— Со мной такого не произойдет, — уверил я моряка. — Если уж мне суждено умереть, клянусь сделать это тихо. Хотя, вообще-то, я неплохой мореход!

— Если вы сумеете продержаться на траулере, вам потом никакие суда не страшны, — задумчиво произнес Шкипер.

После долгих и настойчивых уговоров он наконец пообещал, хоть и очень неохотно, взять меня в рейс.

— Но предупреждаю, — сказал он, — на особые условия не рассчитывайте. Вам придется жить, как все. У нас, знаете ли, не «Савой». Пижамы мы не носим и по утрам не бреемся. Штормовку я вам дам, так что приходите без багажа… И не забудьте, ровно в восемь. Если в восемь вас не будет, я пойму, что вы проявили благоразумие и все-таки передумали.

На следующее утро ровно в восемь я, одетый в рыбацкое джерси, дожидался на набережной. Траулер уже готовился к отплытию. Выглядел он уродливо, хотя в этом уродстве было нечто притягательное. Сразу было видно, что строили его для работы в суровых условиях. Форштевень задран высоко в воздух, а корма низко уходила под воду. Из-за этого судно напоминало наседку, сидящую на яйцах. Рулевая рубка (или мостик) была устроена посередине палубы, перед черной, как смоль, дымовой трубой. Сама палуба блестела от жира непонятного происхождения. За кормой висела небольшая и какая-то несерьезная на вид спасательная шлюпка.

— Значит, все-таки пришли, — ухмыльнулся Шкипер.

Я спрыгнул на палубу.

Мужчина в поварском колпаке и в рубашке с засученными рукавами чистил картошку. Все остальные были заняты починкой сетей, развешенных по правому борту. Пахло горящим маслом, рыбой, луком и варящимся супом.

— Вот это наша каюта, — сказал Шкипер.

Я спустился вниз по отвесной лесенке, по дороге основательно приложившись лбом о металлическую балку, и очутился в маленькой продолговатой конуре, освещавшейся светом ацетиленовой лампы. Мое первое впечатление от каюты траулера было ужасным. Там стоял запах мужских тел, табака, рыбы, ацетилена и шотландской похлебки.

Почти все помещение занимал V-образный стол со скамьями. Сзади в стене были сделаны четыре темных ниши, по сути, стенных шкафа. В одном из них лежал, как мне сначала показалось, мертвец. Затем обнаженная рука с голубой татуировкой в виде якоря слегка пошевелилась, на широком лице псевдо-покойника появилось раздраженное выражение. Мужчина что-то проворчал во сне и тяжело повернулся к нам спиной.

В этой крохотной барсучьей норе команда траулера ела и отдыхала. Дискомфорт здесь был почти возведен в принцип. Думаю, любая женщина упала бы в обморок при виде подобного помещения. Фактически это было элементарное убежище от дождя и ветра, которое неизбалованные жизнью моряки выкроили для себя из внутренностей судна, занятых более полезными вещами. Ни малейших попыток хоть как-то приукрасить помещение. Все напоминало о том, что траулер не создан для развлечений.

— Кладите свои вещички на мою койку, — великодушно распорядился Шкипер.

В маленько отсеке, где едва можно было стоять разогнувшись, я пристроил свою сумку с полотенцем, бритвой и зубной щеткой.

— Думаю, вам здесь будет удобно, — удовлетворенно кивнул мой провожатый.

— Не сомневаюсь, — ответил я, постаравшись придать голосу максимум сердечности.

По судну пробежала легкая дрожь, и мы тронулись. Шкипер стоял наверху у штурвала. Он умудрился провести траулер в каком-нибудь ярде от другого судна, так что мы даже не успели унюхать запаха его краски. Этот парень творил со своей лодчонкой настоящие чудеса, вряд ли кому-то удалось бы повторить его трюки. Не прошло и нескольких минут, а мы уже были в открытом море. Нос судна еще больше задрался, а корма, соответственно, опустилась. Казалось, оно твердо решило не пропустить ни одной волны!

Я присел на кучу сетей, складированных на корме, и подумал, что впервые со времен Первой мировой войны мне предстоит провести три ночи подряд не раздеваясь. Ближайшие полчаса принесли радостное открытие: оказывается, мой организм не намеревался бунтовать! Долой морскую болезнь!

