— Ну а то, что он так вот внезапно исчез, — продолжала ничего не заметившая Лариса, — так этот их Вилька всегда был порядочным трусом… Ой, ты что, спятила?!

Последняя фраза относилась ко мне, потому что, услышав, как она ни за что ни про что порочит Вильку, причем совершенно несправедливо, я наступила Ларке на ногу. Видимо, не рассчитав силы, поскольку у нее тут же появилась стрелка на колготках. А какая женщина в данной ситуации не придет в ярость? Тем более такая аккуратистка, как Лариса!..

Более того, очевидно, сочтя разговор, а заодно с ним и свой визит ко мне исчерпанным, она вскочила с места и, сердито глянув на меня, начала прощаться. А Фрэд — как вам это нравится?! — немедленно начал набиваться к ней в провожатые, аргументируя поздним временем и явно криминогенной обстановкой, сложившейся в последнее время вокруг нас… Можно подумать, я его нанимала охранять моих подруг, а не меня!.. И пока я лихорадочно подыскивала основания для того, чтобы воспрепятствовать проводам Ларки, они успели сговориться на том, что Фрэд проводит ее хотя бы до такси… Все-таки, в отличие от Татьяны, Лариса никогда не теряла головы при виде даже очень симпатичных мужчин, и сейчас я это оценила вдвойне: очень вежливо и холодно, она наотрез отказалась от предложения Фрэда отвезти ее домой. Ну а от того, чтобы вместе поймать машину, отказываться было просто глупо, ведь действительно стояла глубокая ночь…

Другой вопрос, что на машину он сажал Ларку в течение целых тридцати минут! И все эти полчаса я буквально не находила себе места. И не только от ревности, если вы так решили. Мне буквально не давало покоя то, что я не знаю, какая именно мысль ввергла коварного Фрэда в задумчивость, когда Ларка высказала предположение, что наш муж и впрямь может оказаться невиновным, разве что в трусости…

В сотый раз перебрав в памяти каждое сказанное Лариской слово, я так ничего и не поняла. А тут как раз заявился Фрэд, и я, заметив, что за время отсутствия вид у моего телохранителя стал еще более задумчивым, окончательно расстроилась. Отчего-то мне стало жутко тревожно на душе, и почему-то именно за Ларку, словно теперь уже над ней нависла неведомая опасность… Конечно, я попробовала вытянуть из Фрэда хотя бы пару слов, но с абсолютно нулевым результатом.

В ответ на мой честный вопрос, чего это он так удивился, разговаривая с моей лучшей подругой, хотя ничего особенного она не говорила, телохранитель сделал изумленные глаза и заявил, что у меня, по-видимому на почве всего пережитого, начались глюки. И добавил, что ему смертельно хочется спать. Поскольку время уже успешно двигалось к трем часам утра, возразить мне ему не удалось — не нашлось оснований.

Спустя несколько минут, укладываясь рядом с храпевшей Танькой, я подумала, что ни за что после всего пережитого сегодня не усну… Кажется, как раз эта мысль и была последней перед тем, как я ухнула с головой в удивительно крепкий, начисто лишенный сновидений сон.

Если быть точной, кошмар мне все-таки приснился, уже под утро. Кошмар был примитивный: во сне я точно так же, как незадолго до этого в жизни, двигалась в полной темноте по комнатам шоколадной фирмы. Только в отличие от реальности двигалась я в полном одиночестве и заранее умирала от страха, точно зная, что впереди меня поджидает какой-то ужас, но напрочь позабыла какой… Так что когда посреди всего этого безумия Фрэд, как он утверждал, очень осторожно притронулся к моему плечу, чтобы разбудить, я отчаянно заорала и молниеносно выпрыгнула из кровати в чем была. Но сообразить, что к чему, мне удалось не сразу, а уже после того, как я разглядела своего телохранителя и заметила, что в некоторых ситуациях он еще не разучился краснеть.

Сама я тоже покраснела, живенько забралась обратно под наше с Танькой одеяло и грозно уставилась на Фрэда.

— Извини, — пробормотал он, — я хотел разбудить только тебя, Татьяна пусть еще поспит…

Я покосилась на Таньку, та спала безмятежным сном. Несмотря на мои ужимки и прыжки, она и не думала просыпаться. Только всхрапнула два раза и, повернувшись на другой бок, снова упоенно засопела. Да, нервам прокурорской дочки можно было только позавидовать!

