Тут он не ошибался. Ибо единственное, что оставалось пока на виду, были переносные кошачьи корзинки. Скарлетт и Вашти, едва взглянув на них, тут же задали стрекача и забились в самый дальний угол опустевшей кладовки. Бегство при виде стоящих наготове корзинок вошло у кошек в привычку, и за несколько минут мне удалось поймать их и сюсюканьем добиться погрузки.
Гомер у меня всегда оставался напоследок, поскольку обычно загнать его в «стойло» было проще всего: корзинок он не видел и потому не успевал убежать прежде, чем их извлекут на свет. Кроме того, из всех троих он был наиболее восприимчив к командам вроде «Нельзя!» и «Сидеть!»
Но на сей раз он то ли слишком разволновался от внезапного исчезновения мебели, то ли не успел прийти в себя, но в результате мой кот поднял бунт, какого история дома еще не знала. «Нельзя, Гомер, сидеть!» — напрасно взывала я. Даром что забиться ему было некуда — ни щели, ни закоулочка, ни «под», ни «между» — везде хоть шаром покати, но погоня за ним отняла у меня добрых двадцать минут, и даже когда он попался мне в руки, забираться в клетку никак не хотел, упираясь всеми четырьмя лапами и цепляясь за мою руку. Не то чтобы Гомер нарочно хотел поцарапать меня, а просто вслепую хватался за все, до чего мог дотянуться. И лишь мой внезапный вскрик от боли на мгновение заставил кота утихнуть, и этого мига мне хватило, чтобы осторожно просунуть его голову в корзинку и, подтолкнув его внутрь, застегнуть змейку. Гомер взвыл.
К тому часу, когда все кошки были устроены, а я промыла и забинтовала исцарапанные руки, мы отставали от графика на полчаса.
— Бегом, бегом! — пришлось мне подгонять Тони и Феликса, когда я заехала за ними.
Нам еще нужно было заскочить в дом моих родителей, чтобы оставить мою машину, а везти в аэропорт нас собиралась моя мама. Скарлетт и Вашти как заведенные мяукали на заднем сиденье, но их жалобные крики тонули в завывании сирены, которую на полную мощность включил сидящий на переднем сиденье рядом со мной Гомер. Кроме того, он еще и барахтался, вырывался и стучался изнутри, отчего его корзинка ходила ходуном, словно поставленная в духовку упаковка попкорна «Jiffy Pop».
— Я могу взять Вашти, — сказал Феликс, переставляя ее корзинку себе на колени. — Нравится она мне, чувствуется порода.
— Надеюсь, мне не придется таскаться вот с этим. — Тони озабоченно мотнул головой, меряя взглядом корзинку с Гомером, которая раскачивалась и елозила по сиденью, как живая.
— Нет, Гомера я беру на себя, — твердо сказала я, — тебе остается Скарлетт.
Вдавив педаль газа до самого пола, я лихо летела по насыпной дамбе, стремясь наверстать упущенное в битве с Гомером время. Опоздать на рейс было никак нельзя. О том, чтобы перерегистрироваться на другой рейс вшестером, нечего было и думать. От самой мысли об этом меня бросало в холодный пот. А уж воспоминание о том, что завтра мой первый рабочий день, и вовсе ввергало меня в панику. Так что стрелка спидометра дрожала у цифры «80», [14]и я даже не удивилась, когда в зеркале заднего вида замелькали огоньки полицейской машины.
— Ч-черт! — ругнулась я громким шепотом, хотя особой нужды понижать голос не было. При том невообразимом шуме, который производил Гомер, все равно никто ничего не мог услышать, даже если бы захотел.
Покорно съехав на обочину, я выключила зажигание и опустила стекло. Вопли Гомера стали гораздо слышнее, а вот подошедший полицейский, шевеля губами, будто и не начинал говорить.
— Извините! — крикнула я, прикасаясь пальцем к уху. — Я вас не слышу! Вы можете говорить громче?
Полицейский не замедлил повысить на меня голос:
— Я говорю, известно ли вам, с какой скоростью вы двигались?!
— А-а-а… — Протягивая ему права, я беспомощно оглянулась, словно в надежде, что нужные слова обладают свойством не только таять в воздухе, но и материализоваться из него. — С большой, судя по всему, — решила признать я, рассчитывая на снисхождение. — Летим в аэропорт.
Полицейский заглянул в машину. Его взгляд тут же упал на корзинку с Гомером, которая металась по пассажирскому сиденью как одержимая без всяких на то причин и постороннего вмешательства.
