Галина Аркадьевна пришла в себя уже в комнате на диване. Облокотившись на подоконник, в комнате стоял незнакомый мужчина. Услышав тяжелый вздох женщины, он выпрямился, сделал к ней шаг и остановился.

— Простите, я не предполагал, что записная книжка принадлежит вашему мужу. Простите, пожалуйста.

Галина Аркадьевна поднялась, села.

— Дайте мне ее, — попросила она. — Расскажите.

— В 1944 году я отобрал ее у пленного фашиста. От него же я узнал, что он вынул книжку из кармана русского солдата. Здесь, в вашем городке.

Галина Аркадьевна подняла взгляд, в котором была просьба говорить всю правду.

— Простите, разрешите узнать ваше имя?

— Галина.

— Отчество?

— Галина Аркадьевна...

— Я не хочу отнимать у вас, Галина Аркадьевна, последних надежд, но долг солдата не разрешает скрывать. — Он шагнул к ней, склонил голову, и глухо произнес: — Фашист сказал, что он вынул книжку из кармана... мертвого! — И торопливо закончил: — Я бы не поверил ему, но пуля вот... сперва пробила книжку, а потом...

— Да, его расстреляли, — прошептала Галина Аркадьевна.

— Расстреляли? — быстро повторил мужчина. — Тогда, значит, мне попался эсэсовец! Видимо, после расстрела он вытащил книжку? Не знал я этого тогда, шлепнул бы гада на месте... Могло быть, могло, — устало вздохнул он и огляделся, на чем бы сесть.

— Извините меня, пожалуйста, я так растерялась, что разговариваю с вами, не спросив вашего имени, — Галина Аркадьевна глубоко вздохнула и, перехватив взгляд незнакомца, тихо сказала: — Да вы садитесь, садитесь!

— Я Горчаков Георгий Игнатьевич, — отрекомендовался незнакомец.

— Садитесь, прошу вас. Расскажите, как вы нашли нас?

Горчаков сел на диван, склонил голову и, словно вспоминая давние события, заговорил:

— В 1943 году наш полк форсировал Донец недалеко от вашего городка... Мне очень понравились эти места. — Он поднял взгляд на Галину Аркадьевну. — Здесь так хорошо летом — лес, река... Сам я охотник, люблю побродить с ружьишком... Родных у меня никого не осталось, — он тяжело вздохнул. — Я был офицером в Советской Армии, за это мою семью... фашисты расстреляли!

Галина Аркадьевна с широко раскрытыми глазами, прижавшись в уголок дивана, слушала.

— После демобилизации я не знал, куда ехать, — Горчаков грустно улыбнулся. — А там, где в сорок третьем стоял наш батальон, я встретил женщину. Познакомился. Потом получал от нее письма. Вот приехал к ней, а она... А к ней вернулся муж из плена, — он развел руками, качнул седой головой. — Остался снова один... Чтобы не быть с ней рядом, решил переехать в Крутые Горы. Снял квартиру. Начал устраиваться и наткнулся на эту записную книжку. Решил поискать кого-нибудь из родственников. Не надеялся. В ней ведь только в одном месте написана фамилия и адрес. Вот так я попал к вам, — Горчаков встал. — Простите, пожалуйста, что я пришел к вам с такой страшной вестью. До свиданья, Галина Аркадьевна, — он шагнул к выходу, остановился. — Вы первые мои знакомые в Крутых Горах, если разрешите, изредка буду заходить к вам.

— Да... да.

— Спасибо, Галина Аркадьевна.

— Да вы...посидите, я угощу вас завтраком, — Галина Аркадьевна тяжело поднялась.

— Очень признателен вам, но я уже позавтракал, — Горчаков виновато улыбнулся и вышел.

Галина Аркадьевна упала на диван и горько заплакала.

Когда Горчаков сходил с крыльца, из-за деревьев показались двое подростков. Достаточно было одного взгляда, чтобы Горчаков в пареньке с букетом лесных цветов узнал сына Тропинина. Такой же высокий лоб, круто нависающие надбровья, упрямый подбородок. И только по-юношески припухлые губы, да прямые черные волосы отличали этого Тропинина от того, из которого он не мог вытянуть секрета «санита», из-за которого он столько лет портил себе нервы да еще и сейчас подвергал себя опасности, приехав сюда.

Ответив на Сашино приветствие, Горчаков пошел к калитке, раздумывая, что делать дальше.

