиняться, как в театре комики: "Рад бы я остаться в этом милом домике; Топят бесподобно, в ночниках есть фитили, — Вообще удобно в даровой обители; В ней уже давненько многие спасаются… — Жаль, что там маленько клопики кусаются, Блохи эскадроном скачут, как военные… Люди в доме оном все живут почтенные. Главный бог их — Бахус… Вы не хмурьтесь тучею, Ибо вас с размаху-с я толкнул по случаю". И, смущен напевом и улыбкой жалкою, Гривну дал он, с гневом погрозивши палкою. Наконец я дома. Житие невзрачное: Тряпки да солома — ложе наше брачное. Там жена больная, чахлая и бледная, Мужа проклиная, просит смерти, бедная. Это уж не грезы: снова скачут мальчики, Шепчут мне сквозь слезы, отморозив пальчики: "Мы, папаша, пляшем, потому что голодно, А руками машем, потому что холодно. Отогрей каморку в стужу нестерпимую, Дай нам корку хлеба, пожалей родимую! Без тебя, папаша, братца нам четвертого Родила мамаша — худенького, мертвого"… Я припал устами жадно к телу птенчика. Не отпет попами, он лежал без венчика. Я заплакал горько… Что-то в сердце рухнуло… Жизнь птенца, как зорька, вспыхнувши, потухнула. А вот мы не можем умереть — и маемся. Корку хлеба гложем, в шуты нанимаемся. Жизнь — плохая шутка… Эх, тоска канальская! Пропивайся, ну-тка, гривна генеральская! вернуться Суриков И. З., Трефолев Л. Н. Стихотворения. — Ярославль, Верхне-Волжское книжное издательство, 1983. Дополнение 1 по: И будет вечен вольный труд…: Стихи русских поэтов о родине / Сост и комм. Л. Асанова М., "Правда", 1988 Дополнение 2 по: Святочные истории: Рассказы и стихотворения русских писателей. Составление, примечания С. Ф. Дмитренко. М., "Русская книга", 1992 |
