В свою очередь, РАЦ был надежно прикрыт от прочих угроз в изобилии размещенными вокруг комплексами ПВО — как стратегическими шахтными, так и подвижными, башенными установками, разнообразными дотами — от многоэтажных шедевров фортификации до автоматических турелей. Эти турели, более похожие на толстые серые цилиндры, натыкивались в самых неожиданных местах 'воровайками' инженерно-саперной бригады. Вкопанные заподлицо и замаскированные, они внезапно выныривали из-под земли, давали пару очередей и скрывались обратно, доставляя немало головной боли врагу. Турели существовали всего спектра малых калибров, от пулеметных 7,62 до 40 мм скорострельных пушек. Автономные и малоуязвимые, они значительно усиливали оборонительные возможности войск полевого заполнения. Не стоило и говорить про наличие всех видов препятствий и заграждений, мин, датчиков, ловушек. На сотни километров протянулась сеть постов наблюдения, наведения и корректировки.
Все это вместе взятое превращало укрепленный район в поистине неприступную крепость, призванную останавливать самые чудовищные атаки. Автоматические комплексы могли сопротивляться еще долго после гибели последнего живого защитника. Стоимость постройки УР превышала все пределы, однако Империя не скупилась. Император предпочитал тратить рубли, а не жизни. Но главный секрет скрывался глубоко в недрах регионального артиллерийского центра. Под минус девятнадцатым уровнем (а каждый уровень состоял из нескольких этажей!), даже глубже реактора, скрывался еще один, минус двадцатый. Он никак не обозначался, попасть на него можно было лишь через единственный лифт, набрав особый код, и вообще, о его существовании знали лишь несколько высших офицеров Селигерского РАЦа.
Один из них сейчас как раз ехал в лифте, направляясь на минус двадцатый. Мелодично тренькнуло, створки разъехались, открывая короткий коридор, заканчивающийся монументальным идентификационно-пропускным пунктом. Офицер сложил оружие и сумку с респиратором в ячейку, запер ее и подошел к первой двери. Провел карточкой, набрал длинный пароль. Толстая металлическая плита поднялась вверх, и он перешагнул высокий порог. Офицер всегда делал это не без некоторого внутреннего трепета. Он знал, что если сработает система безопасности, плита рухнет вниз с огромным усилием и перерубит даже подсунутый рельс. Но пока все было нормально. С тихим шелестом проем сзади закрылся, и офицер шагнул дальше. Завернув за поворот, он остановился перед следующей дверью. Здесь карточка была уже не нужна. Он приложился глазом к сканеру, вытерпел просверк луча, затем другое устройство сверило отпечаток ладони. Тонкая игла вонзилась в палец и взяла каплю крови на проверку. Все это время за ним неусыпно наблюдали камеры. Здесь не получилось бы приложить вырванный глаз и отрубленную руку. Интеллектуальная система воспринимала температуру тела и еще несколько сот параметров фигуры. Анализаторы осуществляли генные пробы, попутно распознавая наличие всякой химии в организме. Пока офицер шел от первой двери, в коридоре, представляющем собой одну большую рентгеновскую установку, его аккуратно просветили на предмет наличия лишних предметов, плюс компьютер сверил маркеры в костях и рисунок пломб с эталоном. Завершала этот этап проверка голоса — офицер сказал несколько фраз в микрофон. Он не знал, да и не мог знать, что кроме компьютера, допуск проверял еще и человек. Через камеры высокого разрешения, передающие каждый волосок на коже, за ним следил опытный психолог. Всякое волнение, могущее свидетельствовать о двойнике, взятых в заложники детях, служебных проступках, карточных долгах и прочих 'крючках', психологом отслеживалось и интерпретировалось. Собственно, для того и была столь долгой процедура основного допуска.
Но все было в порядке. Офицер проявлял лишь признаки азарта и предбоевого мандража, все коды и пароли знал назубок и вводил их правильно, без особенностей, сигнализирующих о работе под контролем, и, видимо, был самим собой.
