На вечеринке было несколько ближайших друзей Лоренса, двое из которых были профессиональными юмористами, а один — спустя пару лет — даже прославился на всю страну. Естественно, если чего-то и недоставало на той вечеринке, то только не юмора, забавных историй, искрометных экспромтов и смеха. Интересно, что многие из тех шуток я могу пересказать даже сейчас, но совершенно не помню ни единого слова, произнесенного Лоренсом, как не помню и такой простой вещи, как: пожал ли он мне руку при первой встрече или просто приветливо помахал.
А вот что я отчетливо помню, так это то, что я не отходила от Лоренса весь вечер. Среди гостей образовывались круги или кружки общения; они то затухали, то возникали вновь, но я оставалась лишь в одном — там, где был Лоренс. Причина то была или следствие, но про себя я решила: Лоренс самый обаятельный человек на этой вечеринке; пожалуй, даже нет — самый обаятельный из всех, кого я встречала в своей жизни.
Не то чтобы он был каким-то прирожденным комиком — есть люди, у которых это в крови — смешить других; они устраивают представление, а ты попадаешь под их обаяние уже потому, что являешься частью аудитории, которая и собралась-то для того, чтобы причаститься к их обаянию; в свою очередь, понимая, что именно должно потешить публику, юморист просто вынужден в который раз играть на нее, и в этом смысле присутствие или отсутствие кого-либо из зрителей не имеет ровно никакого значения как для хода его мыслей, так и для всего шоу. Но Лоренс любил не только говорить, но и слушать. Он задавал тебе вопросы, тем самым вынуждая отвечать, а пока ты думал, что сказать, ты вдруг и сам замечал за собой внезапную тягу к остроумию, что, собственно, и делало тебя интересным собеседником. Сам Лоренс говорил быстро, чему немало способствовала острота мышления, а его мгновенная реакция могла как восхитить тебя, так и застать врасплох. При этом он никогда не задавался целью ни переговорить тебя, ни оборвать, пусть даже ради красного словца. Беседуя с ним, ты понимал, что именно ты находишься в центре его внимания, но, оглянувшись, вдруг обнаруживал, что вокруг уже собралась немаленькая толпа и прислушивается к вашему разговору. Нельзя сказать, что сам Лоренс неизбежно оказывался в центре внимания любой компании, куда бы он ни попадал, но то, что одно его присутствие делало эту компанию интересной — с этим не поспоришь.
Помимо всего прочего, было у Лоренса кое-что еще, что привлекало к нему внимание, — его голос. Голос был густой, глубокий и раскатистый, как будто его грудная клетка представляла собой некий органный зал с прекрасной акустикой. Хрипотца добавляла обертоны, и когда Лоренс смеялся, то казалось, звучит весь орган. С таким голосом, как у него, можно было рычать, как лев, а можно было внезапно понизить его до уровня доверительной шутки, которая касалась лишь вас двоих. Много позже Лоренс признался, что в двадцать с хвостиком он годик проработал ди-джеем на шведском радио на негосударственном канале, который транслировал в эфире рок-н-ролл; и, куда бы он ни пошел — пусть в тот же «Макдональдс» за несчастной порцией картофеля фри, его тут же узнавали по голосу: «Эй, да это же Лоренс, тот самый, что на радио!» В отношении Лоренса можно было безо всяких оговорок сказать, что его голос и впрямь был, что называется, говорящей деталью: достаточно было один раз его услышать, чтобы уже никогда не забыть.
В какой-то момент Андреа обмолвилась, что у Лоренса есть подружка, и даже показала ее. Та сидела на скамеечке у походного столика-раскладушки со всякой пикниковой всячиной — точно такие же были расставлены по всей крыше. Вечер был тропически знойным, на мне был такой, знаете ли, легкий, если не сказать «легкомысленный» модный топ, что не столько скрывал, сколько выказывал волнительные особенности моей фигуры. И я тогда еще подумала, что если бы на ее месте была я, то мне бы точно не сиделось: заметив, что твой парень битый час треплется с какой-то малознакомой одинокой девицей, у которой, во-первых, есть на что посмотреть и которую, что тоже крайне важно, привела сюда подруга, уж я бы нашлась, как положить конец этой идиллии, и как можно быстрее.
