Хеннинг не ждет ответа.

— Он сказал, что у Махмуда есть улики, которые могут вас уничтожить. Так умно или не очень вдобавок к этому еще и убить журналиста, пусть и свидетеля осуществленного вами убийства?

— Убийством больше, убийством меньше, роли не играет, — произносит Хассан сурово, глядя на остальных в поисках поддержки. — А кроме того, тебя не найдут.

— Может, и так. Но если ты думаешь, что это облегчит тебе жизнь, то ты ошибаешься. Потому что одно дело, когда вы, наркоторговцы, убиваете друг друга. Думаю, большинству из нас это не мешает жить. Но убить журналиста — это совершенно другое дело. Не то чтобы нас, журналистов, все любили, это далеко не так, но в самой глубине души, хотя многие и утверждают, что ненавидят журналистов, я думаю, они рады, что мы существуем. И если кто-нибудь убьет журналиста или тот исчезнет с поверхности земли за то, что выполнял свою работу, здесь будет настоящий ад, это я тебе обещаю. Полиции уже известно, что вы за мной приглядываете, и если вам кажется, что у вас сейчас трудности, то только дождитесь завтрашнего дня, когда меня начнут искать, и вы узнаете, что такое трудности. Брогеланд предложил мне защиту от вас, но я отказался. Знаешь почему? Потому что я не собираюсь закопаться в нору или жить за щитом всю оставшуюся жизнь, и еще я не думаю, что вы настолько безумны, что сильно усложните себе жизнь, устранив меня с дороги. Но если ты хочешь убить меня, Хассан, то сделай это сейчас. Сразу. Ты окажешь мне большую услугу.

Звук его голоса с грохотом отражается от стен. Под ребрами бешено колотится сердце. Он смотрит на Хассана, продолжающего ходить кругами. Его ботинки отбивают медленные равномерные удары по мокрому бетонному полу. Остальная часть банды следит за шефом глазами.

— Откуда у тебя эти шрамы? — спрашивает Хассан через некоторое время.

Хеннинг вздыхает. Может быть, и хорошо, что Юнас будет здесь со мной сейчас. Мой хороший, хороший мальчик. Хеннинг вспоминает, как скакал в языках пламени, пытаясь прикрыть лицо руками, как загорелись волосы, сгорели и обожгли его, глаза Юнаса, увидевшего это, как он помогал тушить огонь, пока не стало слишком поздно.

Хеннинг помнит, как они стояли на балконе, а из гостиной к ним приближались жадные языки пламени, он помнит, как Юнас смотрел на него в поисках поддержки и защиты, помнит его слова, которые никогда не забудет, все будет хорошо, не бойся, я позабочусь о тебе, он помнит, как они забрались на перила, как Хеннинг схватил своего сына, посмотрел ему в глаза и сказал, что им надо прыгнуть, и они будут внизу, в безопасности, но было холодно, несколько дней до этого шел дождь, и перила стали скользкими, он заметил это, только когда забрался на них, и он подумал, что неважно, что будет с ним, главное — спасти Юнаса, я должен приземлиться первым, я приму на себя удар, а Юнас может упасть на меня, все равно, на какую часть тела, главное, чтобы он выжил, а Юнас сопротивлялся, плакал, не хотел, не мог, но Хеннинг заставил его, приказал строгим голосом, сказал, что они должны и если не прыгнут, то погибнут оба, и пообещал, что в следующие выходные они поедут на рыбалку, одни, только бы им добраться до земли, в конце концов Юнас храбро кивнул сквозь слезы, взобрался наверх, смелый мальчик, лицо Хеннинга было обожжено, и ему было трудно смотреть, но он должен был сделать это, должен был шагнуть первым и сделать единственное, что он мог, спасти собственного сына, он забрался на перила, взял Юнаса за дрожащие руки, поднял его, еще раз повторил ему свои слова, эти чертовы слова, но, когда Хеннинг посмотрел вниз или попытался посмотреть вниз, у него закружилась голова, запахло горелым, то ли из квартиры, то ли от его собственного лица, из двери, которую они не закрыли за собой, повалил дым, и, сейчас или никогда, им надо было прыгать, он сделал шажок, чтобы найти более устойчивое положение, чтобы почувствовать, что под ним больше нет перил, они исчезли, так же как и руки, которые держались за его руки, Юнас, куда, черт возьми, подевался Юнас, он не видел, не мог видеть, глаза слиплись, и он летел, парил к земле, ожидая удара, почувствовал удар еще до того, как соприкоснулся с землей, на него с грохотом обрушилась темнота, и он ничего не видел, ничего не замечал, ничего не чувствовал, только тьму.

