В пятницу утром Кристофер пришел на работу и застал всех в слезах: Камилла Деланж перенесла обширный инфаркт под сушилкой в любимой парикмахерской.

На изящных похоронах юноше выпала возможность взглянуть на некоторых светил мира кутюр, живших в Париже. Он словно открыл энциклопедию моды, наблюдая, как пожилые дизайнеры, прихрамывая, заходят в церковь Святой Магдалины: мадам Али Грес, легендарная создательница вечерних платьев из драпированного шелкового джерси, Гай Ларош, Магги Руфф, сама Нина Риччи опирается на руку элегантного сына Робера.

Жюль решил, что стал незаменим для дома, запросил слишком большую зарплату и был тотчас же уволен. Шанталь Деланж, единственная племянница Камиллы, которая действительно любила моду, убедила семью, что пришло время восстановить престиж старинного дома. Она вызвала Кристофера к себе в офис. Directrice была невысокой симпатичной блондинкой за тридцать. Юноша знал, что у нее есть муж и маленький ребенок.

Британец сидел, слегка нервничая, а парижанка внимательно его разглядывала.

— Для последней коллекции Жюль отобрал много твоих эскизов, — внезапно заговорила она. — Наряды раскупили, правда, не постоянные клиентки, а их дочери. Возможно, стоит приложить больше усилий и привлечь молодую клиентуру? — Шанталь пожала плечами. — Наверное, я сошла с ума, но в июле нам понадобится коллекция осень — зима. И я собираюсь попросить тебя создать ее.

— Я все сделаю! — Кристофер слегка подпрыгнул от неожиданности. — Вы не пожалеете!

— Тогда скажи, что я в здравом уме, — вздохнула женщина.

Парень подался вперед.

— Я молод и хочу творить для молодых. Я перенесу «Деланж» в семидесятые.

— Не все наши клиентки молоды, — предупредила Шанталь. — А коллекция должна понравиться всем.

— Но любая женщина хочет выглядеть молодо! — воскликнул Кристофер.

— Ох, не думай о возрасте! Просто создай одежду, которую можно будет носить.

— И конечно, приложить усилия для привлечения новых клиенток?

Шанталь с сомнением посмотрела на юношу, и Кристофер понял, что ему придется отбросить самые смелые идеи. Сейчас главное — удержаться на гребне волны. Но чистокровный скакун воображения уже почувствовал свободу — и устремился вдаль.

— Чуть ли не самое знаменательное событие за всю историю моды! — как всегда, радостно съязвила Саманта. — Какая возможность! Ты, Кристофер Хатчинс, станешь следующим Кристианом Диором.

— Может быть, — буркнул парень.

— Эй, а я могу стать твоей женой — еврейской Диор! — Девушка давилась от смеха. — Но серьезно, подумай о прессе. «Англичанин покоряет Париж».

Она замолчала и тревожно поглядела на друга.

— Ты ведь собираешься покорить его? В твоем мозгу роятся миллионы гениальных идей!

Он обнял ее.

— Я разнесу «Деланж» в пух и прах — и построю заново. Шокирую всех.

— Да, но не забудь об одежде, «которую можно носить». Давай пообедаем в «Ла Кетш». Не верится, что Шанталь Деланж решилась на такое! Скажи ей спасибо: ну, знаешь, секс из благодарности.

— Ей это не нужно, она замужем, — протараторил Кристофер.

— А ты видел ее мужа?

Саманта взяла юношу под руку и повела в «Ла Кетш» — изящное сочетание продуктового магазина и кафе-ресторана — в конце улицы.

— У меня тоже есть новости.

Девушка сделала заказ, меняя ингредиенты в блюдах. А когда официант удалился, подалась вперед.

— Я сказала отцу, что встречаюсь с немцем, — простонала Саманта. — Я пишу папе каждую неделю, рассказываю, как живу.

Она порылась в сумочке и достала письмо.

— На ломаном английском — отец не получил классического образования. Но это не помешало ему в тридцать лет заработать первый миллион. Это письмо знаменует конец моего детства. Наверное, в двадцать пять слегка поздновато?

Девушка сняла с сумки шарф от Шанель и повязала на голову.

— Еврейский ритуал? — спросил Кристофер, наблюдая за подругой.

