А еще моя последняя запись в дневнике и вот, что я напишу в ней …»

– Валентина, – в комнату зашла Лиза. Девушка не ждала, что подруга зайдет неожиданно и пролила на дневник кофе, кружка стояла рядом с зеленой тетрадью.

– Ой, – Валентина поднялась с места, – в шкафу над полками, губки – дай мне их. Спасибо. Ох, Лиза нельзя так пугать я все записи испортила, которые писала на протяжении трех лет.

– Ничего мы сейчас исправим, – девушка достала из полки фен и, включив на малый режим, стала высушивать страницы.

– А еще меня чудной называете, – покачала головой Валентина, – может, мы еще на печке его высушим?

– Высушим, если понадобиться, – кивнула Лиза, – жалко, что пятна на листах останутся.

– Да, – кивнула она, забирая из руки Лизы фен, – жаль, что дневник попадет к нему в таком состоянии.

– К нему? – переспросила Лиза, и тут до нее дошел смысл сказанного, – Да, ты умница! Неужели до тебя дошло! Слава богу – ты три года думала, чтобы написать ему?! Неужели ты решилась?! Я думаю, твоей сестрички Софии не придет в голову, эм… приехать в Россию в гости именно сейчас, когда ты приняла правильное решение?! Ух, я бы убила эту гадину – гадину за те слова в аэропорту… Неужели ты не замечала, что София завидует тебе? Мм???

– Прекрати Лиз, она все–таки моя сестра, – в шутку обиделась Валентина, – и да, я хочу написать ему первой. На этот раз никто не переубедит меня в моем решении. Он должен знать, что я простила его.

– Простила? – Лиза прошла узкую комнатку и села за пианино, – Мне кажется, что ты не обижалась на него. Саша твое счастье – ты обожаешь своего сына.

– О, дело не в моей беременности, – улыбнулась Валентина и выключила фен, – а дело в событиях восьмилетней давности. Как же это было давно... Понимаешь, Лиз я хочу отослать дневник не оттого, что ревную из–за его слабых попыток наладить личную жизнь…несовсем. Он любит смс и думаю, мои слова на бумаге, а вернее мои личные записи понравятся ему. Я отсылаю эту тетрадь человеку, потому что простила и поняла смысл слов в Косте. У меня было много времени раздумывать над сказанным Лентом тогда. Не знаю, я отчего–то уверена, что в Косте был непростой горячий секс у камина. Там была любовь, признание, извинение за тот проступок, что он совершил надо мной восемь лет назад. Если он откликнется, то я буду знать, что наша разлука это попытка оградить меня от Амелии, а если Лент промолчит то…то, значит он вновь добился меня, но не как зверь в поле, а как человек.

«Тогда наши пути навсегда разойдутся – чудовищу со мной не место», – мысленно добавила девушка. Валентина также не стала говорить, что очень ревнует, когда украдкой читает в социальных сетях о новых романах Лента. Она также не стала травить рассказами впечатлительную Лизу, что влюбилась как девчонка и до сих пор не может забыть мужчину.

На слова Валентины Лиза удивленно открыла рот и часто заморгала. Ей понадобилось несколько минут, чтобы обрести дар речи:

– Насильник и Харт один человек??? Не может быть такого! Я – не – верю!

– Сложно представить, не правда ли? – тихо засмеялась Валентина, – Я сама не верила, пока не убедилась, что – да.

– Что смешного? – недоумевала Лиза и захлопнула крышку пианино, – Тут плакать нужно…боже мой, насильник и жертва…Докажи мне, что твои слова правда?

– Сначала я сомневалась, что это он – за две короткие встречи тут на Дачном я толком запомнить его не успела, тем более одна из них напугала меня до смерти. Однако встретив после событий его, я постеснялась спросить прямо, чувство тактичности не позволило. Но в Косте случилось одно совпадение. Я увидела у него на руке шрам. Он тянется почти от запястья до сгиба локтя. – Валентина пролистала страницы дневника и указала на страницу, – помнишь случай, когда я перебила пальцы Мише крышкой пианино?

– Ну, и? – кивнула удивленная Лиза.

