— А почему вас интересует, когда мы уезжаем? — тихо спросила она, с трудом выговаривая слова сквозь сжатые губы.

Мгновение помолчав, Свендсен принялся мерить шагами маленькую комнату. Наконец он остановился перед Хильдой.

— Ну, может быть, потому, что мне не хотелось слишком быстро потерять мою работу, — сказал он, не вынимая рук из карманов и глядя ей прямо в глаза. — Или, может быть, потому, что я не переживу, если никогда больше не увижу вас, мой маленький комок нервов. — Он задумчиво покачивался с пятки на носок. Хильда посмотрела на него и усмехнулась.

— Да уж, конечно!

Как будто не слыша ее, он продолжал все тем же непринужденным тоном:

— Главная ваша беда, по-моему, в том, что вы получали в жизни слишком много тычков и не верите, что кто-то может быть искренним с вами. И, как мне кажется, все это связано с вашей очаровательной младшей сестрой, Киттен. Она, должно быть, необыкновенный человек. Сидит совершенно одна наверху, никого не видит, не выходит и все равно командует всем домом. Ее присутствие ощущается в каждом углу, в каждом человеке. Вы все трясетесь от волнения, когда думаете, что вас никто не видит, и все оглядываетесь через плечо, когда случается идти через темную комнату. И все это как-то связано с ней. Она превратила себя в призрак. Где-то играет пианино, где-то отдергивается занавеска и люди знают, что она здесь. Но она призрачна, она бесплотна. Это все равно, что иметь дело с тенью, а не с существом. И тем не менее, здесь нет ни одного человека, живущего в доме или приходящего, который не был бы в той или иной степени под ее влиянием. Эта холодная рыба Хелен превращается в демона, швыряющегося ножами, при одной мысли о ней. Простодушная Патрисия злорадствует по поводу ее несчастья. А вы, вы могли бы быть очень привлекательной, если бы она не превратила вас в нервную старую деву, которая подпрыгивает всякий раз, когда слышит свое имя. В какую паутину она всех вас поймала? Что она сделала, чтобы заставить вас не доверять людям, стать такими черствыми и глумливыми? Может, это и не мое дело, но я с детства терпеть не могу, когда бьют беззащитного…

— Заткнитесь!

Он умолк и посмотрел на Хильду, удивленный ее вспышкой. Она неприятно ощерилась, подбородок дрожал от гнева. Хильда оттолкнула Свендсена.

— Я устала от вас и ваших дурацких теорий! Вы все время пытаетесь приписать нам что-то зловещее. Вы говорите так, словно в нашем доме живет кто-то вроде… вроде паука. Так вот, он существует лишь в вашем воображении! И вот еще что. Вы спрашиваете, когда мы уезжаем, лишь затем, чтобы половчее вынюхать, что вам надо.

Свендсен посторонился, давая ей дорогу. Хильда решительно прошла мимо него и распахнула дверь. Он слышал, как ее каблучки топают по ступеням лестницы. Наступила тишина.

— И не забудьте свои ботинки, Шерлок! — донесся снизу ее прощальный выстрел.

Затем послышался топот ног по бетону и дверь гаража захлопнулась.

Звонко стуча каблучками по твердой промерзшей земле, Хильда спешила по дорожке к дому. Потревоженная белка пробежала мимо нее и шмыгнула в кусты. Воробьи нервно щебетали на голых ветвях деревьев.

Девушка позвонила в парадную дверь и прислушалась к трели звонка, эхом разнесшейся по тихому дому. Дверь отворилась, и несколько секунд за ней никого не было видно. Хильда вытаращила глаза, не решаясь войти, как будто дверь открылась сама по себе. Затем в проеме появилась голова Уэймюллера, который спросил:

— Что-то не так, мисс Хильда?

— Вы… Почему вы прячетесь?

— Прячусь, мисс Хильда? Я просто не хочу простудиться. Я знал, что это вы.

Девушка прошагала мимо, избегая любопытного взгляда дворецкого, и вошла в гостиную. Окинув комнату быстрым взглядом, она двинулась дальше, неслышно ступая по толстому ковру, и распахнула дверь библиотеки. Там тоже было пусто. Развернувшись, она опять вышла в коридор и громко позвала:

— Уэймюллер!

Возглас эхом разнесся по пустынному дому. Наконец дверь столовой открылась, и появился дворецкий.

— Где моя мать? — спросила Хильда. Ее голос звучал раздраженно, а нога нервно постукивала по полированному полу темного коридора.

