— Не надо! — пискнула из последних сил вклинившаяся в случайную паузу Любочка, и все, включая профессора, внезапно замерли и повернулись к ней. Даже зареванная, с безобразно размытой косметикой Голубева. — Пожалуйста… — прошептала Любочка умоляюще. — Со мной все в порядке, Лизочка просто плохо себя почувствовала…

И, обнаружив, что Голубева буквально окаменела от удивления, услышав подобные слова, нашла в себе силы улыбнуться и поддержать несчастную морально:

— Лизочка, ты должна простить Лару… Ну, за то, что она подарила костюм не тебе, лучшей подруге, а Ниночке… Людей надо прощать, нельзя так обижаться по пустякам… Бог ведь все видит, понимаешь?.. Все!..

К концу этой короткой речи Любочкин голос немножко окреп, а в душу вернулась та самая радость, с которой она недавно открыла глаза. Радость бытия, оказавшегося куда прекраснее, чем может предположить даже самый гениальный и оптимистичный, но все же человеческий ум!..

— Я… Я ее прощаю, — тут же сказала почему-то шепотом Лиза и кинулась вон из палаты, едва не сбив с ног профессора. Спустя секунду в палате, кроме доктора и его пациентки, никого не было.

— Что… Что это было?.. — вопросил Иван Константинович, всем своим видом воплощая возмущенное недоумение.

— Ничего особенного, — ласково улыбнулась ему Любочка Вышинская. — Люди есть люди… Надо уметь прощать, и все тогда будет хорошо!

Профессор на мгновение зажмурился, потом подошел к Любочкиной кровати и, внимательно посмотрев на лекарства, лежавшие на тумбочке, взял две зелененькие таблетки.

— Пожалуй, — сказал он задумчиво, — попрошу Танечку ввести вам успокоительное внутримышечно…

И, нервно схватив стакан с водой, проглотил обе пилюли на глазах своей изумленной пациентки.

Именно в тот момент, когда Иван Константинович покинул Любочкину палату, выйдя в стерильно-чистый, с солнечно сияющим паркетом коридор, в самом конце этого коридора распахнулась стеклянная дверь, ведущая на лестничную клетку, и на территорию отделения ступил хмурый от постоянного напряжения капитан Широков.

В больницу капитан явился с чисто служебной целью: опросить пришедшую наконец в себя Вышинскую, пострадавшую по этому проклятому делу, которое обрастало все новыми и новыми трупами, как новогодняя елка игрушками. Словом, сплошная головная боль! Широков едва не взвизгнул от неожиданности, как нервная барышня, наткнувшись на доктора.

— Вы как сюда попали, молодой человек?! — злобно поинтересовался врач, недвусмысленно перегораживая коридор своим телом. — Кто вам п-позволил?!

Изумленный капитан Широков тряхнул головой, с усилием сбрасывая с себя оцепенение, и тоже рассердился.

— Ваше начальство позволило! — прошипел капитан, тоже сверкнув глазами. — Я, к вашему сведению, следователь. По особо тяжким!..

Относительно начальства капитан, между прочим, сказал чистую правду. Потому что примерно час назад лично договорился о своем визите к Вышинской с профессором — по телефону, представившись тому по всей форме и клятвенно заверив, что опрос пострадавшей — пустая формальность, займет не более пяти минут.

— Как — следователь?.. Как — по особо тяжким?!

Гневливость доктора мгновенно прошла, зато появился испуг и растерянность, что не замедлило отразиться на его лице.

— А вот так! — все еще запальчиво произнес Широков, изготовившийся к бою и совершенно не ожидавший столь легкой победы. — Позвольте пройти!

— А… А кто же тогда был до вас? — пролепетал Иван Константинович. — Разве не… Бог мой, а вдруг это был сам убийца?!

— Это уже ваши проблемы… — гордо начал было капитан и поперхнулся. — Как убийца?! Какой убийца?

И, не дожидаясь ответа на свой вопрос, прытко кинулся к девятнадцатой палате, где, по его сведениям, находилась пострадавшая.

Любочка Вышинская все еще, тихо прикрыв глаза, размышляла над странностями профессорского поведения, когда громоподобный звук, раздавшийся со стороны двери, заставил ее подпрыгнуть на кровати и, вопреки строгому наказу докторов, приземлиться обратно уже в сидячем положении.

