— Сэр Хамфри, вы не находите странным то, что женщина может заняться садово-парковым искусством?

— Я не нахожу, что женщина менее способна обезобразить, нарушить внешний вид наших британских поместий, чем мужчина. Я верю в равенство способностей обоих полов в том, что касается разрушения.

— О Господи, если вы придерживаетесь такой точки зрения, то можно предположить, что вы не слишком высокого мнения о ландшафтном архитекторе-любителе, к коим я бы причислила себя, если бы могла надеяться даже на столь невысокое звание.

— Я не веду речь конкретно о вас, моя дорогая, поскольку вас не знаю. Я имею в виду общий упадок в моей профессии. Вину за это я возлагаю на наш парламент, который облагает нас безжалостными налогами, в то время как мы пытаемся улучшить вид наших земель. В этом есть также и вина нового поколения землевладельцев, чему мы являемся свидетелями. Эти люди-грибы стремятся увеличить свою собственность, а вовсе не наслаждаться ею, их больше беспокоит рост цен на землю, нежели ее красота.

— А что вы скажете, сэр Хамфри, о таком человеке, как я, который думает так же, как и вы, о наслаждении и практической пользе, но не имеет достаточного образования или опыта?

— Ну что я скажу? У меня самого мало что было, когда я начинал. Я был весьма неотесан, лет этак до сорока. Идея заняться садово-парковым искусством пришла ко мне одной бессонной ночью. Я выдумал термин архитектор садово-парковых ансамблей только по соображениям респектабельности, чтобы иметь возможность представляться любому, у кого имеется достаточно денег, чтобы нанять меня. Я разослал письма всем своим знакомым и сообщил, что могу проводить консультации. По странности характера жители этой страны в самом деле поверили, что я именно настолько компетентен и талантлив, насколько сам себя представляю.

— Я не знаю, имеется ли у меня какой-нибудь дар в области садово-паркового искусства, но уверена, что у меня не хватит нахальства взяться за переустройство имения без понимания того, что делаю.

— Вы более щепетильны, чем я. Что же, полагаю, вы должны начать с самообразования. Читайте все подряд, книги всех авторов, не только мои «Заметки» и справочники. Вы должны прочесть этих глупцов Найти и Прайса, поскольку, не приняв к сведению взглядов, рожденных их куриными мозгами, вы можете сместить нужные акценты, а этого вам надлежит избежать любой ценой. Некоторые современные архитекторы дошли до того, что называют изогнутую линию красивой лишь потому, что она изогнута. Они ошибочно принимают нечаянную небрежность за естественную простоту и любые правильные формы называют «формальными» только потому, что слышали, как кто-то, очень может быть даже я сам, утверждал, что природа не признает прямых линий. Надеюсь, вас нельзя будет обвинить в таких проявлениях крайнего абсурда.

Миранда ответила не сразу, поскольку мозг ее лихорадочно работал, подыскивая свежие мысли. Она вдруг осознала, насколько беспорядочным, эклектичным и бесцельным было изучение ею садово-паркового искусства. Возможно, глупо было вообще браться за это.

Сэр Хамфри тихо поинтересовался:

— Не хотите ли, чтобы я дал вам совет?

— О, конечно хочу. Я была так легкомысленна, что, боюсь, должна буду отказаться от всяческих помыслов в области садово-паркового искусства.

— Моя дорогая, вряд ли вы более легкомысленны, чем был я в юности. Я собирался посвятить себя коммерции. Шли годы, я успел приложить руки к писанию картин акварелью, сельскому хозяйству, сочинению стихов и написанию очерков, архитектуре, инвестиционной деятельности и банкротству. А потом ко мне, словно во сне, пришло озарение, и с тех пор я больше ни на шаг не отклонялся от избранного пути. Даже случившаяся со мной катастрофа не отлучила меня от дела моей жизни. Сейчас я работаю в Шерингхэме и собираюсь продолжать начатое до тех пор, пока Господь не призовет меня, чтобы подготовить план переустройства райских садов.

Миранде, у которой этот человек с каждой произнесенной им фразой вызывал все большую и большую симпатию, было приятно узнать, что юношеский дилетантизм мастера был весьма сходен с ее собственным.