Рослые матросы в тяжелых ботинках сновали мимо по палубе, но все они предпочитали отделываться односложными репликами в ответ на мои вопросы. Я даже всерьез засомневался в их принадлежности к мыслящим существам. Пожилой мужчина возился возле паровой лебедки и не переставая бранился вполголоса. Я подумал, что в жизни не видел более тоскливого выражения лица. Так я впервые встретился со стариной Джорджем, одним из самых бывалых моряков Северного моря. Тогда я еще не знал, что он не имеет привычки беседовать с кем бы то ни было.

— Доброе утро, — прокричал я. — Отличная погода, не правда ли?

Ответом мне был взгляд, исполненный неприкрытой ненависти.

«Какого черта тебе от меня надо?» — читалось в этом взгляде.

Старик снова склонился над лебедкой и продолжал браниться с удвоенной силой.

«Да, — подумалось мне. — Похоже, здесь собралась не слишком дружелюбная компания».

— Шкипер зовет вас на мостик! — прокричал один из матросов, и я побрел в указанном направлении.

Волны шипели и бились о борт траулера, нос судна то задирался вверх, то глубоко зарывался в кипящую пену.

Рулевая рубка возвышалась посреди палубы. Стекла в ее окнах дребезжали, как в старом такси. Шкипер стоял, одной рукой придерживая штурвал — жест был бережным, почти любовным. С потолка свешивался компас, но ни карт, ни диаграмм я не увидел.

— А они мне не нужны, — пожал плечами Шкипер. — Я пятьдесят лет хожу по Северному морю, все помню наизусть.

Я узнал, что в годы войны Шкипер первым из абердинских моряков начал водить минные тральщики. Он познакомил меня с распорядком жизни на судне.

Команда включает в себя десять человек: сам шкипер, первый помощник, два механика, кочегар, кок и четыре рыбака, или «палубные». Тянут сети и потрошат рыбу все, кроме механиков. За свою работу рядовые члены команды получают 9 шиллингов 6 пенсов в день, а также дополнительный бонус в размере 5 шиллингов, 7 шиллингов 6 пенсов или 10 шиллингов по завершении рейса, если выяснится, что улов достигал соответственно 30, 40 и 50 фунтов в день. К сожалению, это бывает далеко не всегда! Лов ведется круглые сутки: сети забрасывают и вытягивают каждые три часа. В промежутках между этими двумя операциями команде удается поспать час или полтора. Никто никогда не сидит без дела.

— Да уж, тяжелее, чем у нас, жизни не придумаешь, — вздохнул Шкипер.

Затем я встал к штурвалу, и на протяжении двух часов вел вихляющий и ныряющий траулер сквозь бурные волны Северного моря.

— Держите курс на юго-запад, — велел Шкипер.

Это оказалось нелегким делом. Требовалось поворачивать штурвал до тех пор, пока не совместятся две отметины на компасе. Добившись равновесия, я должен был следить за колебаниями этих штрихов и при необходимости возвращать их в установленное положение. Я чувствовал, как ветер бьет в борт судна, а волны раскачивают его на ходу.

Время от времени траулер содрогался и делал попытки выскочить из воды. Оказывается, это чрезвычайно захватывающее занятие — управлять судном. Я чувствовал себя настоящим капитаном, наблюдая, как металлическая махина поворачивается то влево, то вправо, повинуясь почти неуловимым движениям моих рук на штурвале.

Два часа пролетели незаметно. Голубые глаза Шкипера неотрывно следили за морем, которое он знал не хуже, чем иной полицейский свой район патрулирования. В следующие полчаса, объяснил он, нам предстояло снизить скорость до минимальной и заняться забрасыванием сетей.

На мостик поднялся первый помощник, чтобы сменить Шкипера.

— Обед, — объявил тот, и мы направились на корму, где в каюте уже собралась остальная команда.

По лесенке спустился кок (по-прежнему в колпаке), неся в руках полную кастрюлю какого-то варева, которое заставило бы человека с более чувствительным желудком умереть на месте. Это была шотландская похлебка с неснятой пеной и золотистой пленкой жира, на которой всплывали небольшие пузырьки! Я разглядел в кастрюле горох, морковь, лук-порей, бобы и репу… да много чего еще было в этой объемистой, на всю команду, кастрюле. Вскоре кок появился снова, на сей раз он принес в судке жареное мясо. На десерт был огромных размеров пудинг с жидким заварным кремом.