Они занялись этим в крошечном флигеле, расположенном в глубине двора. Сикорский сказал, что там им будет спокойнее.

Разювор начал Амбрустер; судя по всему, он был весьма важной персоной, куда более важной, чем Сикорский. Во всяком случае, расспрашивал он Хакимова так, словно был генералом, а он, Алим, — каким-нибудь тай штабс-капитаном.

— Как вы полагаете, господин Хакимов, — начал он, — разгром ваших вооруженных сил оказал сильное воздействие на умы ваших единомышленников?

— Трудно сказать, — замялся Хакимов. — Силы были весьма многочисленны, такого внезапного краха никто не ждал, и, что греха таить, это произвело на многих впечатление весьма удручающее. Но ненависть к Советам в сердцах истинных мусульман, я думаю, стала только еще сильнее.

— У вас, я надеюсь, сохранились связи с теми, кого вы называете истинными мусульманами? — прищурился Амбрустер.

— Все тайные явки у нас сохранились, — ответил Хакимов, невольно усвоив навязанный ему тон подчиненного, отвечающего на вопросы начальства.

— А помимо тайных явок?

— Все, кто был в подполье, сейчас разбросаны по всему свету. Связь со многими из них, к сожалению, утеряна.

— Ее необходимо наладить, — бросил Амбрустер своим генеральским топом. — Теперь вопрос другого рода. Как, на ваш взгляд, приняло мусульманское население идею комиссара Вахитова? Я имею в виду идею создания Татаро-Башкирской республики.

В ответ на удивленный взгляд Хакимова он пояснил:

— Этот вопрос меня очень интересует, господин Хакимов. Не хотелось бы повторять ваши ошибки.

— Мулланур Вахитов — человек незаурядный, — медленно сказал Хакимов. — Я уверен, что идея создании Татаро-Башкирской Советской республики принадлежит ему. Да, это яркая личность… Надеюсь, вы не подумаете, то в моих словах есть даже малая толика сочувствия к этому человеку. Совсем напротив, я его ненавижу. Будь у меня возможность, я, не задумываясь, подписал бы ему смертный приговор.

— Ну, со временем, думаю, мы вам такую возможность предоставим, — улыбнулся Амбрустер. — Простите перебил вас.

— Да, скорее всего, именно он придумал этот ловкий демагогический трюк. Собственно, он просто украл у на идею провозглашения независимой республики. Наши Идель-Урал штаты…

«Ну, ваши Идель-Урал штаты и Советская Татаро-Башкирская республика не вполне одно и то же, — мысленно усмехнулся Амбрустер. — Тут дистанция огромного размера…» Однако на лице его эта мысль никак не отразилась, он делал вид, что внимательно и вполне сочувственно слушает собеседника.

— В этом ведь и состоит основной принцип тактики большевиков, — увлекся Хакимов. — Они настоящие плагиаторы, гнусные воры.

— Разумеется, — продолжал он, — Вахитов слегка изменил архитектуру нашего здания, в особенности фасад: перекрасил его в красный цвет, изменил вывеску. Но при этом сделал вид, что в основе своей здание точь-в-точь такое же, каким задумали его мы. Немудрено, что мусульмане попались на эту удочку…

— Простите, не понял, — прервал его разглагольствования Амбрустер.

— Чего ж тут не понять? Мусульмане так легко клюнули на приманку Вахитова только потому, что мы заронили в их сердца идею создания независимого мусульманского государства. Мы усердно вспахивали почву, мы сажали семена, а этот демагог пришел и собрал весь урожай!

— Я все-таки не совсем вас понял, господин Хакимов, — опять прервал его Амбрустер. — Если идея, комиссара Вахитова почти ничем не отличается от вашей, так почему же все-таки мусульмане пошли не за вами, а за ним?

— Потому, что он сдобрил нашу идею изрядной порцией большевистской пропаганды. Вы ведь знаете их лозунги не хуже, чем я. «Мы власть бедняков!» — орут они на всех перекрестках. А кто такие эти бедняки? Бездельники! Вот все бездельники и кинулись к Вахитову, в красные мусульманские батальоны.

— Вас послушать, господин Хакимов, так все татары и башкиры сплошь бездельники. Невысокого же вы мнения о своих единоверцах.