Не исключено, что Любочка при этом действительно почувствовала какую-то боль, но шок от увиденного просто-напросто поглотил это малоприятное ощущение! В проеме распахнувшейся с возмутительным грохотом двери она увидела лишь чьи-то ноги! Две ноги в хорошо начищенных черных ботинках.

— О, дьявол! — прогрохотали ноги сдавленным мужским басом. — Паркет натерли как в театре. Больница называется!

Любочка наконец разглядела, кто к ней пожаловал: на полу сидел пунцовый, как свекла, но при этом все равно очень представительный мужчина… В следующую секунду их взгляды встретились. Любочка ощутила, как ее сердце сжалось от горячего сочувствия.

— Вы не ушиблись? — пролепетала она и тоже покраснела.

— Вы… живы?.. — Неожиданный посетитель, в полном смысле слова свалившийся на Вышинскую, почему-то продолжал сидеть на полу.

— Как видите, — скромно подтвердила она его слова. И зачем-то спросила: — А… вы?

— Капитан Широков, следователь, — представился тот и, наконец сообразив, что вряд ли человеку его положения прилично разговаривать с пострадавшей сидя на полу, вскочил на ноги, окончательно смешавшись.

— Я категорически запрещаю вам травмировать больную! — Пришедший в себя профессор появился в проеме двери. — Категорически! Да будь вы хоть трижды следователь и четырежды по особо тяжким, никто не давал вам права…

— Иван Константинович! — Любочка умоляюще протянула обе руки к профессору. — Пожалуйста!.. Не нужно сердиться на капитана Широкова, он и без того успел пострадать от паркета… Как, кстати, вас зовут?

Последний вопрос был адресован, разумеется, капитану.

— Капитан Шир… — начал было он и окончательно смешался. — Вообще-то я — Володя…

— Присаживайтесь прямо на кровать, Володечка, — проворковала Люба, — вы же очень сильно ушиблись!..

— Я не… Спасибо, вы здесь, похоже, самая добрая. — Смущенно улыбнувшись Любочке, капитан, недолго думая, и впрямь присел на кровать и торжествующе посмотрел на остолбеневшего от подобной наглости профессора.

— Эта доброта ее когда-нибудь погубит! — взвизгнул Иван Константинович, преодолев наконец очередную паузу. — Учтите, больная Вышинская, с этого момента лично я умываю руки!..

Задумчиво посмотрев на закрывшуюся за Иваном Константиновичем дверь палаты, Любочка с сожалением покачала головой и вздохнула.

— Не сердитесь на него, пожалуйста, — тихо попросила она Широкова. — Он сегодня с утра какой-то расстроенный… Может, у человека дома что-нибудь случилось… Допустим, жена заболела. Знаете ведь, как это бывает?

— Понятия не имею, — нахмурился капитан, — поскольку жены у меня, слава богу, нет…

— Правда? — обрадовалась она и, снова вспыхнув от смущения, сочла за благо перейти на официальный тон. — Вы, товарищ капитан, кажется, хотели меня о чем-то спросить?

— А?.. — Широков, не заметивший ни Любочкиной радости, ни смущения, поскольку отвлекся на личное, слегка вздрогнул. — Ах, ну да… Вообще-то это пустая формальность, ведь вы, скорее всего, не видели нападавшего. Но, может быть, у вас есть какие-нибудь предположения?

— Какие? — удивилась Любочка.

— Ну… У каждого человека ведь есть недоброжелатели, возможно враги…

— У меня никаких врагов нет, — тихо, но твердо сказала Любочка. — А если даже есть, то я этого не знаю. И если честно, совсем не хочу знать…

— Как это? — теперь настал черед удивляться капитану. — Вы что же, не хотите знать, кто вас едва не угрохал?! А если этот кто-то пожелает повторить свою попытку?..

— Насчет попытки — это уж как Бог даст, — отчего-то весело заявила Любочка. — А насчет того, что знать не хочу, кто это… Видите ли, Володя, я глубоко убеждена в том, что людей, что бы они ни сделали, нужно обязательно прощать…

— То есть?

— Прощать — и все, и чем быстрее — тем лучше.

— Впервые в жизни слышу такое от пострадавшей!

Капитан Широков вдруг почувствовал какое-то необъяснимое, абсолютно не соответствующее его званию и положению волнение.