— Понимаешь, — продолжал оправдываться Фрэд, — просто я договорился с одним очень хорошим отоларингологом, чтобы он тебя осмотрел… Ну, твое горло… Но ехать к нему нужно прямо сейчас.

Я перестала сердиться на своего телохранителя в мгновение ока: я вообще по части посторонней заботы обо мне девушка неизбалованная. А тут такая предусмотрительность!

Ободряюще улыбнувшись все еще смущенному Фрэду, я кивнула и издала пробный шепот; «Сейчас оденусь…» Шепот получился, а значит, вопль, изданный во сне, дополнительного вреда моему горлу не нанес. Эта мысль придала мне бодрости, и, дождавшись, когда телохранитель выйдет из спальни, я первым делом бросилась к зеркалу-трельяжу, чтобы убедиться, что выгляжу я нормально.

Доктор оказался очень милым пожилым дядечкой с седыми усами щеточкой и веселыми глазками за концентрическими, как у Любочки Вышинской, стеклами очков. Единственным подозрительным обстоятельством было то место, в котором он арендовал свой кабинет. То есть даже два кабинета, если считать приемную. Арендовал же он все это в здании, где располагалась наша местная «Лубянка», только в другом подъезде… Самое удивительное заключалось в том, что вход во второй подъезд почти не охранялся. То есть охранялся, конечно, но как-то не строго: моему телохранителю даже не пришлось предъявлять документы — ни свои, ни мои. Просто назвал фамилию и номер кабинета, и пятнистый мальчик с сонным лицом пропустил нас дальше, к лестнице, безразлично кивнув и даже не глянув ни на меня, ни на Фрэда… Никогда не думала, что грозные фээсбэшники способны на подобную халатность!

Фрэд, когда я шепотом поделилась с ним своими соображениями, как-то странно посмотрел на меня и ничего не ответил, тем более что в этот момент мы как раз дошли до нужного кабинета.

Веселый доктор, внимательно оглядев внутренности моего горла и заявив, что жить я буду, внезапно растерял всю свою приветливость и в следующие двадцать минут в полной мере продемонстрировал мне теневые стороны своей натуры! Я не стану описывать со всеми ужасающими подробностями различные приборы, которыми он сумел слазить в мое горло, а также все гадкие смазочные материалы, которыми обрабатывал мои голосовые связки, словно это была не часть живого человека, да еще меня, а какие-нибудь шестеренки закапризничавшего механизма. Скажу только, что яично-лимонная смесь, которой меня накануне потчевал Фрэд, по сравнению со смесями усатого очкарика оказалась настоящей пищей богов!.. Так что, обнаружив в какой-то момент, что сопротивляюсь и ругаюсь с доктором я вполне даже громогласно (честное слово, не заметила, когда снова начала говорить), я даже не обрадовалась как следует. В отличие от Фрэда, помогавшего по просьбе садиста-доктора в процессе экзекуции удерживать меня на месте…

Стоит ли говорить, что телохранителю от моих словесных изысков тоже досталось?

Внимательно выслушав все, что я о нем думаю, Фрэд покачал головой.

— Надо же, а ты на первый взгляд производишь вполне приличное впечатление, — сказал он спокойно. — Я полагал, ты девушка из интеллигентной семьи, с душой, которой свойственная хотя бы элементарная благодарность…

К моменту этого разговора мы с телохранителем находились, разумеется, уже не в кабинете доктора, а в кафешке напротив самой серьезной в нашем городе организации. И поскольку все это было сказано Фрэдом совсем не сердито, а даже с каким-то грустным сожалением, я немедленно растеряла запал и тут же устыдилась.

— Прости… — пробормотала я. — Спасибо, конечно, просто очень больно было и противно…

О том, что обильные слезы, которыми я против воли истекала во время экзекуции, смыли всю мою тщательно продуманную косметику, я умолчала, хотя именно эта деталь и была основной причиной моей злости. Женщины меня поймут: ни одной из нас не покажется заманчивой идея постоянно находиться под пристальным мужским взглядом в том самом виде, который позволяешь лишь наедине с собой, да и то по утрам, в крепко запертой изнутри ванной… Так ведь можно вообще растерять всякую уверенность в себе, а вместе с ней и любые надежды на лучшее, не одинокое будущее!