«В 1745 году, — зачитывал обвинение герцог Аргайл, — бунтарский дух непокорных и нелояльных горцев вновь подвиг их на восстание, уже третье по счету. Вы вместе с другими членами вашего клана организовали незаконное вооруженное объединение и сражались в нем до самого конца. На первых порах Божий промысел позволил вам добиться некоторого превосходства — возможно, для того, чтобы у вас было время одуматься. Но кто способен проникнуть в помыслы Всемогущего? В конце концов небеса послали нам великого принца, сына нашего всемилостивейшего короля, который — с отвагой, достойной его доблестных предков, и с удивительной мудростью — одним решительным ударом пресек все ваши преступные поползновения».
Воздав таким образом дань талантам «мясника Камберленда», герцог перешел к заключительной части своей речи:
«Если бы вы добились успеха в том восстании, то сейчас бы правили со своими мятежниками, попирая законы нашей страны, свободы подданных и догматы протестантской религии. Вы могли бы вершить суд там, где сейчас судят вас. Мы, нынешние ваши судьи, могли бы стоять перед вами со склоненной выей и участвовать в жалкой пародии на истинное правосудие. О, как бы вы торжествовали! Вы бы сполна утолили свою жажду крови, мстительно уничтожая неугодных вам людей и целые кланы… Но все вышло иначе. И сейчас, в течение того короткого времени, что вам осталось жить, вы можете сослужить великую службу своим друзьям и соседям. Вы обязаны предупредить их против тех порочных принципов и беззаконных поступков, которые привели вас к столь бесславному концу. И да смилостивится Господь над вашей душой!»
Джеймс из Долины с полным самообладанием выслушал эту гневную филиппику, а после вынесения смертного приговора произнес:
«Милорды, я покорно принимаю ваш жестокий приговор. Я прощаю членам суда и тем свидетелям, которые, вопреки присяге, несколько раз лжесвидетельствовали против меня. И я заявляю — перед Всемогущим Богом и всеми присутствующими, — что я понятия не имел о готовящемся убийстве Колина Кэмпбелла из Гленура и что я чист, как неродившийся ребенок. Я не боюсь смерти, но что меня печалит сверх всякой меры, так это моя репутация. Я не хочу, чтобы последующие поколения шотландцев считали меня виновным в столь ужасном и варварском преступлении».
Ветреным ноябрьским днем солдаты вывели Джеймса на небольшой пригорок неподалеку от переправы Баллахулиша. Ему дали возможность произнести последнее слово, и Джеймс ею воспользовался. Он говорил долго. В своей тщательно выверенной и аргументированной речи он изложил все обстоятельства судебного дела, еще раз заявил перед Богом о своей полной невиновности, упомянул о случаях взяточничества и лжесвидетельства, которые и привели его к столь печальному концу. С оттенком того, что при иных обстоятельствах мы бы трактовали как черный юмор, Джеймс посетовал, что ему, очевидно, пришлось отвечать не только за смерть Кэмпбелла, но и за грехи отцов, принимавших участие во всех якобитских восстаниях. В завершении речи он обратился к опечаленным членам клана, собравшимся на казнь. Повысив голос, чтобы перекрыть завывание ветра над долиной, он прокричал:
«Мои дорогие друзья и родственники, я от всего сердца прощаю свидетелей и членов суда. Во имя всего святого заклинаю вас не держать на сердце обиду и ненависть против людей, ставших причиной моей безвременной кончины. Лучше пожалейте их и помолитесь за этих несчастных, ибо за свое бесчестье им придется держать ответ перед Господом Богом. И хотя вам пришлось выслушать немало лжи и клеветы, на ваших глазах мое честное имя было растоптано и опозорено, прошу вас: отнеситесь к этому спокойно. Утешением вам пусть будет ваша собственная вера в мою невиновность. И да послужит моя смерть ко всеобщему благу! Забудьте все раздоры и междоусобицы и объединитесь во всеобщей братской любви и милосердии…»
В пять часов вечера все было кончено. Мертвое тело Джеймса Стюарта свисало на цепях с виселицы. Рядом стоял караул из английских солдат — чтобы члены клана не могли забрать тело и похоронить его по христианским законам. Место казни охранялось целых три года! В январе 1755 года останки Стюарта сами выпали из поддерживавших их цепей, но и тогда их не разрешили захоронить. Кости связали веревками, и восстановленный таким образом скелет заново повесили. Не прошло и года, как он снова упал — на сей раз прямо на руки членам клана. Если верить молве, родственники бережно собрали косточки Стюарта и тайно захоронили на маленьком кладбище Кейла, среди других Стюартов из Ардшила.