— Что это? — спросил он без долгих раздумий.
— Мой кот, — не стала лукавить я. — Мы задержались, пытаясь запихнуть его внутрь. И теперь вот нагоняем…
Офицер скользнул взглядом по остальным корзинкам, стоявшим на коленях у Феликса и Тони. Тони, насколько мог, растянул губы в улыбке, мол, вот видите.
— Нужно было раньше выезжать, — подытожил свои наблюдения полицейский и неспешно побрел к своей машине — выписывать штраф.
— Мы опоздаем, — послышался стон Тони, пока минуты нервно отсчитывали свой бег, а полицейский все еще сочинял, как мне показалось, манифест об истории и перспективах взимания штрафов за дорожные нарушения — иначе как, черт возьми, понять медлительность, с которой он заполнял простую бумажку.
— Успеем, — сквозь зубы ответила я, — успеем, потому что должны успеть.
Коп наконец-то нарисовался у окна с выписанным столь дотошно штрафом и предупреждением «сбавить скорость», которое из-за него же пришлось проигнорировать: едва полицейская машина скрылась из виду, как педаль газа вновь ушла в пол. Гомер уже не просто выл, а выл с хрипотцой, не замолкая до самого родительского дома. Тони и Феликс избавили свой слух от мучений, напялив наушники CD-плееров, прихваченных с собой в дорогу.
Из всех, кого я знаю, единственный человек, который помешан на пунктуальности больше, чем я — это моя мама. Заслышав шум подъезжающей машины, с криком «Они уже здесь, Дэвид!» она стояла на пороге.
— Как можно так опаздывать?! — на ходу успела протараторить она, пока я выуживала из машины неуступчивую корзинку с Гомером, а Тони с Феликсом перебрасывали сумки из моего багажника в багажник машины моих родителей. — Почему вы не выехали раньше?
В ответ я стрельнула в нее убийственным взглядом.
— Поехали. Без лишних слов.
Скарлетт и Вашти, похоже, уже примирились со своей участью, поскольку всю дорогу до аэропорта ехали молча. Гомер продолжал бесчинствовать, завывая на все лады, допуская затишье лишь для того, чтобы набрать в легкие побольше воздуха.
Тони, Феликс и я со всеми корзинками теснились на заднем сиденье. Пытаясь попадать в периоды затишья, мама решила пожаловаться мне на дорожку.
— Не могу поверить, что ты уезжаешь. Я буду так скучать по тебе…
— Что?! — в свою очередь пытаясь докричаться до нее, переспросила я. — Ничего не слышно!
— Скучать буду! Сильно скучать! — долетело до меня словно издалека.
— Я тоже! — крикнула я.
Отец оказался более удачливым водителем, чем я, и каким-то чудом мы оказались в аэропорту за тридцать минут до начала рейса.
— Для долгих прощаний времени нет, — решительно сказал отец, подталкивая наши сумки к носильщику с тележкой.
Закинув Гомера за спину, я по очереди обняла родителей. Затем, размахивая билетами, Тони, Феликс и я гурьбой побежали по терминалу к металлодетекторам.
— Где вы столько кошек набрали? — подняла бровь офицер охраны, когда мы забросили на конвейерную ленту три корзинки подряд.
Порывшись в сумке, я предъявила все наши медицинские справки, которые она окинула беглым взглядом.
— Это «Кошачий концерт» на гастролях, — с долей остроумия правдиво ответил Феликс. — Быть может, слыхали о таком?
— Ммм… — напрягла память офицер и улыбнулась. — Что-то припоминаю. — Она нагнулась и заглянула в клетку к Вашти. Моя кошка ответила ей взглядом, полным бесконечного страдания. — Какая красавица! В вашем шоу она, наверное, звезда?
— В нашем шоу нет маленьких ролей, — со всей серьезностью поведал Тони. — Есть только маленькие артисты.
Тем временем Гомер проехал металлоискатель, и я, подхватывая его, сделала своим спутникам страшные глаза.
— Пошевеливайтесь, ребята!
К нашему сектору мы рванули, как на стометровке, и только на финише перевели дух. Стоя на ватных ногах, я, тем не менее, не забыла достать из сумки пузырек с кошачьим транквилизатором, который наш знакомый ветеринар рекомендовал, как он выразился, «раздать» перед самой посадкой. Феликс и Тони встрепенулись:
