Редут Рутвен
30 августа 1745 г.
Досточтимый генерал,
Пишу, дабы довести до Вашего сведения, что не далее как вчера в здешнем городке Рутвене объявился неприятельский отряд численностью в триста человек. Они имели наглость сделать мне предложение — сдать без боя редут при условии, что мне дадут возможность уйти со всеми моими пожитками. Я ответил бунтовщикам, что я старый солдат и не намереваюсь сдавать гарнизон такой силы без боя. В ответ они пообещали повесить и меня, и моих людей. Я ответил: на все воля Божья.
Тем же утром, примерно в двенадцать часов, мятежники атаковали меня. Нападавших, по моим сведениям, было около ста пятидесяти человек. Они попытались прорваться через главный вход и одновременно через задние ворота, причем здесь они устроили взрыв, использовав спирт и другие взрывчатые вещества. Возник пожар, в ходе которого погиб горец, закладывавший взрыв. Видя такое дело, неприятель отступил. Случилось это примерно в половине четвертого. А через два часа прибыл гонец и сообщил, что со мной желают говорить двое из их вождей. Я согласился подняться на бруствер и поговорить с ними. Они снова предложили мне свои условия — я отказался. Тогда они попросили разрешения вынести своих мертвых, и я им позволил.
Они подобрали в городе двух человек, погибших от ран, и вывели еще троих, насколько мне известно, тоже раненых. Сегодня, примерно в восемь часов утра мятежники отбыли в западном направлении. Вчера после обеда они якобы выступили куда-то маршем, но к ночи снова вернулись. Они забрали у жителей всю еду, какая нашлась в городе. Миссис Макферсон, маркитантка, которая ведет торговлю в городе, рассказала мне, что прошлой ночью видела свыше трех тысяч мятежников в полях к западу от города. По ее словам, главный лагерь у них находится в Далвинни. Кроме того, миссис Макферсон сообщила, что бунтовщики увели с собой Клюни Макферсона в качестве пленника. Она же посоветовала обо всем известить Вашу честь.
Во время столкновения я потерял одного человека: он получил пулю в голову оттого, что, вопреки всем приказам, высовывался над бруствером. Пожар у задних ворот мне удалось затушить, для этого пришлось лить воду через парапет. Я получил весть, что нынешней ночью следует снова ждать мятежников с их пушками. Смею уверить Вас, что я не дрогну и со своей слабой группой окажу им самый теплый прием. Продержимся, сколько сможем. На сим заканчиваю свое донесение и выражаю Вам свое глубочайшее уважение.
Наш покорный слуга, сержант Моллой.
Находившийся в Инвернессе Джон Коуп получил это послание на следующий день. Он переслал его в Лондон маркизу Твиддейлу, снабдив припиской, которая, на мой взгляд, делает честь генералу: «Я только что получил данное сообщение от сержанта, которого рекомендовал бы за проявленную доблесть произвести в офицерский чин».
Меня очень заинтересовала судьба сержанта Моллоя. Получил ли он свое офицерское звание? И если да, то что с ним сталось дальше? По правде говоря, данный эпизод — когда он с дюжиной солдат противостоял полутора сотням мятежников — является единственным славным деянием за всю эту позорную военную кампанию. А его письмо «досточтимому генералу» — маленький бриллиант в многотомной литературе, посвященной 1745 году.
Разгромному поражению под Престонпэнсом отводится в судебном отчете не одна страница, но я опускаю их, ибо читатель не найдет там ничего нового для себя. Я и сам с тяжелым сердцем перелистал пожелтевшие страницы. Мне казалось, что я воочию вижу, как на рассвете наступают горцы и как вся армия генерала Коупа бежит, поджав хвост.
— Но почему они побежали? — спросили у генерала.
— Под воздействием мгновенно возникшей паники, — просто ответил тот.
В результате расследования комиссия вынесла вердикт, что «причиной злосчастного поражения в тот день является постыдное поведение личного состава, а никак не просчеты или недостойное руководство со стороны сэра Джона Коупа и его офицеров».
