Мулланур слушал Абдуллу с живейшим интересом. И был от души растроган, когда Абдулла, повернувшись к нему и прижав руку к груди, сказал:
— Сколько раз я там вспоминал тебя, комиссар! И сам вспоминал, и людям повторял те слова, что ты говорил нам тогда, в мечети…
Мулланур подошел к Абдулле, обнял его за плечи. Хотел, как видно, что-то сказать, но в это время зазвонил телефон, стоявший в углу, в небольшой куполообразной нишке.
— Извини, друг. — Тень заботы легла на лицо Мулланура. — Это Кремль вызывает.
От быстро подошел к телефону, взял трубку:
— Комиссар Вахитов слушает… Да, Владимир Ильич…
Сразу стало так тихо, что казалось — все, кто был и комнате, перестали на время дышать.
— Хорошо, Владимир Ильич, — говорил тем временем в трубку Мулланур. — Я понял. Завтра же отправлю. Есть, не сомневайтесь. Надежные люди у нас есть… Спасибо, Владимир Ильич… Да, конечно! Непременно буду держать вас в курсе всех событий…
Мулланур положил трубку, задумчиво постоял около телефона. Потом подошел к дивану, где сидели друзья, и молча подсел к ним.
— Ленин? — спросил Маликов. Мулланур кивнул.
— Ленин? — не мог прийти в себя от изумления Абулла. Он знал, что его молодой друг комиссар Вахитов — большой человек, большой начальник. Но он и помыслить не мог, чтобы тот так вот запросто разговаривал по телефону с самим Лениным.
— Что, Мулланур, неприятности какие-нибудь? — понизив голос, спросил Ада.
— Да все по поводу событий в Казани. В последние недели националисты там подняли голову. Стали создавать свои военные отряды, так называемые «железные дружины». Алкин и Туктаров уже в открытую говорят о независимом татарском государстве. Даже название придумали: «Идель-Урал штаты».
— А-а, вот, значит, для чего им нужны эти «железные дружины»!
— Конечно. Они прекрасно понимают, что без мощной военной силы все разговоры о независимом государстве — пустая болтовня.
— Так надо скорее действовать! Послать туда войска, разгромить гнездо контрреволюции, а дружины эти чертовы разоружить!
— Я тоже так думал. Но Владимир Ильич посоветовал не спешить с военной силой. Он считает, что рабочий класс Казани достаточно силен, чтобы справиться с алкиными, туктаровыми, максудовыми и всей этой компанией. В Казани достаточно крепких большевиков, настоящих ленинцев. Сахибгарей Саид-Галиев, Камиль Якубов, Садык Ахтямов, Якуб Чанышев, Гали Касимов, Хасая Урманов, Вали Шафигулдин… Не говоря уже о таких опытных руководителях, как Шейнкман и Грасис…
— Шейнкман — твердый ленинец. А вот Грасис…
— Ты все никак не можешь забыть его февральское письмо во ВЦИК и СНК?
— Ну да… Ведь он в этом письме ни мало ни много требовал немедленного прекращения мирных переговоров с Германией!
— Да, товарищ Грасис ошибался. Но это вовсе не значит, что мы на этом основании должны отказать ему в своем доверии.
— Что же ты предлагаешь? Пустить дело на самотек? Сидеть и ждать у моря погоды?
— Ни в коем случае! Надо помочь казанцам надежными людьми. Об этом как раз и просил сейчас Владимир Ильич.
— Давай я поеду! — загорелся Ади.
— Нет, только не ты. Ты будешь нужен здесь. Не забывай, что здесь нас тоже ждут большие дела. Надо готовить Положение о Татаро-Башкирской республике. Надеюсь, ты поможешь мне в этом деле?
— О чем ты говоришь! День и ночь готов работать.
Абдулла, до сих пор молча слушавший не слишком ему понятный разговор, наконец отважился вставить словечко.
— Я все думаю, — сказал он, — какое великое дело вы затеяли… Да поможет вам аллах!.. А еще я думаю: может, и для старого Абдуллы найдется какая-нибудь работа? Очень хочу, чтобы от меня тоже польза была…
Мулланур задумался.
— Спасибо тебе, Абдулла, мой старый верный товарищ, — взволнованно сказал он. — Найдется, безусловно, найдется работа и для тебя. И очень нужная, очень важная работа… В Казань поехать хочешь?