Наконец, позади поперек коридора опустилась дополнительная скрытая изолирующая переборка, над дверью зажегся крошечный зеленый светодиод, и она начала открываться. Офицер бывал здесь много раз, но не уставал поражаться мышлению конструкторов, проектировавших комплекс. Процесс открывания этой махины был небыстрым, и если кто-то неким чудом взорвал бы первую дверь в момент его начала, то имел бы шансы успеть. Но в действительности бессильно уперся бы в невесть откуда возникшую преграду.
Стоило посмотреть и на то, как открывалась основная дверь. Отливающий матовой серостью металлический кругляш провернулся на полоборота и… начал целиком неторопливо отъезжать назад, то и дело еще проворачиваясь в разные стороны. Ближайшая аналогия — движение ключа в замке, и она, в сущности, верно отражала происходящее. Дверь на самом деле дверью вовсе не являлась. Это был огромный, двухметрового диаметра, цельнометаллический цилиндр, своеобразный штырь, ходящий в точно пригнанном ребристом тоннеле длиной около шести метров. Офицер предпочитал не думать, сколько весит этот 'штырь'. Когда он наконец остановился, его гладкий торец оказался в неком гнезде, открыв небольшой овальный проход в боковой стенке тоннеля. И впрямь, словно внутренности исполинского замка. За проходом был небольшой 'предбанник', в котором офицер дождался закрытия 'штыря'. Между собой посвященные, сменяющие друг друга на готовности, уважительно называли механизм основного допуска 'Порталом'. Именно так, с большой буквы.
Когда Портал с легким колебанием тверди закрылся, солидно и неспешно, офицер смог пройти из предбанника в зал управления. Последний был невелик, на три рабочих места, однако автоматизирован до предела. Человек здесь осуществлял общий контроль, целеполагание и подтверждение ключевых операций.
Над овальной входной дверью, герметичной, как и всё здесь, золотая табличка с лаконичной надписью: 'Omnia mea mecum porto'[1]. В зале — удобные кресла, продуманные так, чтобы долго поддерживать работоспособность, а не навевать сон. Прохладный озонированный воздух, продуманное освещение и цвета интерьера. Люди, работающие здесь, должны принимать решения без каких-либо помех.
Вокруг сверхсовременные многофункциональные экраны и панели, заменяющие целые стены старой аппаратуры, по ним бегут строки и символы свернутых информсообщений. При наведении каждое можно раскрыть до слогана, далее до полноценного сообщения, а то и сложнейшего графа во весь метровый экран. Но офицеры-операторы довольствуются лапидарным верхним уровнем. Им, специалистам высочайшего класса, происходящее внятно и без дополнительных пояснений.
Здесь, глубоко под одним из самых защищенных мест в государстве, гнездилась Тайна. Две из трех ключевых технологий, делающих Империю — Империей. На огромном центральном экране некая сложная схема, раскрашенная в разные цвета. Сбоку колонки служебной информации, дополнительные ориентиры, метки синхронизации, словом, вся та внутренняя кухня большого и сложного Дела, что видится со стороны совершеннейшей белибердой. Многие, наверное, видели кадры орбитальной стыковки — ну как, очень понятно? Видно 'папу' и 'маму', а все прочее символьное хозяйство на картинке проплывает мимо сознания. Вот так было и здесь, с той лишь разницей, что стыковка происходит между аппаратами массой в тонны, а местная установка… Впрочем, об этом позже.
Офицер вошел и поздоровался с еще двумя соратниками, уже находившимися в зале, уверенно занял свое рабочее место и спустя несколько минут включился в деятельность товарищей. Они как раз заканчивали прогонять обязательные тесты и собирались начать вывод на режим. Все вместе и занялись эти непростым делом.
Спустя час и двадцать минут установка была практически готова. Все блоки были проверены, прогреты, синхронизированы и выверены. Оставалось лишь разблокировать старт и инициировать процесс. Операторы приступили к вводу массивов переменных кодов. Система начала пожирать транслируемые ей в огромных количествах потоки данных. Наконец, машинный разум удовлетворился цифрами и подал сигнал готовности к работе.
