— Да! — обернулся он, застегивая воротник.

К нему подошел высокий мужчина и, взглянув на погоны, спросил:

— Вы товарищ Малахов?

— Да, я. В чем дело?

— Товарищ подполковник, я только что приехал в Крутые Горы. Сам я местный житель, Иванов... — Он коротко рассказал о себе и замолчал, ожидая вопросов.

Подполковник, внимательно глядя на него, сказал:

— Слушаю.

Вовка отошел от отца, стащил с себя рубашку и уселся на песок.

— Могу ли я задать несколько вопросов? — спросил Иванов.

— Прошу, — посматривая на сына, ответил Малахов.

— Откуда известно, что геолог Тропинин расстрелян фашистами?

— Из архивов гестапо, — подполковник чуть ссутулился.

— Когда?

— В ноябре 1941 года.

— В ноябре 1941 года... — медленно повторил Иванов и решительно заявил: — Этого не может быть!

— Как не может быть? — строго посмотрел на него подполковник.

— Я видел его в сорок втором году в Освенциме, — уверенно проговорил Иванов, — собственными глазами видел. Меня выводили из пыточной, а его вели туда. Я видел его вот так близко, как сейчас вас. Здесь что-то не так.

— Вы один раз встречались?

— Мне этого вполне достаточно, ведь я хорошо знал Бориса Антоновича. Мы с ним работали вместе в последней экспедиции. Мне удалось бежать из Освенцима, я был командиром польского партизанского отряда...

— Та-ак... Вы утверждаете, что не ошиблись?

— Нет! Потом мы узнали, что Тропинина отправили в Майданек. Это было весной сорок третьего года.

— Благодарю, товарищ Иванов. Мы займемся проверкой.

Подполковник отвел домой Вовку. В кабинете, затребовав дело гестапо о Тропинине, внимательно просмотрел его. Выходило, что Тропинин расстрелян за отказ работать на Германию. Малахов снял трубку телефона, позвонил Галине Аркадьевне.

— Вы и сегодня на работе? — спросил подполковник.

— А вы? — засмеялась она в ответ.

— Мне, наверное, положено, — улыбнулся Малахов.

— Мне тоже. Дома никого — сын уехал на Донец... — она помолчала, — путешествовать. Одной скучно.

— Галина Аркадьевна, мне надо с вами поговорить. У вас есть время? Не возражаете, если я сейчас зайду за вами и... — Малахов улыбнулся, — и провожу вас домой? Хорошо?

Подполковник, выслушав рассказ Галины Аркадьевны о Борисе Антоновиче, о сыне, попросил разрешения забрать все письма мужа для ознакомления.

— Больше ничего нет? Записей каких-нибудь, заметок, рукописей? — спросил он. — Может, дневники?

— Нет, — грустно ответила Галина Аркадьевна. — Вот это последняя весть... — она указала глазами на зеленую записную книжечку. — До ее получения я все еще надеялась... И сама не знаю почему, а надеялась. Теперь никаких надежд.

— Да, — посочувствовал Малахов. — Вы говорите, когда они должны вернуться?

— Через неделю, Иван Андреевич.

— Так... Галина Аркадьевна, а по-вашему, Горчаков хороший человек?

— Если уж души мальчиков покорил, то должен быть честным, — улыбнулась женщина.

— Простите, Галина Аркадьевна, что побеспокоил. Наша работа такая. — Он забрал со стола все бумаги и попрощался.

— Иван Андреевич, — задержала его Галина Аркадьевна. — Там на конверте приписка какая-то... непонятная. Я не понимаю до сих пор, что он нашел? Я думаю, что это он написал, когда вступил в армию. Ведь его не брали, он добивался.

— Спасибо вам, Галина Аркадьевна, — подполковник взглянул на грустное лицо Тропининой и подумал: «Приходится бередить рану, а она еще не зарубцевалась». Он пожал благодарно руку Галины Аркадьевны и быстро вышел.

Перечитав все, чем он располагал, Малахов столкнулся с многими неясными вопросами. Началась кропотливая работа. Надо было многое проверить, домыслить или просто разгадать. Подполковник знал, что металл, названный Тропининым «санитом», уже добывают, правда под другим названием. Он справился, кто первый открыл его, и получил ответ, что наличие его в недрах земли ученые давно предполагали, а открыл Борис Антонович. Значит запись в книжке сделана геологом после открытия. Отсюда следует, что записи о синем луче не мечта геолога, не выдумка, а действительность.