Брови Уэймюллера вздернулись, он немного помедлил с ответом и, наконец, холодно сказал:

— Не знаю, мисс.

Поджав губы, Хильда раздраженно фыркнула.

— Как это вы не знаете? Она дома или нет?

— А, так вы хотели узнать, дома ли она, мисс? Это я знаю. Ее нет дома. Но вот где она, этого я не могу сказать.

— Я не просила давать мне урок английской речи, Уэймюллер. Я просто хотела знать, где моя мать, и вы прекрасно понимали, о чем я спрашиваю. А где моя сестра?

— Думаю, в своей комнате, как обычно, мисс, — на этот раз голос был ледяным, даже без претензии на вежливость.

Хильда стала торопливо подниматься по лестнице, даже не задумавшись над тем, что именно он сказал и как. Она без стука вошла в комнату Доры. Здесь было пусто. Закусив губу, она быстро прошла по коридору к верхней площадке лестницы и нагнулась над темным проемом.

— Уэймюллер! — Крик разнесся по дому, оконные стекла задрожали. Потом воцарилась долгая тишина. Все застыло.

Подавшись еще дальше, чтобы лучше видеть прихожую внизу, Хильда едва не потеряла равновесие. Испуганно ахнув, она резко обернулась и увидела сзади темный провал черной лестницы. В ее сознании шевельнулось воспоминание о сестре, скатившейся вниз по этим ступенькам. Дыхание ее сделалось прерывистым, руки так вцепились в перила, что костяшки пальцев побелели.

Немного дневного света просачивалось в мрачный коридор. Он был совершенно пуст. Двери, идущие длинными рядами по обеим сторонам, были закрыты.

Заглянув в пропасть еще раз, Хильда опять никого не увидела. Она оглянулась и пошла вниз по черной лестнице. Миновав коридор, Хильда открыла дверь столовой.

— Уэймюллер! — Уже тише, срывающимся голосом позвала она. Прошла минута. Ответа все не было. Она поспешила в кухню. Тут было темно, чисто и безлюдно. У Хильды перехватило дыхание. Она бросилась в столовую, резко толкнув вращающуюся дверь. Пытаясь восстановить дыхание, Хильда споткнулась о ступеньку лестницы.

— Патрисия!

Она начала было подниматься по лестнице, но вдруг остановилась как вкопанная. Ее расширенные зрачки испуганно вглядывались во тьму. Облизав пересохшие губы и сглотнув, Хильда шарахнулась к стене. Дыхание ее сделалось частым и судорожным.

Опасливо, словно боясь кого-то спугнуть, она прошла по мягкому ковру к окну и приподняла край шторы. Отрезок извилистой дороги, который можно было видеть в сумерках, был безлюден. Штора опять опустилась.

Темные провалы диванов, пространства за креслами, незажженный камин превратились в обиталища причудливых теней. Под столом пряталось сжавшееся в комок животное.

Хильда двигалась осторожно, стараясь не потревожить наблюдавшего за ней зверя. Мимо музыкального салона, мимо громоздкого рояля, мимо двери в кабинет. И тут яркие немигающие глаза стеклянного котенка заставили ее резко остановиться. Он притаился среди безделушек на камине, и теперь казалось, что эта игрушка вполне на своем месте в этой роскошной, но безжизненной комнате.

Хильда опять попятилась, едва не упала и снова бросилась к лестнице. Ни единого шороха не долетало из уходящего вверх темного проема. Покусывая костяшки пальцев, Хильда прислушивалась к тиканью высоких темных часов в прихожей.

На противоположной стене она заметила еще одну пару глаз, следящих за ней. Неестественно прямая женщина смотрела на нее со старинного портрета. Зачесанные назад волосы были собраны в пучок, тонкогубый рот окружен складками, морщинистая шея скрыта высоким воротом блузки. Хильда подошла ближе, и острые черты слились в сеточку густых мазков. Она отодвинулась, и глаза на портрете опять стали следить за ней.

Старинные часы затикали громче. Хильда наблюдала, как тонкая стрелка отмеряет секунды, как качается медный маятник. Прошло пятьдесят секунд, и Хильда ударила по часам ногой. Крохотная щепка отлетела в сторону, на корпусе появилась белая полоска. Быстро обернувшись, Хильда посмотрела, видит ли ее старая леди. Суровые неподвижные глаза были устремлены на нее.