Что ж, оставим на совести комиссии эти выводы. Вот только хочется спросить: а кто же виноват в той нерасторопности, которую войско сэра Коупа обнаруживало с самого начала? Кто в ответе за безобразное обеспечение армии? За недостаток дисциплины, из-за которого наемные части морских канониров беспробудно пьянствовали на протяжении всего похода? Кто позволил им бежать без оглядки еще до начала военных действий под Престонпэнсом? Почему подполковник вынужден был собственноручно стрелять из пушки (и продолжал это делать до тех пор, пока трое солдат — подносчиков не бежали с поля боя вместе с запасами пороха)? И как объяснить тот факт, что вся артиллерия застряла и не могла сдвинуться с места без лошадей, которые безвозвратно затерялись где-то в тылу? Думаю, любой, кто прочтет эту книгу, придет к собственным выводам: даже если сам Коуп и его офицеры и проявили себя истинными героями, то вся операция в целом служит примером беспорядка и бестолковщины. Увы, Престонпэнс войдет в нашу военную историю одной из наиболее позорных страниц.
В утешение хочется сказать: слава богу, что у нас есть не только генерал Коуп под Престонпэнсом, но и героический сержант Моллой из редута Рутвен!
Я уложил книгу обратно в рюкзак и бросил взгляд на расстилавшуюся вокруг пустошь. Мертвая дорога бежала по ней, изгибаясь и петляя. Она то исчезала, то вновь выныривала из зарослей вереска. Пока я читал, стадо оленей не спеша спустилось со склона и теперь безмятежно щипало траву по обеим сторонам от дороги. Они были по-прежнему далеки от меня и казались коричневыми пятнышками. Издалека их можно было принять и за пони. Однако даже без очков мне удалось разглядеть одного самца, пасшегося в стороне от остальных. Время от времени он вскидывал голову, увенчанную великолепными рогами, настороженно вслушивался, готовый в любую минуту удариться в стремительное бегство. Однако все было тихо, лишь вдалеке негромко токовал уже знакомый тетерев. А может, и другой… Затем мое внимание привлекла картина, всегда восхищавшая меня в горах: на Корриярик надвигалась огромная (площадью, должно быть, в несколько миль) дождевая туча. Она была серо-стального цвета с каким-то голубоватым оттенком, вызывавшим в памяти броню эсминцев. Туча двигалась в моем направлении и довольно быстро, поглощая из поля зрения один холм за другим. Я видел густые тени, которые бежали вслед за ней по светлой пустоши. Вокруг заметно холодало, все застыло в каком-то мрачном оцепенении, грозившем вот-вот вылиться в бушующую грозу. В наступившей тишине токование тетерева звучало неестественно громко, а ветер все нарастал и теперь уже зловеще свистел и завывал, пробираясь по лощине и ударяя в горные склоны.
Я поспешно поднялся и быстрым шагом направился к вершине перевала. Туча, будто сказочный великан-людоед, двигалась за мною вслед. Мне говорили, что в ясный день с вершины Корриярика можно разглядеть Морей-Ферт на востоке и Кулинз на западе, где темнел остров Скай. Однако меня ждало жестокое разочарование: погода резко изменилась, и вся западная сторона была обложена стеной дождя, на востоке же клубился серый туман. Зато прямо передо мной открывалось достойное зрелище — за бурым склоном перевала лежала долина Глен-Тарфф, напоминавшая кусочек Херефордшира, а за ней зеленел Форт-Огастес.
Спуск оказался нетрудным. Старая дорога, несмотря на все свои изгибы, была видна хорошо. Уэйдовские мосты сохранились в приличном состоянии, так что с переходом через два горных ручья сложностей не возникло. Мельком я еще успел поразиться тому, что два века хайлендской непогоды пощадили эти давние строения.
Задолго до того, как я достиг брода через Тарфф, начался мелкий дождик. Темная грозовая туча наконец-то настигла меня, и я с ужасом думал: что же сейчас творится на Корриярике? Мне представлялся оставшийся позади перевал — мокрый и темный, с одинокой старой дорогой, петляющей среди вересковых пустошей и торфяных болот.
