Она облегченно выдохнула, когда ее рот наполнился слюной, а желудок подвело от голода, а не от тошноты.

— Умираю с голоду.

— Хотела бы я сказать то же самое, — слабо пробормотала Лилли.

Уиннифред взглянула на подругу и поморщилась. Лилли нельзя было назвать тепличным цветком, но, видно, от тяжелого запаха жарящегося мяса ей сделалось нехорошо.

— Может, лучше поедим в своей комнате?

Она мысленно молила Лилли сказать «нет». Проведя два часа томительного ожидания в их с Лилли номере, Уиннифред совсем не радовалась мысли о том, чтобы вернуться туда так скоро.

Лилли покачала головой.

— Я поем наверху. А ты оставайся здесь с Гидеоном, если хочешь.

— А мне можно?

Лилли кивнула в сторону пожилой матроны, сидящей за столом чуть поодаль.

— Жена трактирщика будет вполне подходящей дуэньей. Я поговорю с ней.

К радости Уиннифред, жена трактирщика согласилась. Более того, она предпочла исполнять обязанности дуэньи из своего уютного кресла, позволяя Уиннифред и Гидеону вести разговор в относительном уединении.

— Вздремнули? — поинтересовался у нее Гидеон.

Она покачала головой.

— Я дремала в карете и на козлах. Если б поспала еще хоть минуту, то ночью не сомкнула бы глаз. И без того трудно будет уснуть в незнакомом месте.

— Вам и раньше доводилось ночевать на постоялом дворе?

— Да, по дороге в Шотландию, — отозвалась она. — И я мучилась бессонницей. У меня была легкая лихорадка.

Его губы изогнулись в понимающей улыбке.

— Вы уверены?

— Да, ко… — Она осеклась, вспомнив головные боли и приступы тошноты и как быстро она поправилась, когда они приехали в Мердок-Хаус. — О! Я не подумала, что это может быть что-то еще. Не припомню, чтобы мне еще когда-нибудь было так плохо, как сегодня.

— Это же было двенадцать лет назад. Есть вещи, которые сильнее воздействуют на взрослых, чем на детей. И наоборот, разумеется. — Он подмигнул ей. — За эти годы вы стали чувствительнее.

Она засмеялась, но тут же отвлеклась, когда перед ней поставили миску с исходящим паром рагу и несколькими ломтями теплого хлеба. Пряный аромат защекотал ноздри, и рот опять наполнился слюной. Уиннифред не могла вспомнить, когда еще была так голодна.

На последующие четверть часа разговор стих, пока она утоляла голод. Когда она наконец подняла глаза от стола, то обнаружила, что Гидеон уже поел и смотрит на что-то позади нее, улыбаясь одними уголками губ.

Она оглянулась, но не увидела ничего необычного.

— Чему вы улыбаетесь?

— Гм? — Гидеон взглянул на нее. — A-а… Я играю в «разгадай тайну».

— «Разгадай тайну»? Это игра такая?

Заинтригованная, она положила ложку, совсем не удивляясь, что он, взрослый мужчина, все еще играет в игры.

— В некотором роде. Один молодой офицер у меня на корабле придумал ее во время очередного особенно длительного похода.

Уиннифред подавила зевок. Теперь, когда она насытилась и угроза опять заболеть была предотвращена по крайней мере еще на несколько часов, ее стало клонить в сон.

— И как же в нее играть?

— Выбираешь каких-нибудь случайных людей и пытаешься угадать их самые страшные тайны… или какие из их страшных тайн сегодня особенно не дают им покоя. Вторая версия на корабле выходит лучше, потому что там каждый день видишь одних и тех же людей.

— Разве у ваших людей было мало работы?

— Время от времени у них выдавалось свободное время. Взгляните туда, — тихо сказал он и мотнул головой в сторону дородного мужчины средних лет в поношенном сюртуке. — Он заложил часы и цепочку своего покойного тестя, чтоб заплатить за эль. Хотя денежки он припрятал и бережет. Покупает на них только по одному бокалу в неделю. Видите, как он медленно потягивает свой эль? Хочет продлить удовольствие.

— А разве он не мог купить его на честно заработанные за день деньги?

— Мог бы, если б мы не играли в игру «разгадай тайну». А как насчет нее?

Гидеон кивнул на одну из официанток, которую природа одарила пышными формами, кои она щедро демонстрировала.

