— Ее никто не убивал ради этой лапы,— возразила я.— Когда наши собаки умирают, по естественным причинам или в бою, мы используем их для наведения различных чар, но только после ритуала похорон.

— Все равно гадость,— пробормотал Логан.

— А вот это видишь? — Я показала на плоский костяной кружок, на котором были нарисованы волкодав и голубая геральдическая лилия.— Это мой личный знак. Кто-то пытается оговорить меня.

Париж, 1793 год

— Papa, я не понимаю! — умоляющим тоном произнесла Изабо.— Почему я должна надевать это ужасное платье? Оно кусается!

Платье, о котором шла речь, было сшито из серой шерстяной ткани, без единого стежка вышивки. В нем Изабо могли бы принять за горничную или деревенскую девушку. Даже ее волосы сейчас были уложены в простой узел на затылке, без жемчужных заколок или шпилек с бриллиантами.

— Chouette[10], нынче слишком уж небезопасно,— ответил Жан Поль.

Изабо никогда прежде не видела его таким. Он ведь ничего не боялся: ни Версаля, ни волков, завывающих в лесу, ни даже огромных пауков, заползающих в дом перед началом зимы. Изабо однажды видела, как отец дрался на дуэли, хотя предполагалось, что она должна была в это время спокойно спать в своей постели. Теперь он выглядел изможденным, усталым, почти серым от горя. Мать сидела в углу и всхлипывала. Она плакала не переставая, целыми днями. Ее локоны развились, лицо не было напудрено.

Изабо содрогнулась и шепотом спросила:

— Что-то случилось с королем, да?

— Что ты слышала, chouette? — Отец бросил на нее короткий взгляд.

— Чернь захватила Бастилию, и в Париже теперь опасно.

— Это вообще больше не Париж,— тихо сказал отец, засовывая в кожаную сумку, стоявшую перед ним, еще один круг сыра.

Они собрались в кухне, поближе к очагу. Мартина, старая няня Изабо, стояла у двери, напряженно выпрямившись. Она была в коричневом шерстяном платье, волосы убраны в полотняный чепчик. Изабо никогда прежде не видела, чтобы няня одевалась так просто.

Она снова вздрогнула, а отец не умолкал:

— Они выигрывают в силе и численности. Гильотина у них работает без передышки. Вчера они казнили короля. Во Франции теперь, по сути, нет королевской семьи.

— Они убили короля?! — Изабо задохнулась и уставилась на отца.

— Ты понимаешь, что это значит, Изабо?

Она молча покачала головой.

— Теперь никто из нас не может чувствовать себя в безопасности.— Отец набросил ей на плечи теплый плащ.— Вот, надень это. Снаружи холодно.

— А куда мы едем? — поинтересовалась Изабо, крепко завязав ленты у горла.

— К моему брату, в Лондон.

— В Англию? — удивленно переспросила Изабо.

Рыдания матери стали громче, она уже едва дышала.

— Но ты с ним много лет вообще не разговаривал, и...

Ее перебил звон стекла, разбившегося где-то на фасаде дома. Изабо резко повернулась на звук. Мать вскочила на ноги и прижала ладонь к дрожащим губам. Отец напрягся.

— Merde. Все, времени нет.— Он посмотрел на дочь, и в его глазах она увидела яростную решимость.— Изабо, надо, чтобы ты спряталась. Иди с Мартиной, и маму возьмите с собой. Ты помнишь тот выпадающий камень, который я тебе показывал?

Изабо кивнула. Сердце у нее колотилось с такой силой, что к горлу уже подступала тошнота.

— Выньте его и проползите наружу. Вы сможете выйти к лесу, рядом с лавандовыми полями.

Разбилось еще одно стекло, в запертую парадную дверь начали колотить чем-то тяжелым. До Изабо доносились отдаленные крики.

— Ты поняла, Изабо?

Она заставила себя посмотреть на отца и ответила:

— Oui, papa

Да, она все прекрасно поняла. Ей исполнилось шестнадцать лет, и она была готова защищать их всех, не в пример хрупкой матери.

— Тогда идите. Бегите немедленно!

— Non! — вскрикнула Амандина и с такой силой вцепилась в руку мужа, что под ее ногтями треснула ткань рубашки.

Входная дверь подалась и с громким треском разлетелась в щепки. Этот звук разнесся по всему замку.

Мартина схватила Изабо за плечи. Лицо у нее было бешеным.