— Бездельники и горлопаны есть в каждом народе, господин Амбрустер, — вздохнул Хакимов. — И как это ни грустно, они повсюду составляют большинство. В этом как раз и состоит сила большевиков.

— Н-да, — задумчиво протянул Амбрустер. — Скажите, господин Хакимов, а среди окружения комиссара Вахитова у вас тоже есть свои люди?

От этого неожиданного вопроса Хакимов растерялся.

— Я… мне… — забормотал он.

— Мы с вами связаны общей целью, господин Хакимов, — строго напомнил Амбрустер. — У нас не должно быть тайн друг от друга.

— Да, — решился наконец Хакимов. — У меня есть свои люди в Центральном мусульманском комиссариате. Но…

— Достаточно, — прервал его Амбрустер. — Больше мне знать пока ничего не нужно. Это ваш маленький секрет, храните его при себе. Настанет время, и эти люди, я надеюсь, окажут нашему делу неоценимые услуги. А пока, я прошу вас, возобновите связи с ними, еще раз проверьте их надежность.

Амбрустер задумался.

— Думаю, вам лучше оставаться в Самаре, — наконец подвел он итог своим размышлениям. — Мы вас устроим хорошо, у надежных людей. А спустя какое-то время отправим обратно в Казань.

— С заданием? — спросил Алим.

— Да, конечно.

— С каким именно?

— Об этом вы узнаете позже.

Амбрустер встал.

— Август Петрович, — сказал Хакимов, с трудом выбираясь из глубокого мягкого кресла. — Хоть обнадежьте меня напоследок! Скажите, есть у вас сила, которая сокрушит большевиков?

— Можете не сомневаться, господии Хакимов, — сказал Амбрустер. — Такая сила у нас есть.

— Так какого же дьявола… Виноват, я хочу сказать: так чего же вы ждете? Чего?

— Не волнуйтесь, господин Хакимов. Всему свое время. Мы выступим в нужный момент. Не раньше и не позже. На этот раз мы хотим действовать наверняка.

Утро 10 мая 1918 года выдалось на редкость ясное. Солнце пригревало совсем по-летнему, и люди в теплых чапанах, азямах, а иные так даже и в тяжелых шубах, торопящиеся к зданию Татаро-Башкирского комиссариата, вызывали оживленное любопытство прохожих и уличных зевак.

В ожидании этого дня Мулланур переделал тысячу дел, передумал тысячу дум. Особенно тревожило его положение дел в Уфе, откуда со дня на день должен был приехать посланный туда со специальным задапием Галимзян. Он должен был подготовить почву для примирения многочисленных враждующих групп, каждая из которых доказывала, что именно она выражает коренные интересы башкирского народа. Лидеры одной такой группы доказывали, что башкиры — особый народ, этнически не имеющий ничего общего с татарами, резко отличающийся от них языком, обычаями, культурой. Они призывали к созданию отдельного, независимого башкирского государства. Другая группа, не выступая против создания Татаро-Башкирской республики, требовала, чтобы сначала был образован Башкирский штат, а уж потом к Башкирии была присоединена Казань. Третья группа придерживалась совсем оригинального взгляда. Ее сторонники исходили из того, что татары и башкиры — это, собственно, один народ и нет никакой необходимости в том, чтобы вообще хоть как-нибудь различать их.

Большинство, впрочем, поддерживало идею создания Татаро-Башкирской Советской республики. И Мулланур не сомневался, что в конечном счете все будет хорошо. Но он придавал огромное значение делу консолидации всех демократически настроенных башкир, объединению их на основе выдвинутого большевиками Положения о Татаро-Башкирской республике. Вот почему с таким нетерпением ожидал он возвращения из Уфы Галимзяна Ибрагимова.

Галимзян приехал девятого после полудня.

— Ну, рассказывай! — нетерпеливо воскликнул Мулланур.

Галимзян широко улыбнулся.

— Что рассказывать? Все в порядке… Провели два больших собрания трудящихся татар и башкир. Одно — двадцать седьмого апреля, другое — второго мая. В ходе собраний выяснилось, что трудящиеся массы татарского и башкирского народов полностью доверяют нашему комиссариату.