— Интересно, — задумчиво сказала она, — найду ли я когда-нибудь нечто такое, что буду любить так же, как вы любите свою профессию, чтобы можно было посвятить этому всю свою жизнь. Пока я ни на чем не остановила своего выбора. Боюсь, если я вдруг возьмусь за переустройство поместья моего отца, это скоро надоест мне, и я оставлю там все в беспорядке.

— Могу предложить вам решение, моя дорогая.

Миранда слушала, ощущая, как внутри у нее затеплилась надежда.

— Совет мой прост: не пытайтесь откусить от пирога больше, чем сможете съесть. Короче говоря, не беритесь за переустройство сразу всей усадьбы. Начните с цветника, посадок кустарника или дорожек.

Миранда хлопнула в ладоши. Как и все выдающиеся открытия, это было простым и очевидным. Не удивительно, что у нее остались нерасписанными с полдюжины ширм. Ведь целью ее было сделать такую ширму для каждой из имевшихся в доме комнат. Не удивительно, что она бросила писать, закончив лишь третью главу. Вместо того чтобы сочинить стихотворение, написать рассказ, очерк, этюд, сделать набросок собственных впечатлений, она принялась за написание романа. Не удивительно, что она бросила изучение итальянского языка, физиогномики, занятия музыкой. Ее представления о том, чего она должна достичь, были столь неумолимы, столь всеобъемлющи и столь неразумны, что явились абсолютно обескураживающими. Миранда задышала полной грудью, как будто она наконец смогла наполнить легкие воздухом свободы.

Миранда тепло поблагодарила сэра Хамфри. Она была готова просто рассыпаться в благодарностях, но тут появился сын сэра Хамфри, чтобы забрать его. Великий Мастер устал, это было заметно по его утомленному виду. Надо отвезти его домой и уложить отдыхать, сказал молодой Рептон, Миранда наблюдала, как удаляется Мастер; сердце ее было переполнено признательностью, в то время как голова полнилась идеями.

В тот вечер, когда Дейзи помогала ей раздеться ко сну, Миранда испытала прилив энергии, настолько лишивший ее покоя, что она едва могла устоять на месте. Ей открылось, что жизнь полна перспектив точно так же, как земля какого-нибудь поместья. Человек в состоянии сделать в ней кое-что, а по сути способен добиться практически всего, чего пожелает, поскольку нет ничего недостижимого, если найден метод достижения цели. Человек может брести по жизни, как бродят по холмам и долинам, ущельям и широким просторам, рекам и лесам, приучаясь досконально познавать их, впитывая в себя все, чему они могут научить, и наслаждаясь в то же время их красотой и величием. Ни один из этих мысленных образов не имел отчетливых очертаний, и она не смогла бы объяснить свои мысли ни одному живому существу. Однако мысли эти подняли ей настроение, и Миранда чуть ли не готова была пуститься в пляс.

Внезапно ее вернула на землю Дейзи, которая неожиданно расплакалась и принялась рыдать так, словно сердце ее готово было разорваться.

Миранда, пораженная, принялась упрашивать Дейзи рассказать ей, что же явилось причиной этого взрыва чувств.

Всхлипывая и икая, Дейзи наконец объяснила:

— Я была уверена, что вы сердитесь на меня, мисс.

— Вовсе нет, Дейзи. У меня нет причин сердиться на тебя.

— О, но они должны у вас быть! — последовал ответ. Крупные слезы сверкали в ее огромных глазах. — Как же, эти последние несколько дней вы так хмурились, мисс, когда впускали меня утром в свою комнату и когда я помогала вам застегивать пуговицы и затягивать шнуровку. Набравшись смелости, я захотела принести вам утром шоколад прямо в комнату, но вы сказали, что решили завтракать в гостиной, а при этом не пришли туда. Когда я постучалась к вам, чтобы взбить перину, а это — моя обязанность, которую экономка, миссис Блант, предписывает мне исполнять каждый четверг, вы отослали меня прочь. Должно быть, я у вас на плохом счету, если вы ко мне так относитесь, хотя я не в силах понять, что же я такого сделала. Я никогда ничего другого не хотела, кроме как услужить вам, мисс. Надеюсь, вы не собираетесь просить, чтобы меня уволили. Ведь если я потеряю это место, то и знать не буду, куда мне идти и что я буду есть.