Необыкновенно легко было Муллануру с Пиктемиром: тот понимал его с полуслова.

— Да, работы впереди много, — сказал Мулланур. — Я хочу, чтобы все участники совещания, ну и работника нашего комиссариата тоже, конечно, выехали сейчас на места. Будут разъяснять массам суть нашего Положения. А сам я собираюсь выступить перед рабочими Москвы, Петрограда и Казани.

— Так я и думал! — обрадовался Пиктемпр. — Я тоже решил, не задерживаясь ни на один день, вернуться назад, в свои родные места. Буду ездить по городам и весям — повсюду, где живут чуваши, и агитировать их за республику. Сперва в Чебоксарах выступлю, потом в Симбирске…

— Отличная мысль! — поддержал его Мулланур. Они обнялись.

— А помнишь, — спросил Мулланур перед расставанием, — легенду о бессмертной солнечной птице Кунгош?

— Еще бы, — улыбнулся Пиктемир.

— Не забыл — у нас с тобой была мечта: изобразить ее на нашем революционном знамени? На знамени возрождения братских пародов?

— Конечно, помню! — ответил Пиктемир. — Разве такое забывают.

— Ну вот, брат. Этот заветный час приближается. Ради него стоит жить и бороться, а если понадобится, так и голову сложить! — с неожиданной даже для себя самого горячностью сказал Мулланур.

— Нет, дорогой, — возразил Пиктемир. — Мы с тобой не умрем. Если даже и приведется пасть в бою с врагами, наутро, в час восхода солнца, мы снова вернемся к людям — живыми, еще более могучими, чем прежде, совсем юными, полными сил, готовыми к новой борьбе. Вернемся, чтобы жить вечно, не старея и не умирая, на обновленной земле наших предков.

— Как птица Кунгош? — улыбаясь, спросил Мулланур.

— Да, как Кунгош, птица бессмертия, — ответил Пиктемир, стискивая худые плечи Мулланура в своих огромных ручищах.

Весной 1918 года положение в стране было критическим. Английские и французские войска высадились в Мурманске. Японцы и англичане заняли Владивосток. Немцы оккупировали Украину и Крым.

В мае белоказаки при поддержке немецких войск захватили Ростов-на-Дону. В Донской области была установлена контрреволюционная диктатура генерала Краснова.

Вспыхнули контрреволюционные мятежи в Средней Азии и в Закавказье.

В самом сердце Центральной России силы контрреволюции и империалисты Антанты решили использовать для свержения власти Советов чехословацкий корпус, который был сформпрован еще до Октябрьской революции из военнопленных австро-венгерской армии. После Октября Советское правительство разрешило пленным через Сибирь и Дальний Восток выехать во Францию. Империалисты Антанты, сговорившись с командованием корпуса, обманным путем втянули солдат на путь антисоветской борьбы. В конце мая чехословацкий корпус поднял контрреволюционный мятеж. Мятежники захватили огромную территорию от Пензы до Владивостока — все пространство, на котором растянулись их эшелоны.

Воспользовавшись этой сложной и драматической обстановкой, контрреволюционные депутаты Учредительного собрания объявили в Самаре о свержении власти Советов и образовании нового, «законного» правительства России — Комитета членов Учредительного собрания. В состав этого так называемого Комуча вошли и мусульманские националисты.

Мулланур прекрасно понимал, что сейчас самое главное — защитить революцию от врагов, спасти, сохранить Советскую власть, единственную власть, способную дать угнетенным народам подлинную свободу, подлинное равноправие. Первейшей, неотложной задачей становилось создание новых красных мусульманских отрядов.

При Центральном комиссариате по делам мусульман создали Центральную мусульманскую военную коллегию.

Председателем ее стал Мулланур Вахитов.

Рано утром Мулланур, как обычно, торопился в свой рабочий кабинет; его ждали неотложные дела. В коридоре ему внезапно преградил дорогу Абдулла.

— За что, комиссар? — жалобно спросил он. — За что обижаешь Ахметова?

— Я? — удивился Мулланур. — Я тебя обижаю? Бог с тобою, Абдулла, милый! Что это тебе померещилось?