— Если надо, не только в Казань — на край света готов поехать!
— Отлично, Абдулла! Готовься в дорогу. Прямо завтра и выедешь.
— А что я там буду делать?
— Я поручаю тебе очень важное, ответственное задание. Понимаешь, брат, сдается мне, что в эти самые «железные дружины» не только убежденные враги Советской власти записываются. Думаю, немало там людей обманутых. Вот и надо им, друг Абдулла, открыть глаза. Объяснить, что к чему, на чьей стороне правда. Приедешь в Казань — свяжешься с нашими товарищами. Адреса мы тебе дадим. Они помогут тебе найти путь к этим самым «железным дружинникам». Ну, а потом уж будешь действовать по собственному разумению. Только гляди не торопись. Будь осмотрительным. Расскажешь им все, что вот только что нам рассказывал. Про то, что видел в Петрограде, в Москве. Про Ленина… Короче говоря, учить тебя не буду: сам сообразишь… А нам доложишь, что вышло из всех твоих разговоров. Ну как? Понял?.. Договорились?
— Понял, комиссар! Все сделаю, как ты говорить. Такая работа мне в самый раз!
— Ну вот и ладно. — Мулланур подошел к Абдулле, положил руки ему на плечи, заглянул в самые глаза. — Помни, брат: я на тебя надеюсь!
Глава IIІ
1
Из Казани приехал в Москву Олькеницкий. Дел в Москве у него было невпроворот, но сразу же по приезде он отправился в Центральный комиссариат по делам мусульман, к Вахитову.
Сердце Мулланура екнуло радостно и одновременно тревожно, когда, выглянув в окно, он увидал знакомую фигуру Олькеницкого. Не удержавшись, он выбежал ему, навстречу. Друзья обнялись, долго хлопали друг друга по плечам. Потом, уже не торопясь, поднялись в рабочий кабинет комиссара.
— Ну, рассказывай! — сказал Мулланур, когда они остались один.
— Губком все еще пытается договориться с руководителями Харби шуро. — Олькеницкий начал с того, что больше всего волновало его самого. — Изо всех сил пытаемся мирно разрядить сложную политическую обстановку. Но пока из этого ничего не выходит. Боюсь, что тут стена.
— Не скрою, — сказал Мулланур, — у нас тут, в комиссариате, сложилось мнение, что настало время ликвидировать эту, окончательно скомпрометировавшую себя, контрреволюционную организацию. Как смотрит на это Казанский губком?
— Шейнкман говорил мое, что у вас зреет такое радикальное решение. Мы с ним обсуждали этот вопрос. Честно говоря, мы считаем, что пока этого делать не следует. Губком и Казанский Совдеп все-таки еще надеются мирно разрядить обстановку. Но, конечно, окончательное решение проблемы Харби шуро остается за вами. Если Центральный комиссариат по мусульманским делам…
— Ну а лично ты как считаешь? — перебил его Мулланур.
— Лично я, — медленно, взвешивая каждое слово, сказал Олькеницкий, — лично я на вашем месте не торопился бы с крутыми мерами. У Харби шуро сейчас под ружьем десять тысяч бойцов. Мы ведем среди этих солдат активную пропаганду, разъясняем им политику нашей власти по нацвопросу. Короче говоря, считаем неправильным решать национальный вопрос при помощи штыка.
— Да, — задумчиво сказал Мулланур. — Мы тоже так считаем. Однако…
Он не договорил.
Друзья помолчали. Каждый понимал, о чем думает собеседник. Слова были не нужны.
— Сейчас мы конференцию готовим, — заговорил Мулланур. — Первую Всероссийскую конференцию рабочих-мусульман. Собственно, подготовительную работу уже закончили. Связались со всеми прогрессивными мусульманскими организациями. В подготовке этого форума мусульманского пролетариата свободной России приняли участие мусульманские социалистические комитеты Москвы, Петрограда, Казани, Уфы, Перми. Были у нас в комиссариате делегации рабочих-мусульман Самары, Архангельска, Коканда. Десятки заводов и фабрик России одобрили наш план. Выразили желание принять участие в конференции такие организации, как общество мусульманских приказчиков, демократический союз мусульманских женщин…
Мулланур так увлекся рассказом о подготовке конференции, что даже не сразу вспомнил, почему вдруг решил заговорить на эту тему.