Начало было неплохим. Все случилось именно так, как он и предполагал. Только как могло случиться, что здесь уверены в расстреле Тропинина? Ведь немцы на глазах у жителей Крутых Гор гнали его вместе с пленными на станцию? Надо быть осторожнее. Хорошо, что эта Галина Аркадьевна была расстроена и не заметила его растерянности, когда сказала, что ее муж расстрелян. А причиной этому — лишняя самоуверенность. Но так просто удалось добраться сюда, что все остальное казалось несложным и легким. Он ехал в эшелоне перемещенных лиц, на станциях, где эшелон останавливался, ему вручали букеты цветов и приветствовали с возвращением на родину.

Горчаков шел по улице шахтерского городка. От реки долетали веселые крики ребятишек. Где-то высоко на лесах строящегося здания ломкий мальчишеский басок пел песню.

Саша, прижимая к груди цветы, вбежал в комнату и на пороге замер. Мать, обхватив голову руками, маленькая и какая-то беспомощная, горько рыдала на диване.

— Мама! — тихо позвал Саша. — Мама, что с тобой? — Выронив цветы, он подбежал к матери, заглянул в лицо, мокрое от слез. — Мама, родная, скажи, что с тобой?

— Саша, теперь... теперь мы одни!

Коля тихо переступил порог и, опустив голову, нервно мял в руках фуражку. Увидев выроненный Сашей букет, Коля поднял его и, стараясь ступать как можно тише, подошел к столу, положил цветы на зеленую книжечку.

— Теперь все, Саша, никаких надежд, — Галина Аркадьевна закрыла глаза и, всхлипывая, прижалась к сыну. — Записная книжка отца...

— Где? Где, мама?! — Саша быстро оглянулся. — Где?

Мать посмотрела на стол. Коля, схватив букет, протянул его Галине Аркадьевне.

— Это мы вам, — прошептал он, сдерживая слезы, и выскочил из комнаты.

Галина Аркадьевна прижала к груди цветы, устремив взгляд на записную книжку мужа.

Саша тоже увидел книжку. Он тяжело шагнул к столу, бережно, словно боясь причинить ей боль, притронулся. Потом осторожно открыл и впился глазами в первую страницу. Все поплыло перед взглядом подростка, он видел прямой, четкий почерк отца. Такой же, как и в тех немногочисленных письмах, которые свято хранила мать... Да, это книжка отца.

— Мама, ты отдашь ее мне? — спросил Саша. — Я буду беречь ее до самой... до самой смерти! — Саша обернулся и по лицу матери понял, что ей больно отдать книжку даже сыну. — Нет, нет, мама, пусть она будет у тебя, я только прочту, — и он положил книжку на стол. Сел рядом с матерью. Обнял ее за худенькие плечи и тихо, взволнованно, как клятву, произнес: — Я всю жизнь буду с тобой.

— Саша, я не могу отпустить вас одних, — промолвила Галина Аркадьевна, глядя на посуровевшее лицо сына. Подумала: «Упрямый, не удержишь!» — Пойми, Саша, вы с Николаем оба... увлекающиеся, что-нибудь надумаете в дороге...

— Мама, мы только будем искать вещи отца, — тихо проговорил сын и, схватив мать за руку, горячо спросил: — Хочешь, мы поклянемся тебе, что ни шагу не сделаем дальше? Я и Николай!

— Саша, хороший ты мой! — ласково улыбнулась и засмеялась мать. — Неужели ты думаешь, что я никогда не была такой, как ты? Ты, наверное, представляешь меня только взрослой. А я была такой, как ты. Девчонкой взбиралась на гору, и обязательно на самую высокую, плавала, ныряла, пока не начинала захлебываться.

Сын недовольно нахмурился: разговор затягивался. Уйти — обидишь мать, он не мог этого сделать, но в саду его уже давно ожидал Николай. Нетерпелось скорее пристрелять берданку, которую где-то раскопал Николай. И повозились же они с ней! Приклад скрепили проволокой, а потом еще наложили планки на шурупах, припаяли мушку...

— Бывало, дашь обещание что-нибудь не делать, — продолжала мать, — а увидишь ребятишек, как они с кручи вниз головой в Донец прыгают, и самой захочется попробовать. Интересно — испугаешься, сумеешь? И прыгала, и разбивалась... Нет, нет, Саша, одних я не пущу, не соглашусь на вашу поездку.