Американка с удовольствием выполняла обязанности неофициального агента по рекламе на новом предприятии.

Покупки укладывали в бумажные пакеты с портретами Че Гевары и Мао и слоганами вроде «Долой все!», вместо ручек — изящные тесемки.

Саманта объявила «Хатчинс — Рив» опасным для покупок местом, хотя цены там не превышали тысячи франков.

Забавно, что это придумала давняя клиентка кутюр, но Жислен, воодушевленная успехом, поняла, что ей нравится создавать альтернативу строгой исключительности и привилегиям модных домов.

Они наметили первую «настоящую» коллекцию на июль, в одно время с Неделей высокой моды.

— Привлечем внимание закупщиков и прессы, подготовим их к переменам, — распорядилась Саманта. — Но у нас не будет позолоченных стульчиков для позолоченных задниц! Сделаем показ открытым для народа: модели будут прохаживаться в витрине, и все желающие смогут посмотреть прямо с улицы. Перерывов не будет, зрители могут меняться.

— Сможешь убедить свою девушку дефилировать в нашей витрине? — спросила Жислен.

— Мы давно не общаемся, — признался Кристофер.

Женщина подняла брови.

Хатчинс и Рив стали коллегами. Их вкусы и стиль во многом совпадали, а встречи, примерки, эскизы, планы заставляли время скакать галопом, и у парня просто не оставалось сил на печаль.

Забыть Софи было трудно, особенно когда он каждый месяц видел ее фотографии на страницах английского «Вог». Британец надеялся, что у нее роман только с камерой. Постепенно будущая мама начала фотографироваться в просторной одежде или выше плеч, рекламируя украшения, шляпы, прически или макияж. Видимо, беременность стала заметна.

Когда муж Жислен приезжал в город, Кристофер назначал свидания молоденьким моделям. Бросал их до того, как отношения становились серьезными. Софи так и осталась для него Единственной.

Утром юноша со стыдом вспоминал события вечера и ночи и, чтобы забыться, погружался в работу.

Он слишком много пил.

Кристофер по-прежнему видел в моде свое призвание. Он не желал пользоваться одиночеством Шанель, просто каждую субботу ужинал с ней в «Рице». Поэтому парень растерялся, когда мадемуазель однажды предложила ему работу.

— И чем я займусь? — удивленно спросил юноша.

— Будешь делать мою жизнь проще: налаживать отношения между мной и портными, моделями, главами ателье… У нас слишком много конфликтов. Знаю, со мной трудно. Но ты сможешь контролировать мой перфекционизм.

— Простите, но я не «миротворец», — вежливо сказал Кристофер, — а дизайнер. И только-только сбежал от кутюр, создал фирму. Вы — революционер среди модельеров. А я нашел новый способ быть дизайнером. Пока что идея Жислен неплохо работает.

— Наверное, ты прав, — печально кивнула Шанель. — Кутюр пришел конец. Баленсиага определенно думал то же, когда решил отойти от дел! Если я не найду себе замену, мой дом ждет та же участь.

— Подскажи, как тактичнее закончить отношения? — спросил британец Клауса в конце недели.

— Крис, это за меня всегда делали девушки, — пожал плечами немец, — и отнюдь не тактично.

Это был один из редких вечеров, который друзья провели вдвоем. Около полуночи они сидели во «Флёр».

— Жислен намекает, что может уйти от мужа, — сказал Кристофер. — Надо бы подбодрить ее, но я не стану. Софи вернется, уверен. Ты ведь видел ее недавно?

— Да, в Лондоне. В доме «Вог». Она стала еще красивее.

— У нее есть парень?

— Не знаю.

Кристофер кивнул, у него будто камень упал с души. Работа не помогала притупить чувства. Алкоголь не заливал воспоминаний. Некоторые знакомые британца вечерком пускали по кругу косяк, и отказываться считалось немодным. Но как ни старался парень уйти от реальности, он прекрасно знал, что любимая скоро родит его ребенка. И что тогда почувствует он, отец малыша? Всегда оказывалось, что проще налить себе еще вина, чем искать ответ на вопрос.

— Саманта?

— Д-да. Кто это?

