Когда французскому правительству стало наконец известно о его местонахождении, в Канаду был направлен официальный запрос об его экстрадиции. Вместе со своей семьей он вылетел прямиком в Рио. Бразильское правительство отказалось его выслать. К 1956 году он превратился в известного представителя экстремистских правофланговых группировок. Его жена возвратилась в Париж, и он периодически переводил ей деньги через Государственный банк Франции под кодом «Credit L Jouvait XF 495». Граф часто совершал поездки в Боливию и Перу, две страны, в которых нацистские деньги пустили в дело различные предприятия и компании.

Именно в Лиме, столице Перу, был 1 января 1972 года убит его деловой партнер Банчеро Росси, после того как в нем опознали сообщника Барбье. Вскоре после этих событий нацистского фальшивомонетчика Швенда заключили в перуанскую тюрьму. Позднее возникли подозрения, что его упрятали в тюрьму ради его собственной безопасности. Согласно данным бразильской полиции, граф де Бернонвиль считал, что уже настало время опубликовать его мемуары, чтобы позволить французам самим судить, так ли ошибались нацисты и сочувствовавшие им люди. Возможно, это обеспокоило некоторых членов Братства.

История графа и прочие убийства были покрыты такой завесой из слухов и полуправды, что на отделение правды от фантазий требовалось много времени. Наш герой Стивенсон связался с У.Стивенсоном, который подтвердил, что первый — на правильном пути. Поэтому он обратился к ветеранам Управления особых операций — организации, снабжавшей секретные армии Европы оружием и боеприпасам из Америки. Все они в мирное время занимались крупными финансовыми сделками, заключавшимися порой под честное слово.

Слово чести не позволяло этим людям говорить о военных операциях, пока действовали жесткие запреты закона о государственной тайне, значительно смягченные поправками 1972 года. После этого стало возможным узнать точку зрения на события военных лет служащих Управления особых операций разведывательных агентств Великобритании, при том, что часто они работали без официальных документов и санкций. Официальные лица считали себя «эрудитами», но Стивенсон обратился за помощью к «мошенникам», которым не нравилось, что Запад, воюя с ветряными мельницами коммунизма, стремительно забывает все уроки нацистов.

Советские планы по разрушению западной системы всегда учитывались, но ветераны Управления особых операций относились слишком легкомысленно к угрозам подобного типа. Эта нерегулярная армия с Бейкер-стрит привыкла решать проблемы в стиле их покровителя Шерлока Холмса, чье выдуманное место жительства находилось на той же улице, что и их штаб в военное время.

Они хорошо помнили, что нацистская Германия оккупировала другие страны, умело проведя в жизнь планы, в соответствии с которыми гестапо должно было в ключевых местах расположить гарнизоны для постоянного устрашения населения. Некоторые из жителей становились бесплатной рабочей силой для промышленности и сельского хозяйства Германии и, лишенные гражданских прав, находились в состоянии полной униженности — с ними обращались, как с недочеловеками, рабами на службе у высшей расы.

Память о недавних событиях оказалась невероятно короткой. В возрожденной западногерманской республике канцлеру Аденауэру и прочим видным деятелям уже простили тот факт, что в свое время они использовали рабский труд пленных в своих домах и садах. В целом западные союзники не особо переживали из-за этих жертв нацизма, так как в большинстве своем пострадавшие принадлежали к рабочему классу. В основном в движении Сопротивления участвовали рабочие и интеллектуалы с левыми взглядами. Очень показательно, что Лионский палач, уничтожая деятелей французского движения Сопротивления, имел поддержку в среде «сливок» лионского общества, возглавляемого графом де Бернонвилем.