– До этого я ездила в Дачный и достала старый дневник. Не знаю, что тогда на меня нашло, но я дала описание своему насильнику вот оно – читай…– девушка указала на строчки, – читай – это доказательство.

– И прочитаю, – Лиза пододвинула тетрадь и начала читать:

«…Пока я падала в черноту, он сбросил остатки моего платья и приобняв надел свою рубашку, застегнул пуговицы. Закончив с рубашкой, насильник не ушел, а сильнее обнял и стал гладить по волосам. Первое, что я подумала – что он сейчас задушит меня, а тело выбросит в реку. Меня найдут не скоро, а если найдут, то синюю и распухшую от воды. От этих мыслей затошнило, и я мысленно попрощалась со всеми кого люблю.

Однако он что–то сказал, (слов я не разобрала), он прошептал тихо – тихо и на мое плечо упала капелька, но не моя слеза. Видимо, плакал он. Любопытство взяло верх и мои пальцы стали перемещаться по его руке вверх. Подушечки пальцев скользили по уродливому шраму, тянущемуся от кисти руки к сгибу. Я чувствовала его плечо – широкое, сильное. Скользила кончиками пальцев по шее, острому подбородку, пухлым губам, прямому носу, высоким скулам, глазам, широким бровям и высокому лбу. Мужчина был наверно молод, но я точно не знаю. Знаю, что по его щекам катились крупные мужские слезы. Открытие удивило тогда меня. Что это – раскаяние?

Мужчина дернулся, вздрогнул, оттолкнул от себя и оставил одну в поле пшеницы…»

– «Подушечки пальцев скользили по уродливому шраму, тянущемуся от кисти руки к сгибу». – еще раз перечитала Лиза чуть ли не по слогам написанное Валентиной, – Очешеть!

– Хм, у тебя новый вид не опознанных словарем слов? – опять улыбнулась Валентина.

– Тут на другом языке заговоришь, – Лиза запустила длинные пальцы в темные волосы, – как я понимаю, запись была сделана тобой до знакомства с Хартом?

– Да, – Валентина встала и прошлась по комнате. Подруга же была в каком–то предъистеричном состоянии. Она барабанила пальцами по крышке и поджимала губы.

– Однако ты пишешь, что он плакал. Он заплакал после того, а значит, он понял, что совершил чудовищный поступок, но я все равно не могу поверить. Может, – но Лизу перебила Валентина:

– Это был он, я знаю – он говорил мне, что хочет вернуть время и исправить ошибку прошлых лет. Он сказал, что обидел человека, унизил его и теперь не может найти в себе мужества сознаться в поступке. Я тогда думала, что там, в Косте был просто разговор. Однако нет, Валентин извинился передо мной.

– Вы оба ненормальные – один рыдает после того как…черт, даже слов не могу подобрать. Вторая пишет, что цитирую тут рядом написано на странице: «…Он наклоняется и целует меня в губы. Его губы сухие, дыхание горячее, в поцелуе сила, но не страсть…его поцелуй…его…» Слушайте вы прямо–таки сладкая парочка. На прием к сексопатологу записаться не хотите??? – Валентина на вопросы Лизы не ответила, знала, что подруге нужно высказаться:

– Ты всегда была чудная, но чтобы так…Серьезно – ты поцеловала того, кто издевался над тобой? В моей голове не укладывается! – Лиза помолчала и начала говорить более спокойным голосом:

– Да, я согласна, что допустим спустя столько лет Харт увидел девушку, которой причинил боль, и решил отплатить ей своим общением – это смотрелось бы, как извинение за поступок, это я понимаю. Но до меня не доходит другая суть – зачем было тащить ее в кровать? Вернее, тебя. Я…после такого не знаю, что и думать… Валентин, тот самый Валентин – образец для подражания, сэкси, лапочка, душенька и тот…мужчина, который вытворял с тобой все эти гадости, мерзости, грубо, насильственно, без любви – один человек, – видимо под словом «мужчина» Лиза хотела сказать крепкое словечко, но удержалась от цензуры:

– Блин, Валентина у меня после твоего признания «мешанина» какая–то в голове…я даже слова правильно сказать не могу. Я не знаю как относиться этому человеку. Брезговать, глядя на его появление в свете или решить, что он все же человек, которого в душе есть свои персональные демоны.