Она нанесла на лицо йогурт (недавно вычитала — отличная маска). Вот только будет ли эта маска так же хороша для трубки, в которую затекла?

— Джерри. Джерольд фон Шлоссберг. Номер мне дал ваш отец.

О себе мужчина рассказал следующее: высокий, симпатичный американец, холост, друг ее папы, остановился в «Рице» — шесть фактов, которые сразу заинтересовали девушку, особенно «высокий», «симпатичный», «холост» и «Риц».

Джерри пригласил ее выпить.

Будет забавно наряжаться для незнакомца, решила она. Мужчина показался Саманте очень интересным и слегка опасным. Может, отец подослал шпиона? В любом случае она должна экипироваться на все сто.

— Я просто обязана выглядеть ослепительно! — призналась девушка Жан-Жаку.

В пятницу в три часа дня мадемуазель Шанель позвала месье де Кузмина в гостиную. По опыту он знал, что это опаснейший момент недели: старушка сталкивалась с одиночеством лицом к лицу.

Из всех своих директоров Коко немного доверяла только этому крупному неуклюжему мужчине. Он хотя бы не из семейства Вертхеймеров, которые сначала купили права на парфюмерию «Шанель», а потом — на весь дом. Неважно, сколько юристов заверяло пожилую даму, что сделка прошла честно, она считала себя обманутой. Обманутой самой жизнью.

Шанель предложила Эдуару выпить.

— Мне восемьдесят семь, — начала она.

Мужчина кивнул.

— Кого оставить во главе дома? Мне нравятся четверо молодых людей. Трое — Софи Антуан, Моник Фар и Саманта Липштадт — работают здесь. И еще Кристофер Хатчинс, англичанин. Они понимают мой стиль, мой настрой.

Габриель внимательно посмотрела на собеседника.

— Могу я быть уверена, что все пункты моего завещания будут исполнены? Ты поможешь?

— Мадемуазель, это дело ваших душеприказчиков.

— Они в Швейцарии. Мне будет спокойнее, если кто-то в доме встанет на защиту моих интересов. Ты единственный, кого я могу попросить.

Месье де Кузмин, как всегда, пожал плечами.

— Мадемуазель, будет конфликт. Я бессилен.

— Но Вертхеймеры доверяют тебе! — Старушка сурово глянула на Эдуара. — Должно же быть у тебя хоть какое-то влияние?

Мужчина грустно посмотрел на начальницу.

— Как директор «Шанель» может быть нейтральным? Предлагаю мадемуазель найти постороннего человека.

— Сможешь ли ты отказаться от миллиона долларов? — отчеканила Габриель.

— Подкуп, мадемуазель? — нахмурился он.

— Не называй это так. Я оставлю тебе значительную сумму, надеясь, что ты проследишь за соблюдением других пунктов завещания. Дом должен возглавить тот, кого я знаю, кто мне не безразличен и был ко мне добр. Разве это не благоразумно?

Де Кузмин прокашлялся.

— Мадемуазель, вы не учли один важный факт, — тактично начал он. — Это больше не ваш дом.

«Неблагоразумно? — думал де Кузмин по дороге домой. — Ха! Мадемуазель сделала карьеру на неблагоразумии! Шапки долой! Будешь благоразумным — ничего не добьешься». По его мнению, быть «благоразумным» означало позволять другим переступать через тебя. Мужчина улыбнулся, размышляя о попытках старушки контролировать «Шанель и К^о» даже после смерти.

Эдуара включили в совет директоров как отличного администратора. В каких-то вопросах Вертхеймеры прислушивались к де Кузмину, но он не был достаточно весомой фигурой, чтобы повлиять на выбор следующего главы дома. Мадемуазель просила слишком многого.

«Софи так и осталась маленькой девочкой, — подумал он, — моделью, для которой карьера всегда будет на втором месте после личной жизни. Хатчинс амбициозен и предан делу, но его стиль совершенно не подходит для „Шанель“. Моник Фар работает безупречно, но наверняка способна лишь переделывать старые модели. Что до Саманты, Вертхеймеры ни за что не позволят американке, даже здравомыслящей, возглавить компанию». К тому же мужчина начал сомневаться в ее «здравомыслии».