После этого разговора Крузе приказал усилить надзор за русским. Шварц, посмеиваясь, рассказывал, что Крузе рвет и мечет от злости.

Флик покачал головой.

Русские? Сколько их, вот таких? Ему приходилось встречаться с ними на прежней работе в гестапо: слова не вытянешь. А допрашивали, бывало, и с огоньком. Все равно молчали. Попадались такие и немцы. Коммунисты. Точно такие же. Сейчас не хотел бы Флик встретиться хотя бы с одним из тех, кого он в то время допрашивал.

В комнату торопливо вошел Винер. Продолговатое лицо Курта было бледное, измученное, будто он перенес какое-то страшное потрясение.

— Что случилось, Курт? — забеспокоился Флик, подумав, что Курта, может быть, допрашивали и интересовались ним, Фликом.

Винер устало опустился на свое место, тихо попросил:

— Господин помощник коменданта, я прошу извинить меня за опоздание. Я отработаю пропущенное время. Я очень прошу...

Флик удивленно разглядывал Курта. Он обратил внимание на его старенький солдатский френч, на разбитые сапоги.

— Что это за маскарад? — улыбнулся он.

— У меня больше ничего не осталось.

— Как?!

— Сегодня ночью бандиты совершили налет на мою квартиру и забрали все вещи.

— Когда? Как это произошло? Расскажите подробно.

— Ночью. Взломали дверь. Связали меня, жену, дочурку... — И Курт подробно рассказал о ночном налете на его квартиру.

Винер только одно утаил, в чем даже себе боялся признаться. В главаре бандитов он узнал служащего из конторы Шварца. Он был в полумаске, но когда рылся в ящиках стола, свет падал ему на лицо, и Курт разглядел черную родинку в крутой ложбинке посреди подбородка. Курт так хорошо запомнил ее в ту пору, когда сдавал заполненные анкеты в конторе на улице Бисмарка, 8! Проверяя записи, служащий бюро тогда гладил эту родинку указательным пальцем левой руки, и Курту казалось, что если служащий неосторожным движением причинит себе боль, все пропало: у него испортится настроение, и Курт останется без работы. Ему тогда даже хотелось отвести руку служащего от его же подбородка... Сегодня ночью, когда в руках бандита оказалась записная книжечка русского, он схватился левой рукой за подбородок и погладил черную родинку в крутой ложбинке. Ошибки быть не могло. Но как сказать господину Шварцу, что его служащий бандит? Это опорочит контору, и его, Курта, постараются, конечно, убрать. Остаться без работы, особенно сейчас, когда в квартире голо, было бы безрассудно. И Курт Винер не упомянул о служащем бюро.

— Надо заявить полиции, — предложил Флик, сочувствуя опечаленному Курту.

— Вы думаете поможет?

— Возможно. Я попытаюсь попросить коменданта. — И Флик быстро вышел.

Вскоре он вернулся. А через час им позвонили из полиции.

— Господин Винер, можете забрать свои вещи.

Курт радостно улыбнулся, опросил:

— Все целы?

— Этого мы не знаем. Проверите сами.

— А грабители? — испуганно спросил Курт. — Арестованы?

— Бандиты скрылись в Восточной зоне.

— Большое вам спасибо! — Курт осторожно положил трубку, поднялся. — Господин Флик, разрешите идти получить? Я скоро. Мне так нетерпится узнать, все ли цело.

— Конечно! Что за разговор, Курт, — утешил Флик. — А все же хорошо, что охраняется восточная граница, а то бы поминай как звали твои вещи. Ведь на самой границе отбили.

— Да, да. Хорошо, — торопливо согласился Курт.

Винер был уже около двери, когда вновь зазвонил телефон. Флик поднял трубку.

— Да. Слушаюсь! — Он положил трубку, весело сказал Курту: — Ну, дружище, тебе везет, а ты было совсем нос повесил. Зайди в контору, вещи доставили туда и... комендант отпускает тебе пару тысяч марок в помощь. То-то!

Растерянно улыбаясь, Курт вышел.

