Изыскания археологов привели их к выводу, что еще в конце XIV века экономика северного побережья вступила в полосу кризиса. По крайней мере одна из его причин хорошо известна. В этом районе происходит очень быстрое по геологическим масштабам поднятие земной коры. В результате русла речек все глубже врезаются в грунт, головные сооружения каналов оказываются выше уровня воды, и новые каналы надо строить гораздо более длинными. Именно поэтому последнюю тысячу или даже полторы тысячи лет орошаемые площади на северном побережье сокращались и продолжают сокращаться до сих пор.
Удалось проследить перипетии поистине трагической борьбы жрецов-«инженеров» Чимора с силами, противостоять которым не властна даже современная цивилизация. Правители Чимора задумали прорыть крупнейший в древнем Перу канал от сравнительно полноводной реки Чикама до маленькой речки Моче, где находилась их столица Чан-Чан. Этот канал (Ла-Кумбре) был призван не только оросить новые поля, но и снабдить водой растущий город. Длина трассы превысила 70 километров, в основном она прошла но крутым и извилистым склонам холмов. Читатель должен учесть, что русло любого канала на всем протяжении должно иметь одинаковый и строго определенный наклон. Если этот наклон окажется меньше требуемого, на соответствующем участке начнется отложение ила, если же больше – быстро текущие струи размоют сооружение.
Рассчитать оптимальную трассу канала Ла-Кумбре – сложная задача даже для современных ирригаторов. Как справились с ней древние индейцы, что называется, уму непостижимо. Но боги, как видно, позавидовали их искусству. Когда канал был уже почти готов, произошла тектоническая подвижка и на конечном участке русло оказалось направленным не вниз, а вверх по склону. Гигантский труд многих тысяч людей пропал впустую.
Надо полагать, что такого рода события имели не только неблагоприятные последствия для экономики самой по себе. Скорее всего, они вызывали в народе пессимистические настроения, демонстрируя «гнев божеств». А это, как известно, не способствует победе над врагом.
Кстати, о божествах Чимора известно довольно мало. Главой пантеона был бог Луны, но все ли святилища посвящались персонально ему – сказать трудно. При несомненной важности религии в жизни этой, как и любой другой, древней цивилизации, официальный культ в Чиморе приобретал все более рутинный, формальный характер, маскируя чисто бюрократические по сути институты. Если в I тысячелетии главными монументальными сооружениями на северном побережье были храмы на массивных платформах, то более поздние святилища стали выглядеть скромно, тогда как главное внимание в Чиморе уделялось возведению резиденций правителей и наместников. В самих этих резиденциях – сооружениях в форме прямоугольника площадью до нескольких десятков гектаров, обнесенных глухими стенами с единственной дверью и имеющих внутри сложную планировку, – здесь и там находились так называемые «аудиенсии». Это маленькие П-образные комнатки, открытые с одной стороны. Лицо, находившееся в аудиенсии, имело возможность контролировать любые передвижения по коридору. Восходят аудиенсии к святилищам на вершинах пирамид, но к XV веку они, по-видимому, превращаются всего лишь в «присутственные места» бесчисленных чиновников. Поскольку, однако, чиновники являлись представителями божественной особы, вступать с ними в какие-либо конфликты было, вероятно, еще более бесперспективно, чем с их современными коллегами.
В Чиморе, как ни в одном другом государстве древнего Перу, существовала пропасть между знатью и крестьянами-общинниками, трудившимися на полях, рывшими каналы и возводившими монументальные здания. Дело дошло до того, что знати и простолюдинам стали приписывать разное происхождение. Первые, мол, вылупились из золотых и серебряных яиц, посланных с неба, а вторые – из медных. В «нормальных» индейских мифах такого рода разным происхождениям могут наделяться лишь люди разных племен (при этом иноплеменники считаются не совсем людьми). Впрочем, вполне возможно, что правящий класс Чимора действительно возводил родословные к иной этнической группе, нежели остальной народ (так же ведь было и у инков).