— Ты, комиссар. Ты меня обидел. Прямо всю душу разбередил.

— Ну, говори скорее! Чем же я тебя обидел?

— Зачем не велел записывать меня в батальон? В наш, татаро-башкирский красный батальон? Чем плох стал тебе Абдулла? Не веришь мне больше?

Только тут Мулланур догадался, в чем дело.

Когда в Москве формировали Первый татаро-башкирский батальон, он дал указание записывать в него добровольцев не старше пятидесяти лет. А Абдулле за пятьдесят уже перевалило. Вот его и не записали. Да еще сослались при этом на личное указание комиссара Вахитова.

Мулланур утешил старика:

— Не горюй, Абдулла! Ты свое уж отвоевал. Пока что с тебя хватит. И потом, ты мне нужен здесь, в комиссариате. К тому же тебе и отдохнуть не мешает после ранения.

— Вот те на! — всплеснул руками Абдулла. — Да как же я могу отдыхать, когда враги со всех сторон на нас лезут, за горло хватают! Там война идет, а я буду здесь, в тылу, прохлаждаться?

— Здесь тоже фронт. Прохлаждаться нам с тобой и здесь не придется, это я тебе обещаю.

— Пойду на фронт! Пока в руках еще есть сила, хоту воевать по-настоящему. Аллахом клянусь, комиссар, там от меня больше пользы будет.

— Ладно, будь по-твоему, — уступил Мулланур. — Начнем формировать Второй батальон, туда и запишешься. Я прикажу, чтобы для тебя сделали исключение.

День был солнечный, ясный. Легкий ветерок обдувал прохладой разгоряченные лица.

Бойцы Первого татаро-башкирского социалистического батальона были выстроены поротно на Красной площади; вот-вот прозвучит команда, и они двинутся, чеканя шаг, по старой брусчатке.

Абдулла стоял рядом с Галией и любовался воинами — их ловко пригнанным обмундированием, выправкой, всей их сильной и решительной статью. Даже сейчас, когда они просто стояли, замерев в ожидании очередной команды, в их ровных и стройных рядах ощущалась неодолимая, грозная сила.

— Да, голубка моя, — говорил Абдулла, обращаясь к Галии, — это тебе не «железные дружины»! Там все об одном: как бы сбежать, уклониться от службы, сказаться больным. А эти… Ты только глянь, Галия. Ты только глянь! Настоящие батыры! Львы!

— Вон наш комиссар! — крикнула Галия.

Абдулла оглянулся и увидал своего комиссара, стоявшего на сколоченной наспех деревянной трибуне.

— Товарищи! — сказал Вахитов. Вроде негромко сказал. Но вся площадь услышала этот спокойный, уверенный голос. — Октябрьская революция, разрушив устои капитализма, создала арену, на которой революционные массы должны проявить свою творческую энергию. Советская власть обращается к вам, красные мусульманские орлы, и нризывает вас встать в ряды борющегося пролетариата.

Голос комиссара окреп, зазвучал громче, сильнее.

— Я верю, что мусульманский пролетариат не пощадит своей жизни, чтобы защитить завоевания Октября!

Мулланур оглядел ряды бойцов.

— Международный империализм сжимает нас железным кольцом. Империалисты всех стран хотят своим ядовитым дыханием погасить тот светильник, который зажжен могучей рукой российского пролетариата в октябрьские дни. Но мы верим: это уже никому не удастся. Слишком силен теперь пролетариат, чтобы его можно было победить…

Раскатистое «ура» загремело на площади. Казалось, его подхватили не сотни, а тысячи, десятки тысяч человеческих глоток.

Закончив речь, Мулланур сошел с трибуны, приблизился к первой шеренге бойцов и вручил командиру батальона знамя.

— На вашем боевом знамени, — сказал он, — написано: «Смерть врагам революции. Первый татаро-башкирский добровольческий батальон». Мы верим, что вы будете высоко нести это знамя, не уроните его в бою, не отдадите на поругание врагам. Добрый вам путь, братья!..