Фамилия и адрес хозяина записной книжки — Тропинина, были зачеркнуты, потом восстановлены. Лаборант утверждал, что это произведено совсем недавно. Пулевое отверстие книжки было свежим.

Полученные сведения о Горчакове не вызывали сомнений. В день приезда он прописал свой паспорт, стал на воинский учет. В селе, куда он ехал к знакомой с военных лет, было установлено, что там действительно жила женщина, которая переписывалась с офицером. Но к ней недавно вернулся из плена муж, и они завербовались на какую-то стройку. Односельчане ждали письма от них. Одно вызывало сомнение у Малахова — это желание Горчакова почаще бывать у Тропининых. Но разговоров о научных работах геолога он никогда не заводил.

Малахов боялся одним своим неосторожным шагом помешать раскрытию какого-то загадочного случая. Задержать Горчакова? А что это даст и, главное, какое основание? Только потому, что он привез книжку?... А как же быть с Ивановым?

Ночами все работники отдела подполковника искали пути к решению задачи. Проверяли запросы, сличали и анализировали записи. Все нити сводились к одному дню — это день, когда городок Крутые Горы заняли фашисты. Свидетели тех дней подтверждали, что Борис Антонович до последнего дня работал в лаборатории и, если бы он нашел синий луч, то слова: «То, что искал, нашел», — были бы написаны в письме, а не на конверте. Письмо же датировано днем начала оккупации. Нельзя было не согласиться с предположением Галины Аркадьевны, что эта радость по поводу вступления Тропинина в армию.

Вскоре в формуле, записанной в книжке Тропинина, обнаружили исправление, внесенное позже. Какова она была раньше — установить не удалось. Может, фашисты, вырвав секрет синего луча, исправили формулу? Подполковник Малахов послал лейтенанта на розыски ребят и Горчакова.

Прибыв утром на место расположения лагеря, он никого не застал у подошвы меловой горы. Лейтенант на мотоцикле помчался вдоль берега Донца.

Над рекой занималась заря.

Курт Винер, очнувшись, с удивлением посмотрел в лицо русского. Оно было озабоченно и одновременно ласково. Курт попытался подняться и не мог.

Тропинин помог ему. Винер благодарно улыбнулся, но вдруг, вспомнив, что перед ним истязатель заключенных в лагере Майданек, отстранил руку русского. Борис Антонович наклонился к Винеру.

— За что они вас? — спросил он.

— Я хотел передать, — Курт поморщился от боли в голове: «Перестарались, чуть до смерти не заколотили», — подумал он и продолжал: — Хотел передать русским, что вас не отпускают... — Винер застонал.

— Удалось? — рассматривая при тусклом свете лицо переводчика, Тропинин заметил, что в глазах немца вспыхивает то злоба, то испуг, то удивление. «Чего это? Иль совесть не чиста?» и повторил вопрос:

— Не удалось?

— Нет, — протянул Винер, явно выгадывая время.

— Поймали? — не давая собраться с мыслями, быстро спросил Тропинин.

— Да. На восточной границе, — забыв версию Крузе о его поимке, произнес Курт. — Нашли записку...

— А она с вами? — перебил Тропинин.

— Не-ет... — Курт окончательно растерялся. — Ее отобрали...

— А вы бы передали на словах, — насмешливо посоветовал Тропинин. Он быстро отошел, сел на койку и перестал обращать внимание на Винера.

Курт понял, что русский догадался, почему он оказался в одной камере с ним. Первой его мыслью было немедленно подбежать к двери и попросить, чтобы его выпустили. Ведь такому русскому, как этот, ничего не стоило задушить его. Сколько он погубил людей! Разве он посчитается с Куртом? Он так бы и сделал, но не мог встать. Тогда Винер быстро обернулся к Тропинину. Тот сидел не шевелясь и явно делал вид, что не замечает его. «Выключают ли здесь свет? — тревожно подумал Винер. — Тогда мне не дожить до утра». С трудом поднявшись, он, придерживаясь за стену, добрался до своей койки и повалился на нее. Лежал, настороженно наблюдая за русским.