Среди «мошенников», работавших вплотную с коммунистическими антинацистскими группами на территории оккупированных европейских стран, ходили устойчивые слухи о том, что в ближайшем окружении Гитлера существует советский осведомитель. Сначала наиболее вероятной кандидатурой называли Мартина Бормана, и гончие уже намеревались броситься по этому следу. Но теперь считается, что Борман, хотя и являлся идеологом сталинского масштаба, оказался верен нацистским и расистским идеям. Он сохранил деньги, собранные для поддержки нацистского учения, между тем как мог пустить их на собственные нужды. Он предпочел бы затаиться в любой другой стране, но только не в СССР. И все же доказано, что советским спецслужбам было много известно о личных делах Бормана и его планах побега.

Борман скрупулезно записывал все бытовые подробности ежедневных событий. Но кто знает, насколько подробно он докладывал обо всем фюреру. Этот нелепый человечек с пронзительным скрежещущим голосом вводил в транс огромные толпы людей. Но слова, произносимые Гитлером за ужином в последние два с половиной года войны, отличались от его публичных речей. И эти слова слышали только двое — он сам и Борман. Что Борман извлекал и создавал из полуночных диалогов, не представлял даже Гитлер, находившийся тогда в состоянии истерии, подконтрольной только его секретарю.

Самые незначительные мелочи повседневной жизни фиксировались Борманом с потрясающей точностью: кто приходил, в котором часу, для чего, какие брали книги, какие фильмы показывали в гостиной Гитлера — на бумагу заносилось все, особенно перечни имен. Странно, однако, что имя Мюллера не значилось в последнем списке людей, остававшихся с фюрером до конца.

Этот список попал в руки к русским. Вероятно, они и вымарали имя Мюллера. Если так, то зачем они это сделали? В свое время этот вопрос оставили без должного внимания. Но после того как «головоломка Бормана» обрела некоторые очертания, он получил иное звучание.

Мюллер являлся тем человеком, который постоянно посещал бункер фюрера и имел наибольшее право участвовать во всех событиях, происходивших вокруг Гитлера. Он был обязан знать все о Третьем рейхе.

Он исчез вместе с Борманом и, возможно, имел прямое отношение к подозрительному отношению Советского Союза к Западу.

Борман писал с расчетом на публику. Ему всегда приходилось изображать из себя покорного слугу фюрера. Этим пропитаны даже его письма к жене. Когда он нацарапал странную записку Эрнсту Кальтенбруннеру, приказывая ветерану СС не стоять на пути у нацистских вождей, планировавших побег, он сделал это с определенным умыслом. Письмо датировалось 4 апреля 1945 года — днем, когда свыше семисот сотрудников Гитлера толпились в убежище на территории канцелярии, споря о необходимости продвигаться на юг, в сторону Альпийской крепости. Это, естественно, затрагивало личные интересы Бормана. Он понимал, что если Гитлер последует в этом направлении, он приведет за собой в огромную сеть горных тоннелей и укрытий всю мощь советской армии.

Кальтенбруннер спокойно воспринял упрек Бормана. После минутного замешательства он понял, что записка, написанная под диктовку, должна была подчеркнуть роль Бормана как преданного пса, который намеревался оставаться со своим хозяином до самого конца.

Это же впечатление производят и слова Ганны Райч, предпринявшей фанатическую попытку — разрушить Лондон даже тогда, когда разрушался Берлин. Поднимаясь с горящей берлинской улочки на мини-самолете, она заявила генералу Карлу Коллеру: «Мы должны с почтением и молитвой склонить колени перед алтарем нашего отечества». На вопрос о том, что конкретно она имеет в виду, Ганна с изумлением ответила: «Конечно же, гитлеровский бункер!»

В бункере располагалась «главная ставка фюрера». Там находились: личный кабинет Гитлера, его ванная комната, помещение для его собаки, спальня, а также гостиная и будуар Евы Браун. Еще в бункере были комнаты прислуги, медицинский кабинет и операционная, рабочий кабинет Геббельса и телефонный узел. В самом начале битвы за Берлин Борман составил аккуратный список всех находившихся в бункере. Эта бумага оказалась среди немногих документов, найденных советскими солдатами, ворвавшимися в убежище. И это вызывает сомнение в ее подлинности. Скорее всего, Борман еще раз сыграл на нацистов, публику.