Честно могу признать, однако, что тем вечером — во всяком случае, настолько, насколько далеко заходили мои намерения — реальной угрозы для этой его подружки я не представляла. Краем уха отметив, что у Лоренса есть девушка, с которой они вместе, почитай, уже четыре года, я без колебаний готова была придушить любые свои поползновения на чужое собственной рукой. Мужчины, которые были заняты, меня не столько привлекали, сколько отпугивали. Но — и тут уж я ничего не могла с собой поделать! — очень стойкий интерес у меня вызывали те, кто испытывал интерес ко мне. Более того, интерес ко мне я полагаю одним из самых важных качеств, которыми должен обладать мужчина, чтобы я испытывала интерес к нему. Можно назвать это эгоизмом, но именно такой подход к мужским достоинствам избавил меня от ряда напрашивающихся, но тупиковых отношений.
Для Нью-Йорка я все еще была приезжей, и заводить роман с лучшим другом жениха своей лучшей подруги, едва сойдя с трапа самолета, представлялось мне верхом безнравственности, за которым дальше следует уже инцест. Только Бог ведает, куда могут завести подобные отношения, а уж грядущая свадьба Андреа и Стива никак не должна была стать ареной для их выяснения. Естественно, в восьмимиллионном городе возможность выбора есть у каждого. Кроме того, был еще и такой вопрос, как разница в возрасте — как-никак, а Лоренс был на девять лет старше меня. По большому счету какая разница эта самая разница, но мне вовсе не нужно было пролистывать какую-нибудь «Этику и психологию семейной жизни», чтобы меня осенила догадка: если мужчина до сорока еще не был женат, то одна из возможных причин тому — его неприятие самого института брака. Именно поэтому в моей табели о рангах почти на одной ступени с «недоступным» стоял мужчина, который был теоретически доступен, но которого в будущем еще нужно будет уговорить пойти на такой решительный шаг, как пожизненное заключение… брр… брачного контракта.
Не могу сказать, что я испытываю приверженность к какому-то одному, раз и навсегда заданному, типу мужчин. Оглядываясь назад, я, тем не менее, нахожу нечто общее у всех своих поклонников, на которых и я имела более-менее серьезные виды. Все они были высокие и худощавые, будто постоянно недоедали; у всех были темные волосы и темные глаза, крупные носы и торчащие в стороны — дальше, чем хотелось бы, — уши. Все они были весьма начитаны, имели художественные наклонности или, на худой конец, считали себя непризнанными в любой из этих областей, что позволяло нам подолгу и не без изыска вести замысловатые беседы о книгах и политике. Еще — все они были застенчивы и неловки и очень удивлялись тому, что такая довольно разбитная девица, как я, тоже интересовалась книгами и политикой. Лоренс, напротив, широкоплеч и приземист, грудь — как бочка, и короткие и сильные, будто литые, ноги. Ноги борца, я бы сказала. Глаза у него голубые, а на свету, да в сочетании с голубой рубашкой — и вовсе как небо, голубее не бывает. Крупные у него черты лица или мелкие — решить невозможно просто потому, что они подвижны до неуловимого. Если полистать мои фотоальбомы, то запомнишь лишь бесконечную серию примелькавшихся идентичных улыбок, вокруг которых с течением лет постепенно углублялись старые и появлялись новые морщинки. Я видела сотни фотографий Лоренса, и среди них не было двух похожих, где бы он застыл с одинаковым выражением лица. Мне всегда нравилось следить за его лицом, но вот свести все черты воедино, в одну целостную картину, — задача для меня непостижимая. Живость его лица, так же как и живость ума, не позволяли угнаться за собой, чтобы сделать одномоментный снимок и сказать: это — он, так что угнаться я даже не пытаюсь.
Не то чтобы я села и составила список причин, почему мы с Лоренсом не могли быть парой, — вовсе нет. Я просто пытаюсь объяснить, почему Лоренс, даже при всем том впечатлении, которое он произвел на меня в вечер знакомства, был без обжалования занесен мной в категорию «друзей, но не больше». Каталогизация производилась на подсознательном уровне. По мере того, однако, как росла наша дружба, росло и количество вопросов от самых разных людей: почему, дескать, мы не пара, но лично у меня эти вопросы вызывали недоумение: как, разве не видно, что мы просто созданы друг для друга… для того, чтобы быть друзьями?