Раньше Хеннинг никогда не видел тьму. Никогда не видел, что есть во тьме.

А вот тогда увидел.

Юнас боялся темноты.

Как же он любил Юнаса.

Юнас.

— В моей квартире был пожар, — тихо произносит он. — У тебя есть дети, Хассан?

Хассан отрицательно качает головой и фыркает.

— И не будет.

Хеннинг молча кивает.

— Может, уже перейдем к делу? — спрашивает Хеннинг, наполняясь холодным спокойствием. Он готов. Ничего страшного. Пусть наступит вечность. Хассан встает прямо перед ним. А потом достает пистолет. Он поднимает его, убеждаясь, что Хеннинг его видит, и прижимает дуло к его лбу.

Сейчас вернется тьма, тьма, которую я ждал, в которой никогда не наступает утро, голоса замолкают, сны спокойны и нет языков пламени. Приди ко мне. Забери меня в страну мертвых, но пусть кто-нибудь ждет меня там.

Хеннинг готов к удару, или грохоту, или хлопку, если Хассан пользуется глушителем. Хеннингу кажется, что, возможно, он успеет это услышать, прежде чем голова его превратится в кашу из крови и мозгов. Смерть страшна, но по крайней мере она унимает любую боль.

Но вот давление на лоб прекращается. Он открывает глаза и видит перед собой Хассана. Тот опускает руку.

— Хорошо, — говорит он и подходит на шаг ближе, подходит вплотную к Хеннингу.

— Но, если Яссера поймают, — шепчет он, — и будет суд, на котором ты станешь единственным свидетелем обвинения, мы придем и снова заберем тебя. Ты усек? Я даже не уверен, что мы тебя заберем.

Он делает шаг назад и проводит пистолетом поперек горла. Хеннинг тяжело сглатывает. Они стоят и смотрят друг на друга. Долго.

— Усек?

Хеннинг кивает.

Он усек.

— Открой дверь, — приказывает Хассан одному из своих людей, не отрывая взгляда от Хеннинга.

— Но…

— Просто открой.

Человек шаркает по бетону. Он нажимает на кнопку. Дверь шумит, открываясь, но только потому, что в автомойке стоит гробовая тишина. Хеннинг смотрит на Хассана, пока помещение постепенно наполняется светом. Он все так же крут. И Хеннинг ни секунды не сомневается, что Хассан говорит правду.

Дверь отъезжает до упора и с грохотом останавливается.

— Мой компьютер, — произносит Хеннинг. — Можно его забрать?

Хассан делает движение головой в сторону одного из мужчин, тот повинуется, хотя взгляд его полон неодобрения. Через несколько секунд он возвращается и пихает Хеннингу его компьютер.

Когда Хеннинг выходит на улицу и снова ступает на сухой асфальт, он видит, как в его сторону двигается шикарный «альфа ромео». Он поворачивается и заглядывает в автомойку. Дверь медленно закрывается. Удивительное зрелище. Плохие Пылающие Парни стоят кучкой и смотрят на него. Выглядят они круто. Жесть. Из этого получилась бы хорошая фотография на обложку, думает он. Группа, собирающаяся записать свой последний альбом. Когда дверь опускается до конца, вокруг становится тихо и пустынно.

Хеннинг слышит, что в одной из квартир кто-то занимается сексом. Вставляя ключ в замок маминой двери, он понимает, что звук исходит от телевизора. К счастью, от телевизора. И к счастью, не от маминого телевизора. Звуки раздаются из квартиры соседа Карла.

Карл работает консьержем. И Карл любит порно. Хеннинг никогда не говорил этого маме, но ему кажется, что она нравится Карлу. Если же она вопреки ожиданиям когда-нибудь сама догадается об этом, Хеннинг надеется, что она не станет злиться на него еще и за то, что он не поспособствовал ее счастливой старости в объятиях Карла. У Хеннинга есть чувство, что эта мысль может стать достаточно скабрезной, но у него никогда не было желания развивать ее.