Короче говоря, Чимор был «старым» государством, обремененным многочисленными и, как это известно на примере Древнего Востока, принципиально неразрешимыми в пределах данной системы общественных отношений социальными и экономическими проблемами. «Молодые» инки, общество которых отличалось в то время более высокой социальной мобильностью, не могли его не одолеть. Однако вместе с тысячами ремесленников и грудами золота (но не драгоценных камней, которых вопреки М. Стинглу в Перу не было вовсе) Тауантинсуйу унаследовало и все пороки того общества, на которое инки, вероятно, равнялись.
Несмотря на свою впечатляющую военную мощь, инки, особенно на первых порах, оказали слабое сопротивление испанцам. Конечно, дворцовые интриги и борьба претендентов за власть, о которых пишет М. Стингл, сыграли свою роль'. Однако они сами были следствием глубокого внутреннего кризиса Тауантинсуйу.
Скорее всего, в инкском государстве происходили те же процессы, что и в других древнейших империях, таких, как державы потомков Саргона Аккадского, третья династия Ура, Древнее царство в Египте. Как только закончился период активных завоеваний, бюрократическая система управления стала быстро окостеневать и не могла уже справиться с возложенными на нее задачами. Идеал государственного устройства все больше расходился с практикой. Инкские администраторы и местная знать склонялись к тому, чтобы рассматривать данные им в управление земли как свои собственные. Общинники, которые в интерпретации Гарсиласо де ла Веги были исполнены лишь трудового энтузиазма да благодарности великому Инке за наилучший из возможных общественный порядок, стремились любыми способами уклониться от бремени непосильных повинностей. Включенные в империю народы мечтали о независимости.
Советская исследовательница И. К. Самаркина пишет об этом так: «Огромное государство, скрепленное силой оружия завоевательных походов, разваливалось на глазах. Восстания, столь частые в период правления Уайна Капака, опустошали области, приводили в расстройство экономическую систему…Вся мощь и авторитет власти, карательная десница государства были направлены на прикрепление населения к общине, к месту жительства. Но эти меры уже не сдерживали потока беглецов, которые образовали довольно значительную армию непроизводительного населения. Бродяжничество стало серьезным социальным злом, представлявшим постоянную угрозу властям. И это в полной мере сказалось в момент встречи с испанцами». [14]
В централизованном инкском государстве нашлось очень мало социальных групп, готовых защищать его после того, как испанцы овладели верхушкой иерархической системы, то есть пленили Атауальпу. Провинциальные администраторы были не способны к самостоятельным инициативным действиям, не получая приказа сверху. Города опустели, ибо в них в основном обитали временные подневольные работники. Тем более пассивны остались толпы крестьян. Жители некоторых областей (например, долины Ика на южном побережье) вообще увидели в конкистадорах своих освободителей.
Лишь позднее, когда католическая церковь стала жестоко искоренять языческие культы, включая обряды и верования, распространенные в народной среде, а колониальная администрация начала посылать индейцев в рудники, в стране началось массовое недовольство, а инки превратились в символ сказочно счастливого прошлого, в героев борьбы с угнетателями. В XVIII веке это, недовольство вылилось в серию восстаний, закончившихся грандиозным и чрезвычайно кровавым мятежом 1780–1783 годов во главе с Тупаком Амару II (Хосе Габриель Кондорканки).
До сих пор среди перуанских индейцев бытуют легенды об Инкарри (Инка-Рэй – Инка-Царь) – индейском правителе-божестве, побежденном испанским королем, Христом или Писарро. Голова Инкарри похоронена в Куско, и у нее потихоньку отрастает новое тело. Когда Инкарри вновь обретет все свои члены, он низвергнет европейских пришельцев и восстановит древнее царство. Подобного рода современные мифы типичны для многих народов и связаны с милленаристскими движениями – проповедью близкого наступления «тысячелетнего царства» справедливости. Иногда такие движения принимают форму христианских сект, а порой (в том числе в Перу и Боливии) на них пытаются опереться «крайне левые» революционеры.