Уиннифред задумчиво нахмурилась, разглядывая девушку.

— У нее полный гардероб вполне приличных платьев, которые она не надевает в надежде заработать побольше чаевых.

— Не уверен насчет полного гардероба платьев, но остальное общеизвестно. Вам придется постараться получше. Какая у нее тайна?

Уиннифред задумчиво выпятила губы, все больше воодушевляясь.

— Серьги, которые она носит, подарил ей любовник. Весьма состоятельный любовник. Они не из тех, что может позволить себе прислуга, работающая в таверне. Видите, как она теребит их и улыбается? Но она не поглядывает на дверь. Не ждет, что он придет. Потому что он уже здесь.

— Молодец, — похвалил он, когда она наконец сдалась и зевнула. — Вы быстро учитесь.

— Некоторым вещам, — пробормотала она. — Теперь вы. Который из этих джентльменов купил сережки?

Гидеон оглядел комнату.

— Молодой человек через два столика слева. Он украдкой поглядывает и краснеет, и он…

— Женат, — закончила за него Уиннифред. — Бьюсь об заклад, он женат.

— Это и есть его страшная тайна. Его брачное ложе еще не остыло, а он уже согревает другое. Но ничего не может с собой поделать. Ее прелести, ее… — Он вдруг осекся и прокашлялся. — Пожалуй, это не самая подходящая игра, чтобы играть с вами.

Она хмыкнула.

— Я имею некоторое представление о том, что происходит за закрытыми дверьми между мужчиной и женщиной. — Очень смутное, но его следует учитывать. — Если помните, Гидди приносит приплод ежегодно.

— И тем не менее будет лучше, если мы перейдем к кому-нибудь другому. Что насчет вон того парня?

Не зная, раздражаться ей или смеяться, она даже не потрудилась взглянуть туда, куда он указывал.

— Женат, но имеет двух любовниц. В том же доме.

Он нахмурился.

— Мужчина в синем шерстяном сюртуке у огня?

— Любит своих овец не только за шерсть.

— Бога ради!

Она рассмеялась, не смогла удержаться. Но в ее смехе не было веселья, а на сердце лежала тяжесть, от которой никак не получалось избавиться.

Всего неделю назад она сидела в его комнате в Мердок-Хаусе, переживая, что он подумает из-за того, что она учит вора читать. Ей казалось важным, чтобы он поверил, что она может вести себя, как подобает леди. Но обнаружила, что теперь хочет от него вовсе не этого. Ей все равно, одобрит ли он, какой она может стать — или притвориться — на короткое время пребывания в Лондоне. Она не была уверена, что желает стать леди. Есть веские резоны полагать, что она вообще не способна на такое перевоплощение.

В эту минуту все, чего она от него хотела, — это принимать ее такой, какая она есть. И ее раздражало, что ему надо напоминать, кто она.

— Думаете, красивое платье и разлука с землей сделают меня кем-то совершенно другим, Гидеон? — тихо спросила она. — Вы что, забыли, как нашли меня? Кто я?

Он долго, испытующе смотрел на нее, прежде чем ответить:

— Я никогда не смог бы забыть вас, Уиннифред.

Она пожала плечами и провела пальцем по ручке ложки.

— Жалко, что ваша семья не считает так же.

— Да, жалко. Очень жалко.

Она отдернула руку со стола и поморщилась. Гидеон был сегодня таким внимательным, таким чудесно заботливым, а она отплатила ему сварливостью и недовольством.

— Я прошу прощения, — пробормотала Уиннифред. — Это было ни к чему. Не знаю, зачем я это сказала.

— Помимо того, что это правда, — проговорил он с большей добротой, чем она заслуживала, — вы так сказали, потому что устали больше, чем готовы признаться.

Она, казалось, не могла поднять взгляда от своей пустой миски.

— Это не оправдание…

— И, — продолжил он, не дав ей договорить, — по той же причине принимаете это слишком близко к сердцу. Уиннифред, посмотрите на меня. — Он подождал, пока она послушалась. — Вы того и гляди упадете в свою миску. Идите наверх, ложитесь спать. Утро вечера мудренее.

При иных обстоятельствах она, может, обиделась бы на намек, что ей трудно видеть вещи такими, какие они есть на самом деле. В сущности, ей хотелось обидеться, что лишь подтверждало его слова.