СТИХИ О ПОЭТЕ СТИХИ О ПОЭТЕ Со зрачками пустыми невидящих глаз, Растворяясь в потоке предметов, Он ловил и предметы, и призраки фраз, Проплывавшие где-то в поэте. Во блаженном рассеяньи боком толкнул – Без поклона – знакомую даму, Но запомнил глаза, и пропеллера гул, И огни пробегавшей рекламы Заглядевшись на облачно-синюю твердь, – На араба с летящим бурнусом, – Он едва не обрел себе жалкую смерть Под трубящим слоном автобуса. В направлении смутном куда-то домой Изучал на витринах ненужный Абсолютно ему пылесос и трюмо. Но забыл запасти себе ужин. И когда на углу засветился фонарь Бледной зеленью – газовым светом, – Он, довольный, сосал прошлогодний сухарь. Дописав окончанье сонета. * * * Земля задыхалась. Но капали В потемки над городом жадным Падучие буквы реклам. Земля задыхалась. По кабелям, – И без кабелей, – в выси прохладной Бил в уши настойчивый гам. Но не было жизни насыщенней, И острей не натягивал нервов И не был бешеней бег. Чем в дни до величия хищные. Чем в еще небывалый и первый, В мой бьющий безумием век. А ночью торжественным пологом Текли по бездонному своду Стихи пламенеющих строф. И только поэты-астрологи Принимали по звездному коду Далекий сигнал катастроф. 1933 Видали ли вы, как сейсмографы Ловят землетрясения незаметную дрожь, Выводя на барабане в безмолвии погреба Линию пульса – волнистую дорожку? Заводное сердце прибора Отстукивает стальной такт, А где-то по скатам горным Низвергается грузно раскат. Но точней гальванометров одержимый, В общежитии именуемый: поэт, Ибо слышит он, как шагами незримыми Печатает будущее след. Он слышит: из черных глубин Апокалипсиса Сквозит ледяной электрический ветер. И поэтово сердце раскаливается Аудионом радиосети. Внимание! Указатель дрогнул, и вертится В миллиметровом кружеве барабан. Регистрирую время: девятьсот тридцать третий. Отмечаю: близится ураган. 1933 РЕВОЛЮЦИИ Шаг вперед – два шага назад. В.Ленин. О, век Маратов и Бастилий. Знамен и шапок алый мак! На смену обреченных лилий Вздымаешь ты свой дерзкий стяг. Идут века. Они уносят Твои наивные мечты: Опять, как прежде, хлеба просят При забастовках те же рты. И снова улицам взмятенным Грозит багровый отсвет твой: Грозишь двухсотым миллионом И пентаграммой над Москвой. Но есть бессилье роковое В делах твоих любимых чад: Твое решение простое: Ты – «шаг вперед и два назад». И вот итог твоей работе. Итог один во все века: Лавуазье – на эшафоте, И Гумилев – в тюрьме Чека. ЖИЗНЬ Михаилу Эйшинскому 1 Она уходит в самом деле быстро: Считаюсь с тем, что молодость прошла. Совсем как детство: как-то между прочим. И передо мной стоит одна лишь юность. Как день вчерашний, в памяти свежа. Оно понятно: юность – мастерская. (Увы, кустарная), Где личности пришлось Из матерьялов сборных создаваться. – Так лепит дом ручейный червячок: По замыслу единое заданье. Но матерьялом – всё, что ни попало. Что на постройку как-нибудь годится. Печально это: я в другой бы раз Получше постарался юность сделать. Дано теперь: мужчина в тридцать пять: Как будто бы поэт, а прочее Не столь существенно в моем заданьи. Мое заданье – отыскать И описать самонужнейшее. Существенное, важное в той жизни. Которая тянулась тридцать пять – Каких, когда, совсем не важно, – лет Теперь могу: не многое, Но кое-что могу. И даже больше: знаю то, Чего уже никак я не могу. Ну, вот, хотя бы написать роман: Такой, как тот, что нравится при чтеньи. Как справка: ранее казалось, Что всё сумею: стоит лишь начать. Могу: себя заставить и принудить, Держать себя в строю командой «смирно», Себя в пружину обратить, В рабочий механизм, И, стиснув зубы, позабыть, Что мир есть что-то, кроме напряженья. И этим я могу Мне нужного действительно добиться. Но все-таки и это всё не то, Не то, что в самом деле важно. |