Но кто же все-таки стрелял в Рыжего Лиса?
Этим вопросом задаются с тех самых пор, как несчастного Джеймса Стюарта арестовали за преступление, которого он не совершал. Утверждают, будто вышеупомянутый Алан Брек, несомненно, был замешан в преступлении, но сам он якобы не стрелял в Кэмпбелла. В тот вечер рядом с ним находился еще один человек, который и произвел злополучный выстрел. Так кто же этот незнакомец?
На протяжении многих лет в Аппине бытует легенда, согласно которой в тот самый миг, когда проходила казнь Джеймса Стюарта, подлинный убийца лежал связанным, с кляпом во рту, в одном из близлежащих домов. Будто бы друзьям его пришлось пойти на крайние меры, чтобы удержать его от ненужного признания. Логика их была проста и вполне соответствовала духу того времени: бедняге Джеймсу уже не поможешь, а сам можешь поплатиться жизнью за подобную откровенность. Но представьте, в какой ярости пребывал тот человек, если членам клана пришлось его связать и обездвижить!
В своей книге «Суд над Джеймсом Стюартом» мистер Дэвид Н. Маккей пишет:
В ходе моего недавнего визита в тот район я обнаружил, что лишь немногие жители Аппина и Баллахулиша видели печатный отчет о суде над Джеймсом Стюартом, большинство же даже не подозревает о существовании подобного документа. Данный факт, прискорбный сам по себе, тем не менее доказывает, что те рассказы, которые передавались от отца к сыну, никак не могли быть пустыми слухами, почерпнутыми из печати… Но что же это за слухи? Что говорит народная молва о личности предполагаемого преступника? За время своих странствий между Гленко и Обаном я побеседовал со многими людьми, друзьями и просто знакомыми и в результате этих бесед пришел к следующему убеждению: если уж при таком широком круге осведомленных предпринимаются подобные меры секретности, тогда верны следующие мои предположения.
Во-первых, Джеймс Стюарт не принимал никакого участия в подготовке и осуществлении преступления.
Во-вторых, Алан Брек, хоть и был замешан в деле, не производил этого рокового выстрела.
В-третьих, в заговоре против Гленура помимо Алана Брека участвовали еще несколько молодых людей.
И, наконец, в-четвертых, обстоятельства убийства были хорошо известны определенному кругу лиц накануне казни Джеймса Стюарта; и по крайней мере одного из этих людей родственники связали и держали под замком, чтобы он во имя истины не попал сам на виселицу.
Что касается личностей заговорщиков и самого убийцы, то здесь существуют различные взаимоисключающие друг друга версии. Многие люди, убежденные, что именно они владеют разгадкой тайны, на самом деле введены в заблуждение праздными слухами. Я уверен, что истинная правда известна немногим членам клана Стюартов, и только им одним.
Попробуем подвести итоги этой таинственной истории. А они таковы: Алан Брек вынужден был бежать из Шотландии — специально чтобы навлечь на себя подозрения и таким образом выгородить своего друга и опекуна Джеймса Стюарта. Увы, Джеймсу Стюарту это не помогло, и человек, который ни сном ни духом не знал о готовящемся убийстве, понес за него незаслуженное наказание. Его сознательно обрекли на гибель, чтобы выгородить (и сохранить жизнь) некоторых членов семьи или клана.
Много лет спустя некая девушка по имени Джанет Макиннес пасла скот на холме за Баллахулиш-хаус и в дупле старого дерева обнаружила древнее ржавое ружье. Она отнесла находку старому мистеру Стюарту из Баллахулиша и тот с уверенностью заявил: «Это то самое злосчастное ружье!» До недавнего времени мрачная улика хранилась в одном здешнем доме. Ружья такого вида называли An t-slinneanach — то есть «лопатка»: это ружье из-за его непомерного веса можно было переносить только на плече.