— Нет, мне просто нравится одеваться по случаю, — объяснила Саманта. — Я прочитаю письмо, как папа.

Она прокашлялась.

— «Моя дорогая малыш Сэмми», — начала американка со странным акцентом.

Кристофер удивился.

— Ты транслируешь через свое тело дух отца?

Саманта сердито глянула на него.

— «Всегда я радостен, когда читаю твои славные дастежения во Париже, — продолжила девушка. — Твои дастежения делают тебя образованной молодой леди, и папочка очень тобой гордится. Так я был радостен, когда прочитал, ты нашла мужчину который тебя любит и обращается с тобой как с Принцесой».

— Это Клаус, — прервавшись, напомнила Кристоферу Саманта.

— «Но я чуть не отдал концы, когда прочитал, что он немец. Сэмми, ты как могла так поступить со мной? Может, его отец или дед был нацистом. Ты спросила это, перед тем как позволить ему любить тебя? Может, ты забыла, что нацисты убили твоих бабушку и дедушку? Возможно, ты целуешь сына убийцы! А теперь порадуй своего папочку, избавься от этого нациста. Конечно же, в Париже много свободных французов. Такой красавице не обязательно быть в одиночестве».

Она подняла на Кристофера заплаканные глаза.

— Папочка — единственный мужчина, который считает меня красивой.

Девушка опустила письмо и убрала шарф, не отрывая взгляда от Кристофера.

— Клаус — фашист? — шепотом спросила она.

— Если я правильно помню уроки истории, фашистов наголову разбили в сорок пятом, — проговорил британец.

— Фух! Повезло Клаусу.

Саманта обмахнула лицо письмом.

— В Беверли-Хиллз и в Нью-Йорке мы не знали ни одного немца. Папа не предупреждал меня о них. Хотя моей странной семейке свойственны такие запреты. Я вижу все иначе: для папы немец — это нацист, для меня — великолепный любовник с неподражаемым марширующим ритмом. Да еще и талантливый модный фотограф. Мне повезло с Клаусом. Я не могу бросить его!

— Надеюсь. Он так сильно увлечен тобой! Что скажешь отцу?

Девушка на мгновение нахмурилась.

— Думаю, пошлю открытку с Эйфелевой башней и скажу — очень тактично, конечно: иди куда подальше. По-венгерски. — Она неотрывно смотрела на Кристофера, ослепительно улыбаясь. — А пока начну менять Клауса. Ну, знаешь, сделаю его более французом, нежели немцем. Все дело в образе.

Девушка просияла, допивая кока-колу.

— Спасибо, что выслушал. А теперь подумаем, как превратить «Деланж» в самый шикарный дом на планете. Даже лучше «Шанель».

— Девушки, знакомьтесь, это Софи, — провозгласила глава ателье. — Она будет проходить stage[49] у нас.

Софи неуверенно зашла в мастерскую. Остальные работницы посмотрели на нее. Моник очень внимательно оглядела симпатичную новенькую — и внутри поднялась волна противоречивых эмоций. Одна из них — зависть. Скромница увидела в этой девушке угрозу.

Остальные с первого взгляда поняли, что Софи лучше одевается и красивее говорит: очевидно, испорченной богатенькой девочке понадобилась stage, чтобы подняться по карьерной лестнице.

Работницы садились на скамью, совсем новеньким приходилось протискиваться на незавидное место посередине. Чтобы забраться туда, Софи подняла изящную ножку, показав дорогие туфли.

«Неужели не понимает, что такая роскошь вызовет только зависть?» — подумала Моник. Она искоса наблюдала за Софи. Та присела рядом с Матэ из Алжира и спокойно занялась подкладками для юбки. Пахло от новенькой дорогими духами.

Мраморно-бледная кожа Софи, зеленые глаза, роскошные рыжие волосы, манера держаться так, словно она из другого мира, — Моник не могла оторвать от девушки взгляд. Она постаралась сосредоточиться на работе.

Софи глубоко вздохнула и начала шить. Она поступилась гордостью, попросив мать устроить stage. Хотя помочь начать карьеру — меньшее, что могла сделать мадам Антуан. Работать на «Шанель», даже бесплатно, интереснее, чем учиться в школе «Шамбр синдикаль». Она вошла в мир высокой моды! Только одно плохо: шитье подкладок оставляло слишком много времени на размышления.