Вещи оказались почти все. Они были в двух узлах, связанных еще в квартире Курта. Не хватало только часов, взятых главарем бандитов. Вернувшись домой и немного успокоившись, Курт вспомнил об унесенной бандитами записной книжке русского. Ему стало жалко ее. В лагере для военнопленных у русских он не раз вспоминал бой за маленький городок на Донце, где погиб его брат и где он, Курт Винер, невзирая на строгий приказ расстреливать всех штатских, захваченных в окопах и блиндажах, впервые нарушил его и оставил русского в живых. Читая записи русского, Курт с грустью вспоминал погибшего брата. Тот часто и горячо мечтал о том времени, когда химия будет служить только мирным целям, а не войне. Иногда ему казалось, что это записи брата... В плен он попал, уже прилично владея русским... А здесь? Только благодаря тому, что хорошо знает русский язык — он имеет работу... Курт никогда не расставался с записной книжкой русского и только совсем недавно, боясь вконец истрепать ее, переложил из кармана в стол. И вот она исчезла... Курт, вспомнив брата, грустно вздохнул.

— Выкинут они ее. Зачем она им? — тихо проговорил Курт и подумал: «Бандиты с Восточной зоны...» Он обернулся к жене. — Видишь, Анна, как хорошо, что зона охраняется. А ты ругаешься, что в Восточную зону не пускают.

— Там живет моя сестра, не могу же я бегать за пропуском каждый раз, когда мне надо увидеть Лотту?

— А, сестра, сестра! — недовольно воскликнул Курт. — Если бы не отбили наши вещи на границе, что бы ты тогда говорила? И вообще, что там делает твоя сестра? Меня уже спрашивали об этом. Ты хочешь, чтобы я потерял работу? Зачем ты бегаешь к ней?

— Что она делает? Работает. Там все работают.

— Все? Скажешь такое!

— А ты больше слушай Флика! Он тебя научит всему.

— Анна, не смей при мне так говорить о моем начальнике! Я не хочу потерять работу.

...Крузе ожидал в кабинете результатов восстановления зачеркнутых строк в записной книжке русского, взятой сегодня его агентами у Курта Винера.

Только далеко за полночь из лаборатории сообщили, что удалось восстановить фамилию владельца книжки.

Тропинин сидел в комнате барака, углубившись в свои невеселые мысли. Попытки бежать из лагеря проваливались. Видимо, ни одно из писем в адрес Советского Командования не достигло цели.

«Что делать?» Сколько раз Борис Антонович задавал себе этот вопрос и каждый раз, думая, каким секретом обладает он, находил новые силы, чтобы продолжать борьбу.

Все началось с того, что кто-то из предателей, опознав его в лагере военнопленных, донес оккупантам о его научных работах в области геологии. Тропинину предложили работать в Донбассе. Он наотрез отказался. Ему угрожали. Потом пытали в застенках гестапо. Ничего не добившись, фашисты отправили его в Освенцим. По дороге в лагерь Тропинин бежал из эшелона, но был пойман, избит и снова брошен в вагон.

Изможденного, больного сыпным тифом, его привезли в Освенцим. Что было дальше, он понял значительно позже. Когда после продолжительной болезни Тропинин открыл глаза, он был поражен тишиной и обилием людей около его постели.

— Где я? — еле слышно прошептал он.

Все облегченно вздохнули, заулыбались. У Тропинина от радости посветлели глаза, но у него не было сил даже на улыбку. Услышав чужую речь, он вдруг все припомнил. И ему стало страшно. Страшно оттого, что он не понимал, почему его лечат в этой прекрасной палате, почему фашисты, а он не сомневался, что это были они, обрадовались, когда он пришел в себя? Было непонятно и поэтому страшно.

С каждым днем он набирался сил. Бориса Антоновича хорошо кормили, были предупредительны. Если бы фашисты истязали Тропинина, ему было бы легче. «Почему они так относятся ко мне? Что сделал я для них?» Ничего не понимая, он целыми днями ходил по палате.

Как-то к нему в палату вошел высокий, статный, начинающий седеть врач. Холеная бородка клинушком, небольшие нитки усов, добродушный взгляд — сразу бросились в глаза. Присев к окну, он долго молча смотрел на настороженно застывшего около тумбочки Тропинина. Потом радушно улыбнулся, весело заговорил по-русски:

— Вижу, наконец-то вы поправились. Теперь можно и поговорить. Думал, что не удастся отвоевать у бога вашу душу, но нет, вытянули! Ждал, ждал я этого дня. Мучает меня один вопрос. Давно мучает. — Он помолчал, продолжая улыбаться. — Борис Антонович, скажите, пожалуйста, почему вы отказались работать... — Он пожевал тонкими губами так, словно у него во рту была масса слов и он выбирал самые нужные, переворачивая их медленно и с усилием. — Отказались работать на немцев? Конечно, вы заговорите о долге перед родиной, о том, что вы окончили институт при советской власти. Все это так, все это абсолютно правильно! Но? Не кажется ли вам, что вопрос с Россией решен?