— Мы должны идти!

Дом наполнился топотом чужих ног. Чернь кричала, сбивала со стен картины, завывала от голода и жадности. За каждый золоченый подсвечник, стоявший в прихожей, можно было бы купить еды на всю зиму для целой семьи. Неважно, что продукты сейчас вряд ли можно было раздобыть, хоть за деньги, хоть как-то иначе. Январские морозы погубили озимые посевы и фруктовые сады. Летний урожай оказался куда меньше обычного, как из-за погоды, так и из-за политических событий.

Жан Поль пытался оторвать от себя руки Амандины, подтолкнуть ее к Изабо ради ее же безопасности, но жена словно обезумела и не желала двигаться с места. Он не мог позволить ей спасти себя и рисковать дочерью. Все вместе они бежать не могли, потому что их стали бы преследовать и в конце концов нашли бы.

— Cherie, прошу тебя! Ты должна идти!

Толпа уже приближалась. У них не оставалось ни времени, ни выбора. Жан Поль бросил отчаянный взгляд на Мартину.

— Уведи Изабо!

— Papa, non! Мы должны бежать вместе! — Изабо все еще пыталась убедить его, хотя мать как будто уже была в другом месте.

Разъяренные жители деревни ворвались в кухню в поисках пищи, хотя часть из них продолжали носиться по дому. Они уничтожали и грабили все, что могли.

— Да это же герцог! — закричала какая-то женщина.

Она была настолько тощей, что даже сквозь гонкую сорочку виднелись ребра. Кто-то взвыл, скорее по-звериному, чем по-человечески. Факелы коснулись скатерти на столе, и та мгновенно занялась огнем. Запахи горящей ткани и тлеющих сосновых поленьев смешались.

Мартина с силой дернула Изабо за руку и выволокла ее наружу, в темный, предрассветный огород за кухней. Изабо даже не успела опомниться и оказать сопротивление. Они упали в грядку базилика, ломая сухие кустики, и перекатились в тень под декоративной каменной стеной.

— Vien.— Мартина потянула Изабо за собой,— Je vous en prie[11].

— Но мои родители...— пробормотала Изабо сквозь слезы, душившие ее.— Мы должны им помочь!

— Для них уже слишком поздно.

— Non!

Но она слышала крики. Чьи-то руки ломали бочонки с соленым мясом и корзины с сушеными яблоками. Раздался странный вскрик матери, похожий на писк испуганной кошки, и ругательства отца, пытавшегося защитить жену...

— Твой отец никогда не простит нас, если мы не спрячемся как следует,— сказала Мартина тихо, но настойчиво.

Изабо понимала, что няня права. Мартина воспользовалась тем, что Изабо замерла в ошеломлении, и потащила ее к опушке леса. В окнах кухни метались огни факелов, там загорались все новые и новые предметы. Сквозь открытую дверь вылетали клубы дыма.

С ветки высокого дуба Изабо наблюдала за тем, что происходило с ее родителями. Чернь выволокла их наружу. Жана Поля и Амандину швырнули в крестьянскую телегу, колотя плетью по бокам. Отец смотрел прямо перед собой, не делая попытки хотя бы взглядом поискать дочь, чтобы не выдать ее. Она почему-то знала, что он чувствует ее близость, и сунула в рот кулак, чтобы удержаться от отчаянного крика. Мартина крепко держалась за ствол дерева, сидя на ветке чуть ниже

Изабо. Ее лицо было мокрым от безмолвных слез. Телега укатила прочь.

— Я доберусь до Парижа и найду способ спасти их,— поклялась Изабо.

Изабо дождалась, пока Мартина заснула, и сбежала. Они с няней нашли заброшенную пастушью хижину. Доски стен разошлись под постоянными ветрами, в углах лежал снег, но все равно это было лучше, чем оставаться январской ночью под открытым небом. Беглянки даже рискнули развести маленький огонек, едва сумевший согреть пальцы их ног в грубых башмаках. Изабо прижала колени к груди и накрылась плащом. Она зажмурилась, сделала вид, что дремлет, и дождалась, пока Мартина начала тихонько похрапывать. Няня слегка вздрагивала во сне. Седины в ее волосах прибавилось, морщины у глаз стали глубже. Изабо тяжело было думать о том, что придется оставить Мартину одну, но она и надеяться не могла на то, что старая няня пойдет с ней.