Нетрудно догадаться, кто был прототипами некоторых героев сценария, думает Хеннинг. Даже слишком нетрудно.
Ему снова захотелось кофе. Он заказывает чашечку у бармена за стойкой, который уже начал подавать признаки недовольства тем, что Хеннинг выпил всего одну чашку кофе за то долгое время, что провел в кафе. В зале кроме него сидят еще два человека. Они молча едят свои салаты.
Кофе прибывает как раз в тот момент, когда он собирается продолжить чтение.
12.
Павильон — палатка на Экебергшлетте — поздний вечер:
Крупный план ямы. Мона снова прыгает вниз. Мерете засыпает яму землей.
Мерете: Ты с его компьютером сделала все как надо?
Мона: Конечно. Это было несложно. После секса он пошел в душ, и я смогла все устроить.
Мерете: Мы все продумали?
Мона: Я думаю, да. Подожди-ка, дай я выставлю руки наружу.
Мерете: Хорошо.
Мона вытаскивает руки из песка.
Мона: Вот так. Теперь можешь продолжать.
Мерете продолжает закапывать ее в землю. Скоро песок дойдет до подмышек Моны. Мерете откладывает лопату. Переводит дыхание.
Мерете: Хочешь что-нибудь сказать перед тем, как мы начнем?
Мона задумывается. Откашливается.
Мона (торжественным голосом): Все это ради женщин всего мира. А особенно ради женщин Норвегии.
Мерете улыбается. Камера медленно перемещается с лица Мерете на землю за ее спиной. Мы видим лопату. Мы видим сумку, которую привезла с собой Мона. Она открыта. Рядом с ней лежит большой тяжелый камень.
Хенриэтте никогда бы не позволила втянуть себя в такое, думает Хеннинг, отрывая глаза от текста. Она не могла сыграть эту роль, используя собственный сценарий, не могла позволить забить себя до смерти, чтобы донести до общества какие-то политические идеи.
Это просто кино, Хеннинг. Он слышит в голове голос своей матери, помнит, как забирался в ее объятия, когда Деррик[8] разгадывал таинственные преступления пятничными вечерами. Кто-то использовал сценарий Хенриэтте против нее самой. Чтобы поглумиться над ней? Чтобы направить подозрения в определенную сторону?
Он читает дальше.
Текст на черном фоне: «Две недели спустя».
12.
Павильон — допросная в полицейском управлении — утро:
Яшид Икбаль сидит за столом. Двое полицейских сидят напротив него. Полицейские настроены очень серьезно.
Полицейский 1: Что вы сделали после того, как получили текстовые сообщения, Яшид? Вы поехали разобраться с ней?
Яшид не отвечает.
Полицейский 2: Мы знаем, что вы пытались ей позвонить. Еще мы знаем, что тем вечером вы уехали из дома сразу после восьми.
Полицейский 1: Мы нашли следы жесткого секса, Яшид.
Полицейский 2: И у нас ваш компьютер. Вы заходили в ее почтовый ящик и читали ее почту в тот день. Зачем?
Полицейский 1: Мы все понимаем, Яшид. Вы разозлились. Это всем понятно. Она трахалась направо и налево, вы злились и решили преподать ей урок.
Полицейский 2: Вы поможете себе, если поговорите с нами, Яшид. Расскажите, что произошло. Это облегчит вашу совесть.
Яшид молчит.
Полицейский 1: После того как вы получили эсэмэс, вы поехали на площадку, где она снимала кино. Там вы ее изнасиловали и закопали в яму. После чего вы подобрали несколько тяжелых камней и бросали ими в нее, пока она не умерла. Достойное наказание, так ведь? За неверность?
Яшид смотрит на полицейских. Адвокат Яшида наклоняется и шепчет что-то ему на ухо. Яшид склоняется над столом.
Яшид: Я лублу Мону. Я не виноватый.
Полицейские переглядываются и вздыхают.
Текст на черном фоне: «Пять месяцев спустя».
13.
Павильон — Городской суд Осло — середина дня:
Яшид сидит рядом со своим адвокатом. Через несколько рядов от него сидит Харальд Гордер. Он удручен, находится в дурном расположении духа. Фарук Икбаль тоже здесь. Он выглядит напуганным. В зал входит судья. Все встают.
Судья: Прошу садиться.
Все садятся. Судья смотрит на присяжных.
Судья: Присяжные вынесли вердикт?
Старшина присяжных: Да, вынесли.
14.
Павильон — Городской суд Осло — середина дня:
Яшид крупным планом. Он смотрит в пол. Он очень нервничает. Камера переводит фокус. В конце зала сидит Мерете. Камера берет ее в фокус. Фокус держится на ней, пока староста присяжных зачитывает вердикт.
Старшина присяжных: В деле против Яшида Икбаля мы, присяжные, признаем его виновным по всем пунктам обвинения.
В зале начинается ликование. Мерете смотрит на Харальда Гордера. Она улыбается ему. Гордер отводит от нее взгляд и уходит. Мерете достает мобильный телефон. Она набирает текстовое сообщение. Мы видим, что она пишет.
«Один готов. Но их осталось еще много».
Она перелистывает свои контакты, находит Мону и нажимает на клавишу «отправить».
Конец
В некотором разочаровании Хеннинг откладывает сценарий в сторону и протирает глаза. Как будто реклама обещала леденящий кровь триллер, а вместо этого ему показали средненькую драму. Сценарий был для него ящиком Пандоры. Но в нем ничего не говорилось об электрошокерах, кнутах и отрубленных руках. Хеннинг даже начинает задумываться, а не существует ли другого, более жесткого варианта.
Сюжет фильма был нормальным: две женщины инсценируют убийство и делают так, что любовника одной из них арестовывают и осуждают за преступление, которого тот не совершал. Это всего-навсего выдуманная ситуация, размышляет Хеннинг, сценарий желаемого. Если перевести его в реальную жизнь, то Мона и Мерете — это Хенриэтте и Анетте соответственно, а Махмуд Мархони — это Яшид Икбаль. А Тарик — это Фарук.
До сих пор все верно, думает Хеннинг. И до сих пор все прекрасно совпадает с его собственными предположениями. Махмуд Мархони невиновен, а кто-то пытается его подставить. Текстовые сообщения, намеки на неверность, жесткий последний секс, граничащий с изнасилованием. Подозреваемому нелегко выбраться из плена таких доказательств, особенно если он отмалчивается на допросах.
Но кто такой Харальд Гордер? Судьбе его семьи отведено в сценарии так много места, что это должно быть важным. Имеет ли эта семья такое же значение в реальной жизни? Как говорила его мама, это просто кино. И кино не обязано быть зеркальным отражением реальности.
Но Хеннинг все равно развивает эту мысль. Харальд Гордер изменял жене с Моной, больше не с кем, а неверность наказывается побиванием камнями. Но почему Гордер и Мерете переглянулись в конце фильма? Почему она улыбнулась?
